– Вы ели сегодня, Лев Иванович? – с усмешкой спросил Молчан. – Насколько я помню, вы мотались с Попковым весь день, а потом в больнице. Хотите, я хоть бутербродов закажу? – Валяйте, – устало произнес Гуров и, сняв пиджак, распустил узел галстука. Молчан взялся за трубку внутреннего телефона. А потом, когда закипел прозрачный электрический чайник с синей подсветкой, стал раскладывать по бокалам пакетики, рассказывая о Вадиме Попкове. – Понимаете, он настолько уверовал в вашу непогрешимость, в ваш гений, что каждый промах, каждая его мысль, которую он не додумал, каждая версия, которая не сформулировалась у него, – для Вадима теперь трагедия. Эта эйфория авторитета, конечно, пройдет, но позитивные изменения у Попкова я вижу. – Да, и какие? – усмехнулся Лев. – Чувство ответственности у него стало выше. Раньше как было: прокололся, не успел что-то сделать, ну, поругали, и ничего. Нет желания сегодня ехать, ну, завтра съезжу. Понимаете, утонул парень в рутине. Потерял азарт сыщика. А когда он с вами поработал, то у меня возникло ощущение, что Вадиму вы на что-то глаза открыли. Что вы сделали с моим сотрудником, Лев Иванович, поделитесь? – Ну, не знаю, – пожал Гуров плечами. – Я, собственно, ничего такого специально и не делаю. Может, просто показывал, как работаю, как рассуждаю. В свое время, когда и я был молодым лейтенантом, у меня были хорошие учителя. Почему у меня, у нас! Я ведь в МУРе начинал работать, а там простых дел не было. – Честно говоря, вы не только Попкову помогли, вы нам всем здорово помогли, Лев Иванович. И мне в первую очередь. Я понял, что и сам втянулся в эту рутину. Выдал задание, спросил выполнение, поругал за недостатки, похвалил за успехи. Бумаги, планерки, бумаги. А ведь ребят учить надо. Не просто руководить ими и спрашивать с них, а учить. Многие с высшим образованием, но ведь просто с юридическим. У меня нет ни одного оперативника, который окончил бы высшее учебное заведение именно по этой специальности, именно – оперативно-розыскная работа. Многие учатся работать по детективным фильмам и книгам, а что там написано, вы сами знаете. Вы меня в прошлый раз за жаргон отчитали… – Ну, уж и отчитал, – улыбнулся Лев. – Не важно, просто высказали свое мнение. А ведь на меня оперативники смотрят, пример берут или не берут. А надо, чтобы брали, чтобы я был для них непререкаемый авторитет не по должности и званию, а по работе, по профессионализму. Вот что во главе угла должно стоять. Знаете, я как-то в отпуске был с женой, и какой-то постоялец до нас книгу в номере забыл. Я не помню название, я фантастику не очень люблю, а тут увлекло. Увлекло потому, что мысли умные я там нашел. А знаете, кто авторы? Братья Стругацкие. Так вот у них там, в их мире, который они описывают, наш будущий мир построен именно на профессиональном авторитете. Руководят те, кто умнее, кто больший профессионал, кто глубже понимает, в ком выше гуманизм и умение жертвовать собой ради других. Хороший мир можно построить на таких принципах, правда? – Но, пока его не построили, мы можем каждый на своем месте быть профессионалом… В кабинет кто-то вежливо постучал, и Гуров замолчал. В дверь просунулась голова девочки лет тринадцати с крупными веснушками на лице. – Можно, дядя Олег? – Ого! – удивленно воскликнул Лев. – Это что за создание? – Это наше спасение, – засмеялся Молчан. – Давай, Катюха, заходи! Девочка держала в руке пакет, в котором лежали не только бутерброды, но и горячие пирожки в термоупаковке. С картошкой, с фаршем, с лукой и яйцами, с рисом и яйцами, с повидлом. Девочка передала пакет и быстро исчезла, хихикнув в ответ на благодарности мужчин. А Гуров некоторое время даже не мог говорить, уминая вкусные гостинцы. И только после пятого или шестого пирожка он откинулся в кресле у стены и спросил: – Так кто же все-таки эта девица-спасительница? – Нет, не дочка, не внучка, – покачал Молчан головой. – Соседская девочка. Ее старшая сестра увлеклась кулинарией, выпечкой, сладостями. Какие-то вебинары покупает, обучение проходит по Интернету, уроки, задания. Все серьезно. И теперь она свое умение претворяет вот в такие изделия, и у нее покупают наши ближайшие