– Если я правильно понимаю, у каждого божества есть своя специализация. Что есть у Коку, что можно получить от него? – Коку – свирепый и кровожадный воду, олицетворение архетипа воина: наделенный сверхчеловеческой силой, презирающий опасность, неумолимый и безжалостный истребитель врагов. В древние времена люди обращались к нему перед битвами, чтобы получить защиту и неуязвимость в бою. Тот, кто пользуется его благосклонностью, не боится, не устает, не чувствует боли, если его ранят. Его фетиш – большая тыква; в нее воткнуты четырнадцать священных ножей, к рукояткам которых привязаны пучки трав и фрагменты костей, обагренные кровью жертв. Церемонии, посвященные ему, настолько жестоки и кровавы, насколько это можно себе представить. Те, кого бог выбрал для своего проявления, после головокружительных танцев под бешеные звуки барабанов покрывают свои руки и грудь шрамами от ножей и осколков стекла, глотают острые предметы или горящие угли, многократно и до крови бьются головой о стену. И все это без каких-либо признаков страдания. – Господи Иисусе, но зачем же они это делают? – воскликнул Меццанотте, по позвоночнику которого от рассказов профессора пробежала дрожь. – Ну, чтобы продемонстрировать силу своей веры… Вернее, поскольку в эти моменты они являются лишь вместилищем божественного, сам Коку через них демонстрирует силу своих даров, утоляя при этом свою жажду крови. В конце транса, который может быть очень долгим, одержимый падает без сил, и его за руки тащат в святилище. Когда такие люди вновь приходят в себя, они ничего не помнят, а их раны уже заживают. – Да и сами жертвоприношения тоже отличаются особой жестокостью, – заметил Меццанотте. – Ну да. Лапы ампутируют, а сердце вырывают, чтобы показать силу и мужество жертвы. Я не удивлюсь, если в ритуал также входило выпивание крови и поедание кусочка сердца. – Но, по вашему мнению, почему тогда они оставляют животных то тут, то там по всему вокзалу? – Смысл этого кажется мне очевидным: запугать врага, показав ему, что против них выступил сам Коку. – Теперь вся картина для меня совершенно ясна. Осталось лишь выяснить, кто и зачем проводит ритуалы воду здесь, в Милане… – Боюсь, что это вам придется выяснить самостоятельно, инспектор. Это не по моей части. Но одно я могу вам сказать точно: у истоков всего этого стоит опытный священник. – Священник? Так вы не думаете, что это могут быть просто подражатели, люди, которые, возможно, прочитали об этих церемониях в какой-то книге и были ими болезненно очарованы? – Нет, это исключено. Ритуалы, о которых мы говорим, предполагают слишком глубокий уровень знаний воду. – Понятно… У меня остался последний вопрос, профессор, из-за которого я и начал расследовать это дело. Как вы думаете, есть ли риск, что в какой-то момент животных им станет недостаточно и они перейдут к принесению в жертву людей? Дель Фарра ненадолго задумался, разглаживая бороду. Затем произнес: – Если б это был культ Коку, укоренившийся на его родине, я бы склонялся к отрицательному ответу. Хотя в древних легендах упоминается об этом, воду в Африке уже давно не допускает человеческих жертвоприношений, и это запрет, в котором я не обнаружил никаких нарушений – по крайней мере, в рамках официальной религии. Но… – Но?.. – настойчиво повторил Меццанотте, видя, что тот колеблется. – Видите ли, инспектор, тот факт, что не существует ни священных текстов, которых нужно придерживаться, ни центральной церковной власти, делает воду очень динамичной и постоянно меняющейся религией. Место, где она практикуется, а также личность отдельного священника могут сильно влиять на ее формы и содержание. И версия, с которой мы имеем дело, как мне кажется, превозносит некоторые из ее темных и более жестоких сторон. В частности, в настойчивом повторении жертвоприношений, а также в использовании все более крупных животных я чувствую что-то навязчивое и, я бы сказал, почти детское, что кажется мне довольно тревожным. Меццанотте кивнул. Это была одна из тех вещей, которые с самого