Он принялся изучать содержимое папки. Внезапно его глаза округлились, словно он не мог поверить в то, что только что прочитал. Рикардо поспешно вернулся к первой странице, зажмурился, чтобы лучше сосредоточиться, затем раскрыл глаза и начал читать снова, более тщательно. Вскоре после этого он опять остановился, энергично растирая лицо руками. Ничего не получается, он слишком пьян. Ему нужно прочистить мозги, причем в срочном порядке… К счастью, за годы выступлений в группе «Иктус» Меццанотте приобрел некоторый опыт в этом деле. Не раз ему приходилось брать себя в руки, чтобы смочь выйти на сцену, и он разработал свой собственный жестокий, но эффективный метод быстрого снятия похмелья. Пункт первый – избавиться от спиртного в организме. Затащив себя в ванную, Рикардо наклонился над унитазом и засунул два пальца себе в горло. Кислый поток алкоголя, смешанного с желудочным соком, хлынул наружу. Его рвало, он кашлял и отплевывался, пока рвотные позывы не утихли. Пункт второй – обезвоживание. Весь в поту, с горящим горлом, Меццанотте прошел на кухню, открыл холодильник и достал упаковку апельсинового сока. Дата, проставленная на коробке, указывала на то, что срок годности истек два дня назад, но что с того, у него не было ничего другого. Он заставил себя проглотить весь сок, чтобы восполнить потерянную жидкость и снизить концентрацию алкоголя в организме. Пункт третий – лечение. Рикардо достал из прикроватного ящика в спальне блистер аспирина и выпил три таблетки, чтобы заглушить мигрень, которая уже начала пульсировать в висках. Результат: он по-прежнему чувствовал себя дерьмово, но голова уже не так сильно кружилась, и ум вновь обрел проблеск ясности. Когда он выключил стереосистему, в течение нескольких минут можно было слышать эхо громкого стука соседа; затем наступила тишина. Меццанотте собрал досье, отнес его к обеденному столу и снова принялся читать. Это были записи о ходе расследования, которое велось девять лет назад. 13 октября 1994 года, около часа ночи, патруль «Полфера» спас железнодорожного рабочего по имени Марио Фабрис, у которого была кровоточащая рана на шее. Он утверждал, что был укушен кем-то, кто напал на него сзади, когда он выходил в конце своей смены из одного из служебных помещений вдоль западной стороны платформы. Фабрис не смог описать нападавшего, который скрылся, как только жертве удалось вырваться. Расследование было поручено старшему железнодорожному инспектору Лучио Сконьямильо, которому тогда было 57 лет. Судя по количеству и объему служебных рапортов и протоколов в деле, он, должно быть, принял это дело близко к сердцу. Он также, должно быть, был единственным, кто хоть что-то делал, – судя по тому, как регулярно игнорировались его постоянные просьбы о выделении дополнительных средств и ресурсов на расследование. Сначала Сконьямильо допросил железнодорожника, и сразу же появились первые странности. Нападавший не пытался его ограбить, и между ними не было настоящей потасовки. Он также не сказал ничего, что могло бы объяснить его поведение; точнее, не произнес ни единого слова. Хотя Фабрис не видел его лица, он был склонен исключить личные мотивы в его поступке. Он не мог вспомнить никого, кто разозлился бы на него до такой степени, что захотел бы причинить ему физический вред. Что-то в этой истории не сходилось, поэтому старший инспектор незаметно провел расследование в отношении железнодорожника, но не нашел ничего, что могло бы вызвать сомнения в его версии событий. В вечер нападения Фабрис не был пьян, а психическими расстройствами отродясь не страдал. На работе его любили, у него не было долгов или тайных связей, которые могли бы вызвать ревность мужа или бойфренда. Все указывало на то, что выбор злоумышленника был случайным, и, насколько бы это ни было странным, казалось, что целью нападавшего было именно лишь укусить его. Пытаясь