* * * На следующее утро, когда Рикардо завтракал, сидя за столом в гостиной, он все еще ломал голову над тем, что ему делать с Лаурой. В общем-то, утро уже прошло, учитывая, что было уже за полдень. Накануне вечером, едва адреналин начал выветриваться из его организма, Меццанотте попросту вырубился, забывшись мертвецким сном, – и проспал десять часов подряд. Когда зазвонил его мобильный телефон, он испугался, что это Лаура. Но на экране было не ее имя, а имя Тицианы Сарти из Государственного архива. Почему она ему звонит? Да еще и в субботу… Может быть, он переборщил с флиртом, пытаясь завлечь девушку, обманывая ее мыслью, что между ними что-то может произойти? Несколько секунд Рикардо не мог решить, отвечать или нет, но потом любопытство взяло верх. Из динамика мобильного телефона донесся голос молодого архивариуса, переполненный волнением: – Ты не поверишь, но у меня есть кое-что! – Отлично, Тициана. Но… что? – Я продолжала думать о тебе, о твоих словах… и в конце концов сделала это, у меня получилось! «Боже мой, – подумал Рикардо, – что же она там наделала?» Он смутно припоминал, как в конце их первого телефонного разговора сказал ей, что, по его мнению, такая страстная и блестящая девушка зря оказалась в подобном месте. Так что, теперь она восприняла его слова буквально и уволилась, или что-то в этом роде? – Что у тебя, Тициана? – робко спросил он. – Человек, которого ты искал, Драго, – я нашла его. – Объясни, – сказал Меццанотте, силясь сдержать уже расцветавшую в его груди надежду; сначала надо выяснить, что именно она имеет в виду. Взволнованным тоном девушка рассказала ему, что накануне, после того как сообщила плохие новости, она очень сожалела о том, что не смогла ему помочь, и не могла перестать думать об этом. Мысль о том, что убийца может оставаться на свободе и безнаказанным, не давала ей покоя. Привыкшая иметь дело с мертвым и уже похороненным прошлым, Тициана никогда не задумывалась о том, что ее работа может повлиять на настоящее. И уж тем более что от этого зависит раскрытие преступления. Она постоянно спрашивала себя, сделала ли все, что могла, и в конце концов отвечала: «Нет». Поэтому рано утром, несмотря на выходной день, вернулась в офис и посвятила время дальнейшему, более глубокому исследованию, не просто изучая заголовки документов, а пролистывая их сверху донизу. Тициана заметила, что в файлах, касающихся преступлений, за которые Кастрилло был привлечен к ответственности, в качестве его постоянного сообщника несколько раз фигурировал человек, чья фамилия, однако, не была Драго. Порывшись в бумагах, девушка нашла отрывок из протокола допроса, где упоминалась кличка, под которой этот человек был известен в кругах миланского преступного мира. Кличка эта была именно Драго. Проведя проверку, Тициана обнаружила, что список его предыдущих преступлений еще длиннее, чем у Кастрилло. Но на этом дело не закончилось. Расширив радиус поиска, она наткнулась на еще одно дело, в котором они фигурировали вместе, но не как преступники, а как жертвы. В сентябре 1945 года эти двое подверглись жестокому избиению, в результате которого Кастрилло был парализован, а Драго, доставленный в больницу на грани смерти, не выжил. – Где это произошло? – спросил Меццанотте. – Рядом с Центральным вокзалом. Нападавшие так и не были опознаны. Скорее всего, это была месть – одно из многочисленных сведений счетов с фашистами и коллаборационистами, которыми трагически отмечен послевоенный период в нашей стране. «Это прояснило загадку, почему драгоценности в конце концов остались в хранилище», – сказал себе Меццанотте. Двое чернорубашечников спрятали портфель, выхваченный из рук ювелира, намереваясь позже вернуться и забрать его. Но война продолжалась, и ряд обстоятельств не позволил им сделать это. Они были размещены за пределами города и впоследствии были ранены во время нападения партизан. После освобождения Кастрилло и Драго, скорее всего, были вынуждены какое-то время скрываться. Недолго – судя по тому, каким оказался их конец. Когда спустя несколько месяцев им удалось пробраться в подвал вокзала, портфеля там уже не было, потому что двое маленьких детей забрали его, чтобы поиграть. Двое фашистов пустились по их следам, но безрезультатно. То ли в тот раз, то ли при следующей попытке они были избиты до смерти кем-то, кто, должно