– Мы только что узнали… Что случилось? – Я вне игры, Филиппо. На этот раз по-настоящему. В конце концов, мне это удалось: я все испортил. – Что же теперь будет? Что будет с расследованием? Призрак может вернуться, чтобы ударить в любую минуту… – Он уже сделал это. Он украл Лауру, я в этом почти уверен. – Когда Рикардо произнес эти слова, он почувствовал, как в горле образовался комок, из-за которого ему было трудно продолжать. – Я не думаю, что они позволят вам это сделать, но если вы сможете, ищите его. Должно быть, он где-то внизу и… – Ах вот ты где, Меццанотте! Обернувшись, Рикардо увидел Мануэля Карбоне в дверях офицерского зала; его мерзкая физиономия застыла в насмешливой улыбке. За его спиной, источая тупость и злобное удовлетворение, маячили два жвачных толстяка, Лупо и Тарантино. – Какого хрена тебе надо, Карбоне? – Пистолет и удостоверение, Меццанотте. Комиссар позвонил мне и попросил удостовериться в том, что ты все сдашь. «Из всех – именно его», – с горечью подумал Рикардо. Унижение в квадрате… Он расстегнул белый пояс и положил его на столешницу вместе с удостоверением личности. Затем перекинул сумку через плечо и направился в раздевалку, чтобы переодеться. Стараясь держать голову высоко поднятой, Меццанотте молча шел под взглядами своих коллег, некоторые из которых выстроились у дверей кабинетов, чтобы посмотреть, как он проходит мимо. – Так и должно было быть с самого начала, – прошипел кто-то ему в спину. – Ты не один из нас. Ты не заслуживаешь носить эту форму. Как только Рикардо оказался снаружи, на дорожке, его плечи опустились. У него создалось впечатление, что вся усталость, накопившаяся за последние два дня, внезапно обрушилась на него. Он все еще не мог осознать, что произошло в прокуратуре. Да, он, конечно, сорвался, но как получилось, что он потерял самообладание и все пошло наперекосяк? Возможно ли, что он пошел не по той дорожке и Призрак на самом деле не имеет к этому никакого отношения?.. Нет, чем больше Рикардо думал об этом, тем больше был уверен, что Лаура – не жертва традиционного похищения. Она была в туннеле, куда вошла по собственной воле. Брошенная сумка и разбитый мобильный телефон ясно указывали, что на нее напали именно в этом месте. Совершенно исключено, чтобы банда похитителей устроила ей там засаду, поскольку Лаура никому не рассказывала, куда направляется, или что они преследовали ее в ожидании благоприятной возможности, поскольку такие преступники обычно не полагаются на удачу, а тщательно планируют всё заранее. И откуда, черт возьми, взялась эта записка о выкупе? Потому что, по крайней мере, в одном он согласился с Де Фалько: исключено, чтобы ее послал Призрак. Может быть, какой-нибудь мифоман? Кто-то пытался воспользоваться ситуацией? Но ведь новость об исчезновении Лауры еще не была обнародована, об этом знали лишь немногие… В ослепительной вспышке перед ним открылся еще один нюанс – такой, что Рикардо почувствовал головокружение. Он попросил Амелию разузнать побольше о подземелье – и она исчезла из виду; Шизик позвонил ему и сказал, что у него есть важная информация, – и умер, не успев сообщить ее. Самому Рикардо удалось найти взаимосвязь Призрака с исчезновением Лауры, но письмо с выкупом было доставлено как раз вовремя, чтобы помешать ему получить необходимые для расследования средства… Он стал параноиком – или же кто-то следил за ним, за каждым его шагом, вмешиваясь каждый раз, когда он слишком близко подходил к истине? Но кто был способен делать такие вещи, и зачем? Кто стоял за Призраком? Какие темные интересы сходились на нем? Спускаясь по эскалатору в билетные кассы, Рикардо огляделся, задаваясь вопросом, наблюдают ли за ним в этот момент. Но в бешеном и неутомимом роении людей, приходящих и уходящих в темпе, диктуемом десятками часов, разбросанных по станции, определить