разобраться в ситуации, Сконьямильо начал ходить по вокзалу и задавать вопросы. Он прослужил там несколько лет и знал его вдоль и поперек. Или, по крайней мере, он так думал. Пока полицейский ограничивался разговорами с железнодорожниками и другими работниками вокзала, результатов не было, но как только он расширил круг допрашиваемых, включив в него многочисленных бродяг и бездомных, которые в то время уже обитали на вокзале, все изменилось. Не сразу, но выяснилось, что нападение не было единичным случаем. В предыдущие недели произошло несколько подобных инцидентов. Насколько мог установить Сконьямильо, по меньшей мере дюжина наркоманов и бездомных были жестоко искусаны. Никому не пришло в голову выдвигать обвинения, хотя несколько человек получили настолько серьезные травмы, что оказались в отделении «скорой помощи». Все нападения происходили ночью в пределах территории вокзала, и всегда одним и тем же человеком, который, по словам некоторых, не только кусал своих жертв в шею, но и пытался высосать их кровь, за что люди на вокзале уже дали ему прозвище Вампир. Собрав воедино различные показания, во многих случаях путаные и противоречивые, старший инспектор тем не менее сумел составить довольно точный портрет нападавшего. Хотя на первый взгляд это дело не имело никакого отношения к его расследованию, с самого начала где-то в голове Меццанотте зазвенел маленький тревожный колокольчик. Однако только когда он прочитал описание Вампира, его словно током ударило: от тридцати до сорока лет, одет в потрепанный черный плащ, высокий и худой, очень бледный, с белыми волосами и большими выпуклыми глазами. Несомненно, подозреваемый старшего инспектора Сконьямильо и его подозреваемый были одним и тем же человеком. Методы работы Вампира не совпадали с методами работы Призрака и, казалось, не имели никакой связи с ритуалами воду, но при ближайшем рассмотрении обнаружилась по крайней мере одна точка соприкосновения: решающая роль крови. Вампир нападал на людей, чтобы выпить их кровь; Призрак похищал животных и людей, чтобы предложить их кровь древнему африканскому божеству. Сконьямильо приступил к охоте, но ему пришлось примириться с еще одной особенностью, которая была присуща Вампиру и Призраку: неуловимостью. Казалось, тот обладал способностью появляться, как по волшебству, в любой точке вокзала, а затем бесследно исчезать, и хотя его часто там замечали, никто не имел ни малейшего представления о том, кто он такой. Несмотря на то что старший инспектор задействовал своих информаторов, тратил долгие часы на ночные засады, продолжал допрашивать всех, кто мог что-то видеть или слышать, проводил многочисленные патрули и проверки, проходили дни, а он ни на шаг не приблизился к своему подозреваемому. Тем временем произошли другие нападения, и среди обездоленных обитателей Центрального вокзала начал распространяться страх, подогреваемый причудливыми и неправдоподобными историями, возникавшими вокруг появлений Вампира и передававшимися из уст в уста. Были те, кто утверждал, что он обладает способностью становиться невидимым и проходить сквозь стены, те, кто клялся, что видел, как тот улетел, превратившись в летучую мышь, и те, кто был уверен, что Вампир высасывает души своих жертв вместе с их кровью. Все чаще вокруг можно было увидеть наркоманов и бродяг с чесночными ожерельями или распятиями на шее. Как и в случае с Меццанотте и Призраком, в какой-то момент старший инспектор пришел к выводу, что Вампир скрывается в обширных подземных ходах вокзала, которые уже толком не использовались и фактически находились вне юрисдикции патрулей «Полфера», заходивших туда только в исключительных случаях. Однако его просьбы обыскать их с достаточным количеством людей остались без внимания, несмотря на то что Сконьямильо выражал опасение, что рано или поздно там кто-нибудь погибнет. Эту историю Меццанотте уже