кафе. Вот иногда и пользуюсь. Она ведь все равно к завтрашнему утру готовит для заказчиков, так мы ей сбыт увеличиваем. И ей хорошо, и нам… когда невмоготу – то это просто спасение. – Как чувствовал! – раздался в дверях голос Савельева. – На запах шел! – Заходи, горемыка! – благосклонно кивнул Молчан. – Мы тебе оставили. Чайник на столике у стены, бокал в шкафу. Заваривай и рассказывай! – Это я сейчас, – с довольным видом заявил капитан, потирая руки и подходя к столику с чайником. – Это я быстро. Не всякого волка ноги кормят, некоторых и начальство! Вам уже рассказали, Лев Иванович, про Уху? Знаете, почему Леушина Ухой прозвали? Рыбу он любит ловить. И, самое главное, умеет он, стервец, уху готовить. А научил его еще в детстве дед, местный заядлый рыбак. Давно я Леушина не видел, не учел, что он за эти два года немного поправился. Я о нем сразу подумал, когда вы про двухлетнею давность расчески сказали. Светловолосый, по возрасту немного старше, чем наш претендент, но кто сказал, что там был мальчик, если это не Завьялов. А потом посмотрел на него свежим взглядом и понял – наш человек. Но вы еще не все знаете! Я быстренько, насколько это возможно, пробежался по связям Ухи. Ничего особенно нового об его образе жизни не узнал, но подозрения появились про золотишко и камни, изделия ювелирные. Не особенно криминал, но и чистым этот бизнес не назовешь. Вроде сделки происходят по обоюдному согласию, но, с другой стороны, Леушин, вроде как утаивает истинную ценность изделий, которые покупает у несведущих людей, но очень нуждающихся в деньгах. Думаю, любой судья завернет нам дело, если мы сформулируем обвинение как мошенничество. Типичные рыночные отношения. Связи у него только с перекупщиками, конкретно с преступным миром вроде не связан. Никто на него не показывает. Но последние два года он как-то стал меньше появляться на людях. Больше держался в тени. Не знаю пока, с чем это связано. – Женщина у него есть? – спросил Гуров. – Вроде не старый еще, должен бы решать как-то этот вопрос. – Сейчас постоянной нет. Я специально выяснял. Перебивается случайными связями. Или не хочет заводить серьезных отношений по какой-то причине, что тоже настораживает. Но я вас сейчас удивлю. Два с лишним года назад у него женщина была – Зинаида Коновалова. Зинаида Валерьевна Коновалова. Гуров и Молчан переглянулись. В кабинете повисла гробовая тишина. Савельев уминал пирожки и явно наслаждался созданным эффектом. Гуров подождал, пока оперативник прожует пирожок, и заговорил, по привычке задумчиво почесывая бровь: – Уголовник освободился из колонии. Он находит себе женщину, старше себя, одинокую, пьющую. В этом нет ничего необычного, шокирующего или просто удивительного, изголодался за время пребывания в колонии, а с женщиной можно прекрасно проводить время, причем как раз в нужном формате – она сама любит выпить. Вроде все всех устраивает. Но потом женщина умирает. У нее остается взрослая дочь. И через два года в лесопарке будет убита девушка, чем-то внешне похожая на дочь пьющей умершей любовницы. А на следующий день там же вскрыла себе вены и настоящая дочь Коноваловой. Какая-то зловещая связь получается. Выжидал, чего? Чем мешала девушка, чем мешала ее подруга, если только она не убита по ошибке? Квартира? Наследство? Что? – Судя по рассказу Павла, – поддакнул Молчан, – этот Леушин не такой уж дурак, раз занялся камешками и золотишком. Зачем ему одинокая пьющая женщина? Мог бы найти и помоложе. – Есть такая склонность у некоторых мужчин, – сказал Гуров. – Они любят женщин старше себя, иногда намного старше. Вам назвать имена знаменитостей, которые имеют таких жен? А Коновалова могла быть просто красивой, несмотря на то что опустилась и спилась. – Хорошо, – серьезно ответил Савельев, – я выясню эти вопросы. Кстати, что пил он с ней, сведения есть, а то, что сожительствовал, это уже мои домыслы, но мне казалось, что это как-то подразумевается. – Слушайте, его надо брать, – сделал вывод Молчан. – Слишком много вопросов, слишком много не очень хороших совпадений. Но брать тихо, без лишнего шума. – Что мы ему предъявим? Совращение пожилых алкоголичек? – с сомнением произнес