– Тито Кастрилло, вы его помните? Он был вашим пациентом. Скончался пять лет назад. – Конечно, разве я могу его забыть? Он жил здесь какое-то время. Он был парализован ниже пояса и отличался очень скверным характером, да упокоится он с миром… – Парализован? Вроде бы он ходил на костылях… – Я не знаю, что вам сказать. Когда он приехал на «Виллу Летиция», что-то около пятнадцати лет назад, то уже был в инвалидном кресле. – Я бы хотел узнать больше об обстоятельствах его смерти. – Если у вас есть минутка, я пойду найду его медицинскую карту. – Пожалуйста. Мужчина исчез за той же дверью, через которую пришел, и, проявив удивительную расторопность, вернулся через несколько минут. – Итак, давайте посмотрим, – сказал он, обращаясь к досье. – Наш врач констатировал смерть утром одиннадцатого июня девяносто восьмого года. Здесь сказано, что от дыхательной недостаточности. Я помню, что он скончался ночью, даже не проснувшись. Неплохой способ уйти… Я бы поставил на этом точку. – Нет ли у вас сомнений в естественности причин его смерти? Мужчина посмотрел на него с изумлением. – Абсолютно нет. Как следует из его досье, у Кастрилло была сильно нарушена клиническая картина. Он курил как паровоз и, помимо всего прочего, страдал от… – Он взглянул на лежащие перед ним бумаги. – Вот, эмфизема легких. Его смерть была лишь вопросом времени. – А вскрытие ему делали? – С чего бы это нам было его вскрывать? Меццанотте не сдержал гримасы разочарования. – Вы можете сказать мне, кто регулярно приходил к нему в гости? – Кроме дочери – причем очень редко – на моей памяти больше никого. – А был ли здесь кто-то, с кем он был особенно хорошо знаком? Не знаю, медсестра, другой обитатель вашего заведения… Мужчина нахмурился, пытаясь вспомнить. – У него было не так много друзей. Как я уже говорил, он был непростым человеком: сварливым и злым. Но всегда играл в карты или во что-нибудь еще с синьорой Бальбиани. – Эта синьора все еще у вас? Могу я с ней поговорить? – Конечно; сейчас вы можете найти ее в общей комнате, дальше по коридору. Вы без труда узнаете ее – она одна из тех, кто одет так, словно сейчас середина зимы. Меццанотте поблагодарил служащего и понесся в указанном направлении. Когда он вошел в грязное голое помещение, его дыхание сперло от вони. Кто-то здесь, должно быть, обделался уже неизвестно сколько времени назад. Все присутствующие старики с надеждой посмотрели на него. Как только поняли, что он направляет взгляд на женщину, сидящую в стороне перед столом с нардами, они разочарованно отвернулись: одни – в сторону телевизора на стене, другие – в сторону окон или пустоты. Эти бедные люди казались предоставленными самим себе и отчаянно нуждались в компании. – Синьора Бальбиани? – обратился Рикардо к пожилой даме, которая, несмотря на жару, укутала плечи тяжелой шалью, а на голову натянула шерстяной чепец. – Я за нее, – ответила она, разглядывая его с живым любопытством. – Меня зовут Рикардо Меццанотте, я инспектор полиции. Не найдется ли у вас для меня несколько минут? – А вы как думаете, инспектор? – ответила женщина и указала ему на стул на другом конце журнального столика. Меццанотте улыбнулся и сел напротив нее. – Мне сказали, что вы были хорошо знакомы с Тито Кастрилло, – начал он. – Не совсем. Мы не были друзьями или даже приятелями. В конце концов, я ведь в юности во время войны была партизанкой-связисткой, а он – убежденным фашистом. Но мы каждый день играли в нарды. Вы даже не представляете, как он помогал мне скоротать время. Тито был единственным, кто умел прилично играть, теперь же я вынуждена делать это сама… – Вдруг ее лицо озарилось радостью. – Но вы же, наверное, знаете правила? Мы могли бы сыграть партию прямо сейчас… – Нет, синьора, извините, никогда в жизни не играл, – признался Меццанотте. – Расскажите мне немного о нем, каким он был в жизни? – Жизнь не была добра к Тито, сделав его озлобленным, желчным стариком. Но если вы спросите меня, то, на мой взгляд, он – по крайней мере, отчасти – заслужил это. Он не был приятным человеком, и я подозреваю, что в молодости совершил несколько очень плохих поступков. – А вы помните, чтобы он когда-нибудь упоминал