быть, узнал в них членов фашистского ополчения. После смерти Драго и инвалидного кресла Кастрилло претендовать на сокровища стало некому. – Тициана, я просто не знаю, как тебя благодарить! – воскликнул Рикардо, воодушевленный новостями. – Ты буквально воскресила мое расследование. С меня цветы. – Приглашение на ужин тоже не было бы лишним… – с надеждой предложила архивариус. – Я бы с удовольствием, – заявил Рикардо таким тоном, за которое ему было стыдно; он чувствовал себя виноватым за то, что обманывал ее. – Но, к сожалению, у меня очень ревнивая подруга. Если б она узнала, что я встречаюсь с кем-то другим, то как минимум переломала бы мне ноги… Разочарование на противоположном конце линии было ощутимым. Меццанотте уже собирался отблагодарить девушку и дать отбой, стремясь поскорее вернуться к работе, но Тициана удержала его. – Подожди, я еще не сказала тебе настоящее имя Драго. Разве это не то, что тебе было нужно знать? – Да, конечно… «Какой я идиот», – упрекнул себя Рикардо. – Как его звали? Когда Тициана ответила, внутри у него все похолодело. Эти имя и фамилия звучали для него знакомо. Очень. Он вспомнил зловещее предчувствие, возникшее у него перед тем, как вытащить из шкафа коробки с материалами расследования по делу его отца. Слишком поздно… Как только крышка ящика Пандоры была поднята, ничто не могло остановить хаос, развязанный выбравшимися наружу демонами. * * * Солнце пробивалось сквозь планки все еще закрытых ставней. Снаружи был день. В комнате же, казалось, ночь никогда не кончалась. Свернувшись калачиком на своем футоне, Лаура сняла футболку, в которой обычно спала, и одной рукой лихорадочно ощупывала свое обнаженное тело, покрытое теперь обширными участками разодранной до кровавой корки кожи, словно что-то искала. В другой руке она держала длинные швейные ножницы. Ее волосы были спутаны, под глазами залегли темные круги, лицо было покрыто слезами и потом. Наконец она нашла то, что искала. Прижала два пальца к животу, намечая точное место, хотя на первый взгляд там ничего не было. Занесла ножницы дрожащей рукой. Она колебалась. С гримасой, выдававшей, каких огромных усилий ей это стоило, поднесла одно из лезвий к коже – и тут же отдернула его. И так несколько раз. Стиснув зубы, Лаура заставила себя прижать острие к плоти и сделала небольшой порез, из которого вытекло несколько капель крови. Как ни старалась, она не могла продвинуться дальше. Наконец девушка сдалась со стоном разочарования. Она отшвырнула ножницы, бросилась на подушку, спрятала лицо в ладонях и разразилась рыданиями. Как ей удалось довести себя до такого состояния? Накануне вечером, прямо на вокзале, пока Кардо разговаривал по телефону, ее кожа снова начала невыносимо зудеть. Из-за этого – а также из-за разочарования его поведением – Лаура больше не захотела ждать и убежала. Дома ее недомогание лишь усилилось. Мигрень не давала ей покоя, головокружения следовали одно за другим, ощущение странности и нереальности происходящего стало распространяться на все ее тело; преследовавшая ее тень мелькала на каждой стеклянной или металлической поверхности, мимо которой она проходила. Хуже всего, однако, был зуд, все более настойчивый и неконтролируемый. Слишком сильный, чтобы его можно было объяснить обычной сухостью кожи. То, как внезапно он появлялся, то в одном месте, то в другом, переходя по непредсказуемым траекториям, убеждало девушку, что его вызывает что-то скрытое внутри нее. Нечто живое, что – бог знает как – проникло под ее кожу и теперь бродит по всему ее телу. Лаура не знала, что это может быть: насекомое, червь, возможно крошечная змея… Ощущать, как оно вгрызается в ее плоть, было ужасно и отвратительно. После кошмарной бессонной ночи и утра, проведенного в темноте в своей комнате, в какой-то момент отчаявшись, Лаура подумала, что единственное решение – вырвать эту отвратительную тварь из своего тела. Но вот теперь не могла этого сделать. Она разваливалась на части, как физически, так и психически, и не могла понять, почему. Она была уверена только в двух вещах. Во-первых, в этом повинен не «дар». Во-вторых, она по-настоящему сходит с ума. «Может ли это быть моей судьбой?» – спрашивала себя Лаура, видя, как на глазах исчезает всякая надежда наконец начать нормальную жизнь, и снова ощущая отчаянное одиночество. У нее не было никого, к кому можно