Савельев. – Утерю особо опасных для общества расчесок в лесопарке? Пока я наберу на него компромат по его закупочным ювелирным делам, пройдет несколько дней. – Нарыть компромат на него надо в любом случае, – ответил Молчан. – Так что не расслабляйся. А «разговорить» его придется в камере. По интуиции. По показаниям свидетелей. По результатам экспертизы этой дурацкой расчески. За трое суток, что он может у нас просидеть в изоляторе временного содержания, мы должны наскрести ему компромат, который развяжет парню язык. – Согласен с вами, Олег Владимирович, – подумав, заявил Гуров. – Пожалуй, надо с ним спешить. Лев хорошо видел Леушина. Сойдя с маршрутки, тот отошел на несколько шагов от остановки и замер на месте. Сейчас закурит, подумал сыщик, но Леушин просто стоял. Может, по телефону разговаривает? Нет, руки опущены в карманы. Прислушивается, ждет кого-то? Чего ему бояться, если грехов за ним нет? Мутный типчик. То-то Савельев на него никак ничего не нароет. Павел оперативник опытный, свой район знает как пять пальцев, а все равно никак не подберется к Леушину. Ладно, будем разбираться. Сейчас он зайдет за угол дома, свернет к своему подъезду, там его тихо спеленают и в Управление. Гурову не обязательно было ехать на задержание, но что-то подсказывало, что обстановку надо посмотреть самому. И ведь не ошибся. Если бы Леушин просто сошел с маршрутки и двинулся домой, то и голову ломать было бы не о чем. А он ведет себя странно, как будто ждет чего-то. Или боится? Лев сидел в машине на противоположной стороне улицы. Тихая улочка на окраине, старые, еще советские четырехэтажные дома, уродливые, много раз обрезавшиеся деревья на тротуарах и обилие растительности во дворах напротив подъездов. Там оперативники все проверили и заняли свои позиции. Если Леушину и взбредет в голову сбежать, то все пути перекрыты. Но ему не успеть. Не атлет, не бегун. Это точно. И тут случилось то, чего никто не ожидал. Если быть точным, то такого в планах оперативников не было, потому что никто не видел угрозы задерживаемому. Ну а попытки кого-то третьего помешать задержанию каждый опер всегда держит в голове на подсознательном уровне. Поэтому и наблюдение за «объектом» ведется уже на дальних подступах к месту задержания. И место выбирается такое, чтобы операцию можно было провести быстро и бесшумно. Простые граждане не должны даже заметить, что здесь что-то произошло. М-да, не должны. Быстро и бесшумно. Эти слова вспомнились Гурову потом, когда в голове было не столько удовлетворение, что все-таки задержали Леушина, сколько стыд из-за того, что все прошло как бездарный спектакль, поставленным новичками и непрофессионалами. Это в фильмах показывают все как героические будни с перестрелками, с погонями по городу на машинах. А на самом деле – это верх непрофессионализма, это огромная опасность для окружающих. Профессионалы берут преступника так, что никто вокруг ничего не заметит. И сейчас сработал рефлекс. Когда появившаяся машина вдруг стала набирать скорость, Гуров сразу повернул голову назад. В тот момент, когда машина проезжала под ближайшим фонарем, он успел разглядеть внутри человека в темной одежде, который держал руль левой рукой, а правую вытянул в сторону пассажирской двери. Что за чертовщина! Гуров не успел еще оценить толком ситуацию и понять, что именно его беспокоит, но правая рука уже сама легла на рукоятку пистолета в кобуре под мышкой, а левая взялась за ручку двери. Машина резко затормозила в нескольких шагах от Леушина. Уголовник обернулся и отшатнулся к стене. Откуда-то из темноты метнулась фигура человека, в которой Лев узнал Попкова. Оперативник схватил Леушина в охапку и упал вместе с ним на землю. Одновременно один за другим прозвучали несколько тихих выстрелов из пистолета с глушителем. Один, второй, третий… Человек в машине, поняв, что покушение не удалось, надавил на педаль газа. Но Гуров уже выскочил из машины. Он сейчас был к убийце ближе всего. Подняв пистолет на уровень глаз, Лев стал стрелять, целясь в левое переднее колесо машины. У него было на это всего пару секунд, пока машина не отдалилась, не свернула. Стрелять в заднее колесо переднеприводной машины