пережил. Он без труда представил себе отсутствие интереса со стороны его руководства: в конце концов, это был всего лишь какой-то душевнобольной, пристающий к кучке нищих, и если б не исключение в виде нападения на железнодорожника, расследование, вероятно, даже не началось бы. Несмотря ни на что, Сконьямильо не сдавался и продолжал упорно копать. К этому времени он перешел тот предел, за которым стремление раскрыть дело переходит в одержимость. В своих последних отчетах, среди прочего, старший инспектор рассуждал – не объясняя причины – о возможной связи этих событий с экспоненциальным ростом краж со складов, расположенных под землей на территории вокзала, зафиксированным в последние годы. У Меццанотте сложилось впечатление, что Сконьямильо докладывает не все, как будто исследует версию, которой не доверяет или еще не готов сообщить о ней начальству. Потом что-то произошло. Расследование перешло в другие руки. С тех пор подпись, которая появлялась внизу следственных документов, больше не принадлежала старшему инспектору. Очевидно, чиновник, занимавший в то время пост комиссара Далмассо, распорядился заменить Сконьямильо. Судя по гораздо более редким и скудным протоколам, его преемник отнесся к этому вопросу не так серьезно. Расследование затянулось, не принеся никаких результатов, пока через несколько месяцев дело не было сдано в архив – отчасти потому, что за это время Вампир перестал нападать. Но что же случилось со старшим инспектором Сконьямильо? Почему его вдруг сместили? Не без труда Меццанотте сумел в общих чертах восстановить произошедшее по нескольким намекам, разбросанным в карточках. Полицейский в какой-то момент исчез. О нем не было слышно в течение двух дней, после чего ремонтники нашли его в помещениях тепловой подстанции. Избитый и явно не в себе, он не мог внятно рассказать, что с ним произошло. В деле упоминаются, без дальнейших уточнений, его бессвязные речи и фразы, лишенные всякого смысла. Должно быть, у него случился какой-то нервный срыв, причем довольно серьезный, если через пару недель его преемник посетил Сконьямильо в психиатрической клинике, куда тот был перенаправлен, не сумев, однако, вытянуть из него больше ничего. К оригинальному делу также прилагался блокнот старшего инспектора, который старательный Фумагалли не преминул отксерокопировать. Он содержал короткие заметки для личного пользования, нацарапанные от руки очень плохим почерком. Расшифровывать их было бы долго и трудоемко, а у Меццанотте не было времени. Он сосредоточил свое внимание лишь на нескольких словах, которые Сконьямильо выделил здесь и там. Среди подчеркнутых несколько раз повторялись выражения «те, кто внизу» и «третий уровень». Наконец Рикардо обратил внимание на последнюю запись в блокноте. Она не была датирована, но можно было предположить, что запись относится к периоду незадолго до таинственного исчезновения старшего инспектора. Меццанотте не сразу разобрал эти каракули, но наконец, с грехом пополам, получил следующее: Тел. Сальво. Он нашел одну из дверей. Хочет кучу денег, чтобы показать ее мне. Существует ли на самом деле третий уровень? Сальво, наверное, был одним из его информаторов. О какой двери он говорил и что такое «третий уровень», понять было невозможно, хотя Меццанотте догадывался, что в этом так или иначе замешаны подземелья. Что касается ссылок на «тех, кто внизу», то они не делали чести старшему инспектору. То, что он верил в диковинные городские легенды, заставляло подозревать, что даже до того, как Сконьямильо слетел с катушек, он был не в своем уме. Факт остался фактом: фоторобот идеально подходил Призраку. Это не могло быть просто совпадением. Из этого следовало, что тот ошивался на вокзале по меньшей мере девять лет, а возможно, и больше. Но что он делал в период с 1994 по 2003 год? Возможно ли, что он так долго скрывался под землей, не