имя Драго? – Думаю, да, несколько раз. Кажется, они вместе воевали… но это все, что я знаю. – Вы случайно не знаете его имя? Синьора Бальбиани покачала головой. – Если он и называл мне его, то я его забыла. Моя память, к сожалению, уже не та, что раньше. – Каким он был накануне смерти? Вел себя нормально, был ли в своем обычном настроении? – Ну, несколькими неделями ранее он потерял свою дочь, и, хотя они не были очень близки, это расстроило его, как вы можете себе представить. – Конечно. И, не считая траура, с ним не происходило ничего странного, необычного? – Я так не думаю, – холодно ответила старушка, но потом поправилась: – На самом деле, конечно, было кое-что. Кроме его дочери, приезжавшей сюда время от времени, к нему никто никогда не приходил. Вот почему я была поражена, когда за короткое время к нему приезжали дважды. Меццанотте стал слушать более внимательно. – Два визита? Одного и того же человека? – Нет, двух разных людей. – Не могли бы вы мне их описать? – Боюсь, что нет; я видела их только мельком, и, как я уже сказала, моя память… – А не подскажете их возраст, хотя бы приблизительно? Синьора Бальбиани покачала головой. – Он тогда не рассказывал вам, кто они такие и что им нужно? – проявлял настойчивость Меццанотте. – Ни слова. Кроме того, мы же с ним мало общались. В основном просто играли. Но знаете, после этих визитов он постоянно вспоминал старые истории из своего прошлого. – Какие истории? – Так и не вспомнить… Он постоянно проклинал свое невезение. Жаловался на то, что когда-то давно у него был шанс изменить свою жизнь. Если б тогда все было правильно, говорил Тито, он никогда не сгнил бы в этом тупом хосписе, как блохастая собака, прикованный к инвалидной коляске. Но все пошло не так, и он не только не разбогател, но и лишился ног. «Значит, – размышлял Меццанотте, – после партизанской атаки, в ходе которой он стал калекой, с ним произошло что-то еще. Несчастный случай, парализовавший его и не позволивший завершить поиск драгоценностей. Да и кто знает, что стало впоследствии с Драго…» – Большое спасибо, разговор с вами был очень полезен, – сказал Рикардо, вставая и направляясь обратно в приемную к стойке регистрации. Человек, который его встретил, к счастью, все еще был на месте. – Ведете ли вы журнал регистрации посетителей? – спросил его инспектор. – Да, конечно… – Мне нужно глянуть журнал за девяносто восьмой год. Мужчина нагнулся и, порывшись под стойкой, вытащил старый потрепанный ежедневник с несколькими оторванными страницами, которые, казалось, вот-вот разлетятся в разные стороны. – И это вы называете журналом? – Меццанотте саркастически хмыкнул. Мужчина пожал плечами. – Дайте сюда. Рикардо выхватил журнал у него из рук, открыл на странице, помеченной одиннадцатым июня, и пролистал назад. Он был потрясен, когда за 28 мая прочитал: «Альберто Меццанотте для Т. Кастрилло». Значит, это правда и его отец действительно сам расследовал это дело… Он перевернул еще несколько страниц. Под датой 5 мая было написано «Марио Росси для Т. Кастрилло». В обоих случаях не было ни причины визита, ни адреса, ни номера телефона, ни данных документа. Рядом с именем его отца отсутствовала должность – признак того, что он пришел инкогнито, не раскрывая, что он полицейский. Что касается другого имени, то оно выглядело так же фальшиво, как «Ролексы», которыми торговали завсегдатаи вокзала. Хотя они с Кастрилло не были родственниками, никто никого ни о чем его не спрашивал. Но чему тут удивляться? В таком месте, как это, вероятно, было достаточно протянуть несколько купюр, чтобы погасить любое любопытство. – Вы, очевидно, не помните эти визиты? – спросил Рикардо, прежде чем уйти, уже зная, каков будет ответ. Мужчина снова пожал плечами. – Бог его знает, кто тогда дежурил… По дороге домой Меццанотте постоянно поглядывал в зеркала, но не заметил никаких подозрительных движений. Если за ним все еще следили, то усилили меры предосторожности. Вернувшись в свою квартиру, Рикардо попытался выстроить в ряд ставшие ему известными факты, делая пометки в блокноте. 5 мая 1998 года Тито Кастрилло навестил в хосписе человек, представившийся вымышленным именем.