практически бессмысленно. И со спущенным задним колесом она будет управляема и может ехать. Но вот если удастся пробить переднюю покрышку, тогда совсем другое дело – с передним спущенным колесом управляемость сразу упадет. Догнать и перехватить такую машину не составит труда. А если еще повезет повредить подвеску или попасть в двигатель… Машина киллера вильнула и правой фарой врезалась в припаркованную машину. Сразу сработала сигнализация поврежденной машины и двух стоящих рядом. Открылась дверь, и на асфальт вывалилась фигура в черной одежде. Гуров бросился к преступнику, но тот, не вставая с колен, поднял руку, и Лев едва успел спрятаться за столб, когда по асфальту с искрами чиркнула пуля. Вторая ударила в столб на уровне его груди. Куда теперь, стал он прикидывать. За машины, и бежать к нему по другой стороне улицы? Тонкий металл легковушки – плохая защита от пистолетной пули. Прижать преступника парой выстрелов к укрытию и попытаться по своей стороне улицы добежать до следующего столба? Надо его как-то заставить двигаться назад. Быстро определив положение преступника, Гуров тут же спрятался за столб и снова выглянул, но только теперь с другой стороны и чуть присев на корточки. Еще три выстрела! Киллер, вскочивший было на ноги, сразу присел и метнулся вниз между двумя стоявшими у обочины машинами. Гуров мгновенно бросился вперед, к следующему столбу. И понял, что добежать не успеет: слишком велико расстояние, а бегун из него уже не тот, не лейтенантские годы. И при достаточном хладнокровии противника тот сможет спокойно опередить его и парой выстрелов срезать на бегу. Но тут справа раздался крик Савельева: – Бросай оружие! Полиция! – Бросай оружие! – громко крикнул Лев, чтобы создать психологическое давление на преступника. Он увидел метнувшуюся фигуру капитана, увидел, как ему навстречу ударили два выстрела. Савельев пригнулся и прижался к стене. Высокая кирпичная стена, отделявшая возвышенную часть парка от улицы, казалась Гурову надежным препятствием. Но тут киллер преодолел расстояние от проезжей части до стены, сильным прыжком подбросил свое тело и, ухватившись за верхний край, подтянулся, стала видна его спортивная фигура. Еще миг, и он перемахнет на ту сторону. Повторить его атлетический подвиг вряд ли кто сможет, да и опасно. Киллер может ждать преследователя на той стороне и встретить его выстрелами в упор. А до лестницы бежать метров тридцать. Все это Гуров понял за секунду и стиснул зубы от понимания своей беспомощности. Он вскинул руку с пистолетом, но тут раздался выстрел Савельева. Мужчина в черном замер, держась за стену руками, потом его хватка ослабла, и тело рухнуло на тротуар как мешок. Именно как мешок, это больше всего не понравилось Гурову, и он, ругаясь на чем свет стоит, кинулся на другую сторону проезжей части. Савельев был уже там. Капитан присел на одно колено и искал пальцами пульс на шее незнакомца. По асфальту под человеком в черной толстовке растекалась лужа крови. – Хороший выстрел, Павел! – проворчал Гуров, пряча пистолет в кобуру. – Мастерский! – А когда мне было целиться-то, Лев Иванович! – развел руками Савельев и поднялся на ноги. – Тут или уйдет, или хоть какой-то шанс. – По конечностям тебя не учили стрелять? Ведь даже упражнение такое есть, каждый его не раз отрабатывал! У тебя расстояние было до цели всего метров семь. А ты умудрился попасть ему точно в висок. Хотя спасибо тебе, конечно, вовремя ты появился. Был момент, когда я открыт был для него, как в тире. На дороге остановилась машина, и из нее выскочили Молчан и двое оперативников. Все трое подбежали к Гурову и замерли, глядя на мертвое тело. – Что стоите? – повернулся Лев к полицейским. – Вызывайте группу для осмотра места происшествия и составления протокола, «Скорую» для констатации смерти. И эвакуатор. Его машину нужно оттащить к нам для детального изучения. Леушина хоть взяли? – Взяли, – вздохнул Молчан и пошел к рации. Игоря Леушина трясло так, что он никак не мог с собой справиться. Это был как озноб после ледяной воды, как трясет больного при повышении температуры. Да, сейчас период у него был непростой: сорвалось несколько сделок, потом были