это было невозможно. После двух месяцев работы в «Полфере» Меццанотте уже привык считать вокзал знакомым и привычным местом. Но сейчас тот показался ему каким-то чужим и грозным, холодным и опасным. Ему почудилось что-то зловещее в том, как свет струится с головокружительно высокого сводчатого потолка атриума на колонны и стены, украшенные фризами и барельефами. Какие тайны скрывались за этими мраморными завесами? Сколько тайн витало в этих безбрежных пространствах? Боже, как бы ему хотелось получить хоть какие-то ответы, а не просто вихрь вопросов, от которых до тошноты кружилась голова… «Что теперь?» – подумал инспектор, пересекая центральный павильон Галереи делле Карроцце. Неужели он должен был вернуться домой, забраться в постель и заснуть мертвым сном, бросив Лауру на произвол судьбы, как умоляло об этом его измученное тело? Ему уже было не под силу постоянно плыть против течения, но и сдаваться было нельзя. Если б до последнего момента он не пытался сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти ее, где бы он нашел мужество продолжать смотреть в зеркало? Однако, к сожалению, он больше ничего не мог сделать. Ему перекрыли путь, пространство для маневра было сведено к нулю… Рикардо остановился под палящим солнцем посреди площади Дука д’Аоста. На самом деле все не совсем так. В его распоряжении оставалась последняя попытка. Но чтобы воспользоваться этим, ему пришлось бы проглотить остатки своей гордости. 41 час с момента исчезновения – Кардо, какой сюрприз! Проходи, присаживайся. Не стой там как вкопанный! По тому, с какой готовностью Вентури пригласил его войти, Меццанотте понял, что он уже все знает. – Я только что пообедал, но если ты голоден, я попрошу Терезу приготовить что-нибудь для тебя, – сказал Дарио, следуя за Рикардо по коридору и указывая на свою пожилую домработницу, мывшую посуду за дверью кухни. – Нет, спасибо. Последнее, что он ел, была половина сэндвича накануне вечером в отделе, но Меццанотте сомневался, что комок в груди позволит ему проглотить хоть какую-нибудь еду. – Тогда кофе? Меццанотте кивнул. Приветствовалось все, что помогало ему бодрствовать и действовать еще какое-то время. – Тереза, принесите нам два кофе, пожалуйста. Они вошли в гостиную как раз в тот момент, когда меланхоличная и пронзительная мелодия, которую Меццанотте услышал еще на пороге квартиры, усилилась, превратившись в раздирающий крик боли страдающей души. Подойдя к проигрывателю, Вентури остановил его, подняв рычаг так осторожно, как это было необходимо, чтобы игла не оставила ни малейшей царапины на пластинке. Затем взял диск в руки и с религиозным благоговением опустил его в конверт. – «Незаконченная» Шуберта, дирижер Тосканини. Редкая запись пятидесятых годов, – сказал он и поставил пластинку обратно на полку, показав обложку Меццанотте, который тем временем опустился на одно из медно-кожаных кресел. Даже в этом неформальном домашнем наряде заместитель квестора выглядел, как всегда, безупречно. Выглаженные джинсы и футболка-поло идеально сидели на его худощавой фигуре, в короткой стрижке не было ни единого изъяна. Дарио Вентури. Монах. Ни семьи, ни женщин, ни пороков, ни забот. Суровая и безукоризненная жизнь, в которой, казалось, есть место только для работы. Никаких отвлечений, ни одного неверного шага, что позволило ему сделать необыкновенную карьеру, которой все завидовали. Насколько знал Рикардо, в его жизни был только один момент слабости, когда много лет назад он влюбился в Ванессу Фабиани, которая, однако, предпочла его друга и коллегу Карадонну, но Вентури быстро справился с этим, оставшись в хороших отношениях с ними обоими. Меццанотте хотел бы обладать хотя бы унцией его непробиваемого спокойствия и ясного рассудка, но он был больше похож на Томмазо Карадонну: импульсивный и беспокойный, горячая голова. – Тебе