начала настораживали его. – Есть и другой аспект, который необходимо учитывать: кровь человека богаче жизненным дыханием, чем кровь любого другого живого существа. Если отбросить запреты, то, в принципе, это должно быть самым желанным подношением богам. И если есть во всем пантеоне воду кто-то, кто особенно ценит это, так это убийца Коку. Он хорошо знает ее вкус, на каждой церемонии смакует то, что проливают последователи, которые ранят себя в его честь. – Подведем итоги… – В заключение хочу сказать, что я не стал бы излагать это в письменном виде или заявлять об этом на конференции… но, между нами говоря, в данном конкретном случае, признаюсь, я бы не очень удивился, если б это произошло. – Большое человеческое вам спасибо, профессор; вы мне очень помогли. Меццанотте встал и протянул ему руку через стол. Но Дель Фарра не пожал ее. Вместо этого он остался сидеть и пристально смотреть на него. – Подождите, – сказал он наконец. – Я сказал вам, что риск, на мой взгляд, существует, но не думаю, что это самая тревожная сторона данного дела. – Что вы имеете в виду? – Если воспринимать смысл жертвоприношений Коку буквально – а все говорит о том, что это так, – то назревает война. На вашем месте я в первую очередь беспокоился бы об этом. * * * Оказавшись перед довольно красивым старинным зданием, окруженным невысокой каменной оградой, в котором располагалась штаб-квартира ИСЕИ, на тихой и спокойной улице в нескольких шагах от Арки Мира, Лаура почувствовала волнение. За этими воротами можно было найти ответ на вопросы, которые мучили ее в течение нескольких дней. Она не знала, как отреагирует, если узнает, что этих двух детей никогда не существовало, но это было лучше, чем неопределенность, пожиравшая ее, поэтому Лаура набралась смелости и нажала кнопку домофона. Ее приветствовал невысокий мужчина возрастом от пятидесяти до шестидесяти лет, чьи круглые очки с толстыми линзами придавали ему забавный совиный вид. Он представился как Бениамино Куриель, научный сотрудник и архивариус Института. С самого начала он показал себя чрезвычайно любезным – проводя ее по лестницам и коридорам, подробно объяснил ей, что представляет собой ИСЕИ, в котором, как он с гордостью отметил, хранится самая большая коллекция документов по антисемитизму в Италии, и рассказал ей немного об истории здания, принадлежащего миланской еврейской общине с конца 1920-х годов. В период фашизма здесь располагались еврейские школы, созданные на собственные средства, чтобы гарантировать образование всем еврейским детям и молодежи, изгнанным из итальянских учебных заведений после принятия расовых законов. Архивариус провел ее в комнату, стены которой были сплошь заняты книжными полками, заставленными томами, папками и файлами. В центре возвышалось несколько внушительных деревянных картотечных шкафов. – Здесь хранится архив жертв Холокоста, с которым вы хотели ознакомиться, синьорина, – сказал Куриэль. – Это плод долгой и трудной работы, которая все еще продолжается. С момента своего основания восстановление списка всех преследуемых евреев в Италии было одной из главных целей Института. Исследование началось с первоначального машинописного списка, составленного сразу после войны Комитетом по исследованию депортированных евреев. В течение десятилетий мы продолжали дополнять его новыми именами и данными, полученными в результате изучения всевозможных документов, архивов и реестров того времени, а также благодаря сообщениям друзей и родственников. На каждое имя жертвы составлялась карточка со всей имеющейся информацией, которая тщательно проверялась. На сегодняшний день мы выявили в общей сложности около семи тысяч жертв преследований в нашей стране, из которых выжили лишь немногим более восьмисот. Но, как я уже говорил, этот список пока нельзя считать окончательным. Оценив размеры файлов и цифры, которые приводил Куриэль, Лаура на мгновение впала в уныние при мысли об огромной работе, которая ей предстояла. Найти имена двух детей в таком море данных было бы