было бы обратиться за помощью. Об отце и матери не шло и речи – они не задумываясь отправили бы ее в какую-нибудь суперклинику для богатых, в одно из тех мест, где ты знаешь, когда войдешь, но не знаешь, когда выйдешь, и уж тем более каким выйдешь. Лаура уже видела, как это происходит. Психические расстройства не были редкостью среди отпрысков миланской аристократии. Деньги защищают от многих вещей, но не от себя самого и твоих слабостей. Напротив, зачастую они еще больше ломают мозги. Девушка вспомнила одного из своих школьных одноклассников, Парини, который был помещен в одну швейцарскую клинику с тяжелой формой депрессии. Вернувшись в класс после шести месяцев электрошоковой терапии, он был тенью самого себя, похожим на зомби, послушным и покорным… Нет, к родителям нужно обращаться лишь в самом крайнем и безвыходном случае. Что касается Кардо, то его мысли сейчас явно в другом месте. Накануне, на вокзале, когда он оставил ее, чтобы принять звонок, Лаура услышала женское имя. У него есть еще одна девушка? Возможно ли, что Лаура так откровенно не поняла его намерения и чувства? И то, что произошло между ними, ничего особенного для него не значило? Что она была лишь одной из многих? * * * Что лучше – горькая правда или вообще никакой правды? Меццанотте всегда считал, что знает ответ на этот вопрос. Теперь он уже не был в этом уверен. Он успокаивал себя тем, что любой ценой восстановит справедливость в отношении своего отца, но никогда не задумывался о том, что за это потребуется заплатить настолько высокую цену. В деле о смерти его отца всегда существовал один неотвеченный вопрос – и у Рикардо, и у других, – но никто не решался задать его вслух. Трудно было объяснить, как комиссар Меццанотте мог попасть в такую ловушку. Человек с его опытом никогда не пошел бы в заброшенный сарай, где его тогда убили, не приняв надлежащих мер предосторожности. Если только тот, кто вызвал его туда, не был его хорошим знакомым, кому он доверял. Например, полицейским – что объяснило бы и умение заметать следы, и знание следственных методов и процедур, и абсолютную сдержанность, с которой комиссар вел свое расследование: если он подозревал коллегу, то должен был быть полностью уверен, прежде чем обвинить его публично. Но не было ни малейших оснований для того, чтобы озвучить эти подозрения. До сегодняшнего дня. Услышав имя из уст молодого архивариуса, Меццанотте еще какое-то время надеялся, что это не более чем странное совпадение. Но быстрой проверки в ЗАГСе оказалось достаточно, чтобы подтвердить, что это не так. Сообщника Тито Кастрилло звали Гвидо Фабиани, и то, что он носил эту знакомую фамилию, не было случайностью. Драго был дедушкой Ванессы Фабиани, жены Томмазо Карадонны. Если Меццанотте и подозревал, что убийца его отца служил в полиции, но чего он никогда не предполагал даже отдаленно, так это того, что он мог быть так близок к нему. Возможность того, что Карадонна имеет отношение к убийству, была неправдоподобной и шокирующей. Господи, да он же был одним из «трех мушкетеров»! Он, Дарио Вентури и Альберто Меццанотте были скорее братьями, чем просто друзьями. Они ежедневно без всяких сомнений отдавали свои жизни в руки друг друга и неоднократно спасали друг другу жизнь. Они делились всем – радостями и горестями, успехами и неудачами, как на работе, так и вне ее. Сам Рикардо считал Карадонну одним из членов своей семьи, кем-то между дядей и старшим братом. Он любил этого человека. И во время похорон отца все время стоял рядом с ним, поддерживая его… Инспектор не мог в это поверить. Просто не мог. Все внутри него восставало при мысли о том, что Томмазо может быть повинен в таком ужасном и мерзком предательстве. Искушение напиться до состояния комы было непреодолимым – к счастью для Рикардо, в доме больше не было ни капли алкоголя. В то же время какая-то часть его мозга – полицейская часть – не могла не рассматривать эту гипотезу. Карадонна всегда жил не по средствам, вечно сорил деньгами и быть азартен как черт. Основанной им фирме постоянно что-то угрожало. Сколько раз Рикардо слышал рассказы о том, что по характеру и поведению Карадонна слишком похож на преступников, за которыми охотится. Он часто бывал в их среде. Поговаривали даже, что какое-то время он делил женщину с бандитом Валланзаской. Затем было мутное дело, которое привело к