уже сообщили, как я полагаю, – произнес инспектор, как только Тереза, поставив небольшой поднос на низкий столик перед ним, удалилась. – Да, – согласился Вентури, устраиваясь на диване и беря с подноса один из двух кофе. – Плохи твои дела, Кардо. Я не знаю, что… – Я пришел не ради себя, – перебил его Рикардо, желая сразу же развеять все недоразумения. Затем схватил другую чашку и одним глотком проглотил ее содержимое. – Что ты знаешь о деле Кордеро? – Дочь пропавшего предпринимателя? Все, что нужно знать. Утром я должен был сообщить квестору по телефону об этом деле. – Я здесь не ради того, чтобы просить тебя говорить о моем отстранении или о чем-то подобном, Дарио, – повторил Меццанотте, а затем продолжил проникновенным тоном: – Я считаю, что Де Фалько и этот следователь прокуратуры Тафури совершают ужасную ошибку. Ты должен убедить их, чтобы Лауру Кордеро искали в недрах подвалов вокзала. Сейчас, немедленно. Поступившее недавно требование выкупа… я не знаю, кто и зачем его написал, но уверен, что оно ложное. Я подозреваю, что Кордеро забрал человек, которого я разыскиваю, тот, который убивает животных на станции, а несколько дней назад пытался украсть ребенка. Если я прав, то к тому времени, когда они это поймут, будет уже слишком поздно. У этой девушки остались часы – если не минуты. Нельзя упустить ни одну из них. – К сожалению, я боюсь, что это невозможно… – Пожалуйста, попробуй поговорить с ними; может быть, они тебя выслушают. – Голос Меццанотте надломился, выражая все его страдания. – Если мы не предпримем что-нибудь в ближайшее время, ее ждет ужасная смерть… – Проблема в том, что я уже много раз ставил себя в затруднительное положение ради тебя, Кардо. Ты даже не представляешь, как на меня давит необходимость отпустить тебя из-под своего крыла… – Но я же не ради себя прошу помощи! – почти кричал Меццанотте. – Это касается Лауры; я больше ничего не могу сделать, чтобы спасти ее… Вентури поднял бровь, услышав, как он назвал девушку по имени, но не стал задавать никаких вопросов на эту тему. – Всем тут же станет ясно, от кого в действительности исходит это предположение, – он развел руками. – Думаешь, Де Фалько не поймет сразу, кто за этим стоит? Как ты думаешь, как он это воспримет? Когда я разговаривал с ним, Де Фалько упомянул о твоих неоднократных попытках вмешаться в расследование. У меня сложилось впечатление, что он тебя подозревает… – Вентури сделал паузу, затем продолжил нарочито обнадеживающим тоном: – В любом случае, у заместителя комиссара вспыльчивый характер, но он знает свое дело. Если он убежден в подлинности письма, то, скорее всего, твои опасения беспочвенны. Ты увидишь, что все закончится хорошо. – Неужели ничего нельзя сделать? – настаивал Меццанотте, его голос понизился до умоляющего шепота. Лучи последнего шанса угасали на глазах, погружая его в беспомощность и уныние. – К сожалению, сейчас ты в большой опасности. И это главное, о чем тебе следует беспокоиться. Твоя репутация и так уже была сильно подпорчена. Если б не фамилия, которую ты носишь, и не моя защита, скорее всего, тебя уже лишили бы лицензии. Чем ближе суд, тем больше недовольства и нервозности в квестуре, причем не только среди личного состава, но и на самом верху. Это отстранение было для тебя нежелательным. Теперь ты действительно на краю пропасти. Один маленький шажок – и всё. – Что ты имеешь в виду? – Разве ты не понимаешь? Если б на тебе уже не было формы, когда ты выступал в качестве свидетеля, это был бы удар по обвинению, его позиции были бы ослаблены… Кардо, я помогал тебе всегда, когда мог. Кроме того, ты знаешь, что с тех пор, как в восемьдесят первом году твой отец был тяжело ранен во время покушения, заказанного Эпаминондой, я обещал твоему отцу, что, если он не выживет, я позабочусь о тебе. И после его смерти сдержал это