высовываясь? Сконьямильо расследовал дело того же человека, на которого охотился Рикардо. Таким образом, у инспектора возник ряд вопросов. Где он провел те два дня, когда его никто не видел? Что с ним случилось? Мог ли он обнаружить что-то, что осталось за рамками досье? Честно говоря, вероятность того, что Сконьямильо обладал какой-либо полезной информацией для розыска Лауры, была невелика, но все же стоило устранить все сомнения. В досье были указаны адрес и номер телефона. Меццанотте попробовал набрать номер инспектора на своем мобильном. – Алло, я разговариваю со старшим инспектором Лучио Сконьямильо? – спросил он, как только после нескольких звонков включилась связь. Голос, ответивший ему, был резким, катаральным хрипом. На половине фразы Сконьямильо пришлось прочистить горло, как будто он давно не разговаривал с живой душой. – Я уже давно не работаю в полиции. Умолчав о том, что его отстранили от работы, Меццанотте представился железнодорожным инспектором, также дежурящим на Центральном вокзале. Он сообщил, что его интересует одно старое дело – в связи с новым, которое он ведет сейчас. – Какое дело? – О Вампире. Я думаю, если вы… – Кто тебя послал? Ты один из них? – закричал Сконьямильо, даже не давая ему закончить фразу. – Я тебе и слова не скажу, иди к черту! – Подождите, послушайте меня. Меня никто не посылал, и я не знаю, о чем вы говорите, но мне действительно нужна ваша помощь… Рикардо рассказал ему о расследовании, которое он ведет, и о сходстве преступника с тем, кто фигурировал в старом деле. – Назови мне еще раз свое имя, – недоверчиво произнес Сконьямильо. – Рикардо Меццанотте. – Значит, ты действительно полицейский. Тот ребенок, которого несколько дней назад утащили в туннели под вокзалом, был спасен именно благодаря тебе… Значит, это Вампир поймал его? Он вернулся… – Очевидно. Но как вы узнали о ребенке? – Я всегда привык идти в ногу со временем. А ты небось решил, что я отсталый?.. Я читаю каждую новость о Центральном вокзале, особенно если речь идет о подземелье. И сразу подумал, что в этой истории есть что-то подозрительное. – В пятницу вечером был похищен еще один человек, девушка. Пожалуйста, мне совершенно необходимо найти ее, и вы единственный, кто может дать мне подсказку, по какому следу идти. На другом конце линии воцарилось молчание, которое длилось несколько секунд. – Хорошо, – наконец согласился бывший полицейский, – только не по телефону. Давай обсудим это здесь, у меня дома; адрес, я полагаю, у тебя есть. Но приезжай один. И больше никому, ты меня понял? Когда разговор закончился, Меццанотте посмотрел на часы. 19:32. Он чувствовал себя разбитым, толком не спал и не ел полтора дня, да и похмелье, конечно, вносило свой вклад. Но, несмотря на то что усталость навалилась на него как свинцовый плащ, ему пришлось стиснуть зубы. Это еще не конец. Пока нет. Лаура пропала почти сорок восемь часов назад. Долго, очень долго, но пока сияет хоть самый последний проблеск надежды, он не может остановиться, отстраниться или отказаться. Рикардо пошел в ванную и, ополоснув лицо, прополоскал рот водой и зубной пастой, чтобы убрать привкус рвоты, все еще ощущавшийся во рту. Закончив, он посмотрел на себя в зеркало: сальные волосы, отросшая щетина, налитые кровью глаза с темными кругами под ними, нездоровый цвет лица. Короче говоря, он выглядел устрашающе. Рикардо понюхал подмышки и понял, что душ и чистая одежда не помешали бы. Но время поджимало, поэтому он остановился на щедром распылении дезодоранта. Выходя из дома, Меццанотте удивлялся, как это возможно, что, занимаясь поисками в архивах, Фумагалли сразу не вспомнил об истории с Вампиром. Сходство было очевидным. Если такая возможность когда-нибудь представится, он должен будет не забыть спросить его об этом. 48 часов с момента исчезновения Старинный деревянный лифт доставил Меццанотте на четвертый этаж здания