его увольнению из полиции в 1994 году, о котором сам Карадонна отказывался говорить и о котором его отец и Вентури предпочитали не упоминать, – но, судя по слухам, ходившим по Главному управлению полиции, имел место эпизод, связанный с коррупцией, который был скрыт руководством, чтобы не пятнать репутацию «мушкетеров». Кроме того, учитывая, что его охранная компания контролировала супермаркет вокзала, для Карадонны было бы относительно просто отправить команды вооруженных и хорошо обученных людей для обыска подземелий. Рикардо только сейчас обратил внимание на это обстоятельство, но единственным из всех знакомых ему людей, кто после его возвращения из подвалов не спросил, как у него дела, был Карадонна. Почему? Возможно, потому, что появление Меццанотте не доставило ему особой радости… Если б он каким-то образом, через свою жену, узнал о существовании клада, подобное богатство в виде драгоценных камней и украшений раз и навсегда разрешило бы его вечные финансовые трудности. Как далеко он был готов зайти, чтобы заполучить его? Чем больше Рикардо думал об этом, тем сильнее пронзительное чувство разочарования смешивалось в нем с тупой бурной яростью. Он ударил обоими кулаками по столу, за которым сидел, один раз, потом еще один, еще и еще, опрокидывая, а затем и сбрасывая на пол все: мобильный телефон, чашку, сахарницу, пакет молока, пакет с печеньем… Он продолжал делать это, не обращая внимания на боль в руках, даже стремясь к ней, физической боли, в тщетной надежде, что она заглушит боль внутреннюю, пока грубая деревянная столешница не затрещала, угрожая расколоться надвое. Зарычав как раненый зверь, Рикардо вскочил на ноги, оттолкнув стол с такой силой, что тот влетел в стену. Затем, словно силы внезапно покинули его, рухнул на пол, вцепившись руками в волосы. Сколько часов он провел на полу? Рикардо не мог точно сказать. Но когда он немного успокоился и сумел наконец подняться, в квартиру уже прокрались вечерние тени. Что ему было делать? Какими бы ужасными ни были его подозрения, не имелось никаких доказательств прямой или косвенной причастности Карадонны к смерти его отца. Нужно во всем удостовериться, чтобы больше не сомневаться… Ноющими от боли руками Рикардо взял мобильник и выбрал нужный номер в адресной книге. Он хотел встретиться с Карадонной лицом к лицу. Он хотел иметь возможность посмотреть ему прямо в глаза и увидеть, что тот не имеет к этому никакого отношения. Если б Томмазо лгал, он бы это понял. Тогда ему пришлось бы выбить из него признание. Вместе с зубами, если потребуется. Меццанотте сделал несколько длинных вдохов, прежде чем нажать кнопку вызова, пытаясь извлечь откуда-то изнутри себя достаточно хладнокровия и отстраненности, чтобы выдержать этот разговор, не выдав себя. – Кардо, как приятно тебя слышать! Знаю, я должен был позвонить тебе. Уже несколько дней как собираюсь – но здесь, в офисе, была адская неделя… Я читал о тебе в газетах, а потом Дарио мне все рассказал. Я имею в виду, ты снова это сделал: спас девушку и поймал плохого парня… Если ты будешь продолжать в том же духе, то в конце концов затмишь нашу былую славу. Но скажи мне, как ты? Старый добрый Карадонна, непостоянный и ненадежный, забывающий о юбилеях и опаздывающий на встречи, но затем пускающий в ход свое обаяние и умудряющийся все исправить… Однако на этот раз, если б его вина была доказана, о прощении не могло быть и речи. – Я в порядке, – сказал Рикардо сквозь стиснутые зубы, нейтральным и ровным тоном, стараясь не выдать того, что кипело у него внутри. – Послушай, Томмазо, мне нужно с тобой поговорить. Можем ли мы встретиться завтра? – Разумеется. Как насчет того, чтобы поужинать вдвоем? Мы давно этого не делали. И ты мне все расскажешь… Здесь, рядом со мной, есть новая траттория, совсем неплохая. – Нет, пораньше. Утром можешь? Может быть, это прозвучало слишком резко… Несколько секунд длилось молчание. Когда он ответил, голос Карадонны звучал немного иначе. Более серьезно. Даже более настороженно. Или так ему показалось? – Хорошо. Где? – «Монументале», в восемь тридцать. Перед папиной могилой. – На кладбище? – Нетрудно было понять, какое недоумение вызвало это предложение у Карадонны. – Да, хорошо. Но ты не хочешь сказать мне, что… – Тогда до завтра, – коротко отрезал Рикардо. Лишь положив трубку, он смог дышать спокойнее. * * *