обещание. Но на данный момент у меня связаны руки. Даже я уже ничего не могу сделать. – Ты хочешь сказать, – выпалил Меццанотте, вскакивая на ноги, – ты хочешь сказать, что они могут воспользоваться этим, чтобы избавиться от меня раз и навсегда? Слишком беспокоясь о Лауре, он не подумал о том, какие последствия может иметь для него отстранение, – и вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног. Поступление на службу в полицию было его единственным выходом. Это позволило ему придать порядок и смысл своей жизни, прервать, пока не стало слишком поздно, саморазрушительный дрейф, в который он погрузился. Он вложил в эту работу всего себя. Если у него отнять это, что останется? Вентури, в свою очередь, поднялся и встал перед ним. – Я не хочу скрывать от тебя этого, Кардо, – сказал он, положив руки ему на плечи, – но, боюсь, тебе лучше начать привыкать к этой мысли. Ты пытался, ты старался изо всех сил, я знаю, но, может быть, это был не твой путь… Рикардо не чувствовал себя так с тех пор, как был ребенком, лишенным привязанности и одобрения отца: неадекватным, непонятым, отвергнутым. Он боролся за то, чтобы избежать этого состояния, совершая ошибку за ошибкой и расплачиваясь за них собственной шкурой. Он думал, что навсегда оставил это в прошлом, но вместо этого все вернулось на круги своя… Меццанотте уже забыл, когда в последний раз плакал – ему не удалось сделать это даже на похоронах отца, – но в этот момент он понял, что его глаза полны слез. – Что мне делать, если меня выгонят? – простонал он. – У меня больше ничего нет. Только полиция, только это… только это… Сотрясаемый рыданиями, Рикардо бросился на грудь Вентури, который заключил его в объятия. Он плакал долго и сильно. Из-за Лауры, из-за отца, из-за себя, из-за всего… 45 часов с момента исчезновения Музыка разносилась по квартире с такой оглушительной громкостью, что перекрывала стук метлы, которой сосед снизу бил в потолок. На журнальном столике и на полу перед Рикардо стояли несколько банок пива, бутылка вина и виски, и даже кружка отвратительно сладкого росолио[32], оставшегося от Аличе. Меццанотте выпил до последней капли все спиртное, что было в доме, и теперь, мертвецки пьяный, созерцал мрачный пейзаж собственной разрушающейся жизни. Вентури не скрывал, что его увольнение из полиции – лишь вопрос времени. Рикардо играл с огнем и в итоге обжегся. Все, что он построил за последние четыре с половиной года, пошло прахом, и даже если б Меццанотте захотел, повернуть назад было уже невозможно, он разрушил за собой все мосты. Что с ним будет? Никогда еще будущее не казалось ему таким черным, как сейчас, – тяжелым, непроницаемым занавесом. Рикардо мог рассчитывать только на одно: даже если каким-то образом удастся собрать все воедино, ему придется вечно жить с угрызениями совести из-за того, что он не смог спасти Лауру, которая в этот самый момент должна была находиться где-то в подземелье вокзала, одинокая и покинутая всеми, во власти безумца. Грохот музыки не мешал ему продолжать слышать ее крики, так же как похмелье не смогло искоренить из его сознания образы Призрака, убивающего Лауру при помощи мачете, – его бледное, костлявое лицо было забрызгано ее кровью. Если б эти удары были настоящими и предназначались ему, Рикардо, он и тогда не испытывал бы таких мучений. Позже он не смог бы сказать, что побудило его сделать это, – когда его взгляд упал на висящий на спинке стула пакет, из которого торчал уголок красной папки, взятой им в офисе несколько часов назад, протянуть руку и взять ее. Любопытство, сила привычки или простое желание найти что-то, чем можно отвлечься хотя бы на несколько минут… Рикардо, конечно, не ожидал, что в ней окажется особенно интересный материал; другие дела, которые Фумагалли помог ему обнаружить, оказались бесполезными для расследования.