все равно что найти иголку в стоге сена. Куриэль, должно быть, прочитал ее мысли, поскольку сразу же указал на компьютер, стоящий на маленьком столике в углу. – Вот уже несколько лет как архив полностью оцифрован, – сказал он с улыбкой, – что значительно облегчает нашу работу, а также работу тех, кому приходится проводить в нем исследования. Он включил компьютер и вкратце объяснил ей, как работает программа. – Сейчас я дам вам возможность поработать. Если понадоблюсь вам, я в последней комнате слева в конце коридора. – Можно вам задать один вопрос, доктор Куриэль? – сказала Лаура. – Известно ли вам о каких-либо случаях, имевших место на Центральном вокзале в те годы? Я имею в виду любой конкретный инцидент, связанный с преследованием евреев. – На Центральном вокзале? Конечно. Об этом мало кто знает, но оттуда ушло несколько поездов с депортированными. У нас есть сведения о том, что в период с сорок третьего по сорок пятый год с вокзала в лагеря уничтожения отправилось не менее пятнадцати конвоев. Свидетельства, которые мы собрали в этой связи, леденят душу. Погрузка проходила вдали от посторонних глаз – мы не знаем, где именно; выжившие описывают это как темное и таинственное место. Депортированных загоняли в вагоны для скота под дулами автоматов, в атмосфере террора и насилия. Только подумайте, что еще несколько лет назад на вокзале не было даже мемориальной доски, напоминающей о случившемся… Но разве до табличек кому-то вообще есть дело? Их практически никто не замечает. Вместе с другими ассоциациями мы уже некоторое время работаем над проектом открытия мемориала внутри вокзала в память о тех трагических событиях, но до сих пор отсутствие сотрудничества со стороны учреждений и недостаток средств не позволили нам реализовать его. Жаль, что этот город насильственно лишили памяти, – заключил мужчина, покачав головой. Пока он рассказывал обо всех этих событиях, Лаура почувствовала головокружение. На мгновение ей показалось, что она вновь переживает в себе те томительные эмоции, которые испытывала, когда перед ней появлялись те дети. – Вы хорошо себя чувствуете, синьорина? Хотите, я принесу вам стакан воды? Вы как-то побледнели… – Нет-нет, ничего страшного, не волнуйтесь; идите. Оставшись одна, Лаура села перед экраном. Ее руки немного дрожали, когда она взяла мышь и начала перелистывать случайные карточки, чтобы ознакомиться с базой данных. В отношении каждой жертвы указывалось, пережила ли она Холокост или нет, некоторые биографические данные и имеющиеся сведения об обстоятельствах ее депортации. В некоторых формах все или почти все поля были заполнены должным образом, другие были в той или иной степени неполными. На некоторых из них также были фотографии. Поиск в архиве можно осуществлять, просто вводя имя или слово, или задавая различные ключевые слова. Лаура провела первичный поиск евреев, депортированных из Милана. Система выдала восемьсот с лишним имен. Многовато… Затем она добавила еще один фильтр, ограничив выборку теми, кто родился после 1931 года и, следовательно, на момент депортации был в возрасте четырнадцати лет и младше. На этот раз Лаура получила около восьмидесяти результатов. Она внимательно читала карточки одну за другой, записывая в блокнот имена тех из них, которые могли соответствовать личностям двух детей. После часа терпеливого чтения вычеркнула все имена, кроме двух – Амоса и Лии Фелнер. Снова открыла их карточки. АМОС ФЕЛНЕР (Не пережил Холокост) БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ дата рождения: 17/5/1932 место рождения: Милан дата смерти:? место смерти:? отец: Самуил Фелнер сестра: Лия Фелнер ПРЕСЛЕДОВАНИЕ место ареста: Милан дата ареста: 24/5/1944 место заключения: Милан, тюрьма судьба: пропал без вести дата отправления конвоя: 9/6/1944 дата прибытия конвоя: 15/6/1944 целевой лагерь: Освенцим регистрационный номер:? ЛИЯ ФЕЛНЕР (Не пережила Холокост) БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ дата рождения: 28/3/1936 место рождения: Милан дата смерти:?