угрозы от продавца, который узнал откуда-то, что его «цацки» стоят больше, чем ему заплатил Леушин. Но это все были мелочи. Неприятные, раздражающие, но все же мелочи. И угрозы алкаша, продавшего ему брошь, тоже были смехотворными. Но то, что произошло только что, заставило Леушина испугаться. Уж он-то знал, когда к тебе приходит такой вот тип и стреляет без разговоров, значит, ты приговорен. И приговорен кем-то сильным, кого не упросить, которому не заплатить. Ты обречен, но кто выписал тебе смертный приговор, за что? Пьющий старик из-за броши? Глупости! Кто? Кто? Смерть буквально дышала ему в лицо. И то, что полиция застрелила киллера, Леушина не спасало нисколько. Просто исполнение приговора откладывалось на какое-то время. Гуров подошел к задержанному, когда того заводили в отдельную камеру. Помощник дежурного снимал с рук уголовника наручники, а тот затравленно озирался, как будто его собирались втолкнуть в клетку с дикими зверями на растерзание. – Что, боишься, Леушин? – спросил сыщик. – За что вы меня? Кто это был? – торопливо стал задавать вопросы Леушин, то и дело, облизывая губы. – Почему мне никто ничего не говорит? – Боишься, – удовлетворенно заключил Гуров. – Это хорошо. Ты посиди, подумай пока о своей судьбе, а потом мы с тобой поговорим. Кровь пролилась, парень, а это не надо ни тебе, ни нам. Вообще-то ты чудом жив остался. Если бы наш парень под пули не кинулся, хана тебе, Уха! Лежали бы рядышком сейчас в морге на холодной железной лавке… Голые… Рядышком. Синие оба – ты и он. – Хватит! – заорал Леушин и стиснул руками свои плечи. Его снова начло трясти в диком неуемном ознобе. К десяти часам утра наконец прибыли результаты экспертизы. Получилось даже лучше, чем предполагали оперативники. На рукояти нашелся отпечаток пальца Леушина с характерным небольшим шрамом, перечеркивающим наискось центральную петлю узора папиллярных линий на подушечке безымянного пальца. Гуров еще раз прошелся по теме допроса и тактике его проведения. Главное, и подчеркивать это как начало, основу, – отношение Леушина к смерти девушек. Остальное вскользь, намеками, что полиции уже все известно. Запугать так, чтобы он сам рассказал, кто и за что его хочет убить. Поставить перед выбором: сотрудничество с полицией – жизнь, уклонение от сотрудничества, и его выпускают – смерть. Хотя заказчики достать его могут и в камере СИЗО. Сержант из «дежурки» привел задержанного и усадил на стул в центре кабинета начальника уголовного розыска. Молчан отпустил его и уставился на Леушина. Опухшее лицо, покрасневшие глаза, серый цвет кожи. Парень не спал всю ночь, эти страхи вымотали его так, что он почти падал со стула. – Тебе врач нужен? – спросил Гуров. – Выглядишь ты не очень. Хреново ты выглядишь, дружок. – Патологоанатом ему нужен, – расчетливо грубо пошутил Молчан. – Или поговорим, пока ты живой, а? – Я не знаю, кто это был, не знаю, кто на меня покушался! – торопливо заговорил Леушин. – Я правда ни в чем не замешан, я не совершал никаких преступлений, я тихо живу с тех пор, как освободился. – Знаешь что, Леушин, – перебил задержанного Гуров. – Кто там и за что тебя решил убить, нам как-то не особенно интересно. Наверняка это твои подлые прошлые делишки. Ты нам нужен больше по другому вопросу. Давай-ка вспоминай. Суббота, 23 мая. Где ты был? – Да откуда я помню, – нахмурился Леушин. – Я что, записываю, что ли, все места, куда хожу? – Воскресенье, 24 мая. Вспоминай! Хуже будет, если мы начнем тебе подсказывать, и это будет уже доказательством с нашей стороны, а не твоя добрая воля помочь следствию. А ты ученый, Леушин, ты знаешь, как это сильно влияет на срок. – Какой срок, начальник, что за дела? – начал «петушиться» Леушин, но в его поведении явно проступала хорошо знакомая сыщикам блатная манера «психовать» на допросах. – Вы мне предъявите что-нибудь для начала, а то намеки, подозрения какие-то. Я ничего такого… – А ну, тихо! – коротко рыкнул на него Молчан, вытащил из стола пластиковый прозрачный пакетик и бросил его на стол. Леушин уставился на расческу с кнопкой. На его лице сразу замелькали тени эмоций. Он явно стал вспоминать, и где его расческа, и что это за пакет.