начала XX века в районе Тичинезе, где жил бывший старший инспектор. На лестничной площадке было три двери. Дверь Сконьямильо, отмеченная рукописной карточкой, приклеенной скотчем, а не металлической табличкой, как у других, была самой потрепанной. Рикардо позвонил в звонок и стал ждать. Кто-то тем временем вызвал лифт, который, покачиваясь, начал спускаться. Его скрип скорбным эхом отдавался в тишине лестничной клетки. Через несколько минут Меццанотте снова позвонил. – Кого это там нелегкая несет? – прорычал за дверью хриплый голос Сконьямильо. Именно в этот момент он всматривался в него через глазок. Вздохнув, Рикардо повторил то, что уже сказал ему не более пяти минут назад по домофону: – Это снова я, инспектор Меццанотте. Когда я вам звонил, вы сказали мне приехать сюда, если я хочу поговорить с вами. – Ага, иду, – пробормотал бывший полицейский, звеня, должно быть, связкой ключей. Послышался щелчок замка. Потом еще один. И еще один. Прежде чем дверь наконец открылась, раздались звуки отодвигаемого засова и отцепляемой цепочки. Конечно, осторожность никогда не бывает лишней, но Сконьямильо явно малость переборщил. Меццанотте обнаружил, что стоит перед сутулым угрюмым стариком, которому он дал бы гораздо больше, чем его шестьдесят шесть лет. На нем был распахнутый фланелевый халат поверх пижамы, заляпанный жирными пятнами и усыпанный хлебными крошками. В одной руке Сконьямильо держал за ствол, как трость, охотничье ружье, приклад которого упирался в потертый паркетный пол. Он нетерпеливо указал Рикардо на вход, к счастью, не попросив предъявить удостоверение. Как только Меццанотте переступил порог, бывший полицейский выскочил на лестничную площадку, оглядываясь, а затем поспешил закрыть дверь. – Меня им не надуть, – бормотал он себе под нос, возясь с многочисленными замками. Потом поставил ружье у двери и пошел по небольшому коридору, ведущему в разные комнаты – кухню, ванную, спальню и гостиную; все они были погружены в полумрак. Пыль плавала в лучах теплого вечернего света, проникавшего сквозь закрытые ставни. Сразу же, как Меццанотте переступил порог этого дома, отвратительная вонь едва не лишила его чувств. Сигаретный дым, экскременты, гниль и кто знает, что еще. Он уже собирался спросить старика, нельзя ли открыть окна, чтобы впустить воздух, но понял, что они не закрыты, а забиты досками. Даже унитаз, видневшийся за приоткрытой дверью ванной комнаты, был заклеен несколькими витками скотча. «Где же тогда, черт возьми, он делал свои дела?» – задался вопросом Рикардо, прежде чем с отвращением заметил на полу несколько прозрачных пластиковых бутылок, наполненных желтоватой жидкостью. Он даже не хотел думать о том, что содержали в себе стопки упаковок из-под мороженого «Коппа дель Нонно», поставленные рядом с ними. Бывший старший инспектор жил, забаррикадировавшись, как в бункере. Что могло так напугать его? Меццанотте уже начал подозревать, что тот действительно сошел с ума, как Безумный Шляпник, и что этот визит окажется пустой тратой времени. Стараясь не обращать внимания на вонь, он набрался храбрости и присоединился к старику в гостиной, где тот опустился в кресло перед большим старым телевизором, настроенным на игру-викторину. С зажженной сигаретой в губах, он наливал красное вино в стакан, стоявший на маленьком столике вместе с пустой банкой из-под тунца и пепельницей, переполненной окурками. На полу вокруг него лежали беспорядочные стопки газет и журналов. Сконьямильо не предложил ему выпить и не пригласил присесть. Ведь здесь не было ни дивана, ни какого-либо другого кресла, на котором можно было бы это сделать. После первых колебаний Рикардо подошел к обеденному столу, почти полностью покрытому сотнями газетных вырезок, разбросанных в беспорядке; некоторые из них были сделаны недавно, другие уже пожелтели и выцвели. Взял стул и устроился рядом со стариком.