Решив к этому больше ничего не добавлять и понимая, что Витин вопрос вызван отнюдь не праздным любопытством, а продиктован более высоким чувством дружеского локтя, я все-таки хотела, как можно быстрее уйти и не продолжать этот, вдруг ставший ненужным, разговор. Я уже было потянулась к ручке двери, как вдруг дверь распахнулась сама. Какое счастье, что она открывается не внутрь кабинета, а вовне, иначе я получила бы этой дверью по лбу! На пороге стоял «замнач» и по хозяйски оглядывал присутствующих. Я отступила назад, предоставляя ему возможность войти, что он и сделал довольно быстро. Я старалась не смотреть ему в глаза, помня о своей неудачной шутке по поводу его карьерного роста, но чувствовала на себе его колючий взгляд. Виталий поинтересовался, что у нас за триумвират и я, постоянно отводя от него глаза, рассказала о допросе Вальева Антона, брата нашего самоубийцы, ружье которого стало орудием преступления, а также поведала о тех поручениях, которые раздала его подчиненным. Виталий ответил мне с легкой улыбкой, но в духе своих оперов: – Загружаете работой, значит… И неизвестно, насколько она будет полезной… А работа по другим делам в это время еле двигается, – сделав особый нажим на последней фразе, Виталий грозно оглядел Ваню-Витю, а те хоть и опустили свои глаза подальше от взора начальника, но их плечи в то же время активно распрямились, так как они почувствовали, что их шеф в споре, возникшем до его прихода, на их стороне, а отнюдь не на стороне этого следователя, к которому он, по сложившемуся общему мнению, хоть и питает романтические чувства, но в работе все-таки проявляет профессиональную объективность. Виталий о случившейся между мной и его операми перепалке ничего не знал, поэтому не понял, почему я вдруг разозлилась и, вскинув подбородок, резко и официально ему ответила: – Виталий Владимирович, если Вы считаете, что мои поручения розыску бессмысленны, не профессиональны и противоречат закону, то, полагаю, вам известна процедура их обжалования. А я продолжаю настаивать на необходимости осуществления тех действий, о которых было упомянуто, и для пущей уверенности обещаю, что сегодня же в письменной форме вам будет отправлено отдельное поручение. Всего доброго, – закончила я и направилась к злосчастной двери, но Виталий одним шагом встал у меня на пути и, вопрошающе посмотрев поочередно на каждого из нас троих – меня, Ваню, Витю, спросил: – Я что-то пропустил? Что здесь произошло? Ваня-Витя вмиг опустили свои атлетические плечи, опасаясь, что я расскажу о Витином вопросе насчет моего незамужнего статуса, а в свете романтических подозрений, блуждавших по горотделу на наш с Виталием счет, вряд ли «замнач» благосклонно встретит известие о его любопытствующих подчиненных. Меня же меньше всего волновало чье-либо бесцеремонное вмешательство в мою личную жизнь, поэтому беспокойство Вани-Вити меня вдруг стало забавлять. А вот то, что касается работы, меня занимало очень сильно, поэтому я решила не темнить: – Произошло только то, что ваши подчиненные, Виталий Владимирович, до вас говорили то же самое, что в унисон им повторили Вы, войдя сюда, относительно моей линии расследования преступления. Повторяю: можете жаловаться на меня хоть… в Организацию Объединенных Наций! Но мои поручения при этом, будьте добры, выполнять. Тем более что, как Вам известно, обжалование не освобождает от исполнения установленных обязанностей. По мере того, как я лекционно вещала, отвечая на вопросы Виталия, Ваня-Витя успокаивались и бросали мне благодарные взгляды, а я делала вид, что не замечаю их. Наконец, Ваня утешительно, с вставочками из ретро-слов, ответил и за себя и за друга: – Да чего уж там, АнПална, мы не критикуем Вас и не отказываемся работать. Так, сгоряча, наговорили не знамо что. Уж, простите. Ведь сами знаете, сколько у нас работы и каждый следователь свое требует. А с Вами мы завсегда рады вместе работать, – Ване сегодня уже дважды приходилось передо мной извиняться, но его речь была весьма кстати, потому что, правды ради, мне не хотелось разлада в нашей бригаде, да не будет это слово, с его пролетарско-крестьянскими корнями, воспринято с уже распространившимся криминальным налетом. А ведь когда-то оно было символом крепкой профессиональной связки и производственных побед!.. Виталий смотрел на эту сцену с недоверием, подозревая ее иную подоплеку, но, видимо, решил не усугублять ситуацию, которая к тому же, благодаря принесенным извинениям, приблизилась к своему хэппиэндовскому завершению. Я хоть и скупо (пусть не расслабляются), но улыбнулась Ване-Вите и сказала, что принимаю их извинения. Я понимала, что все мои поручения по-прежнему будут выполнятся, выполнятся так же как это ребята делали всегда. Что поделать, временами у оперативников сдают нервы, как это случилось сейчас. При их загруженности это можно понять. – Анна Павловна, если располагаете временем, зайдите ко мне, – попросил Виталий и, повернувшись к Ване-Вите, стал разъяснять им что-то по мероприятиям, внезапно свалившимся на розыск по указанию свыше. Я, попрощавшись с ребятами скупым и однозначным словом «до свидания», вышла из кабинета, затылком чувствуя их активные кивки прощания мне в ответ. Уже на подходе к кабинету Виталия меня догнал сам хозяин. Открыв дверь и пропустив меня вперед, он с порога предложил кофе, и я поняла, что меня ждет задушевный разговор. Виталий редко откровенничал о себе, поэтому представившейся возможностью стоило воспользоваться. Уютно расположившись в кресле, я бросила к ногам на ковер возле столика свою папку с бумагами. Виталий повел бровью и, подняв папку, переставил ее на стол. Я сделала вид, что ничего не заметила, а мысленно фыркнула: «Педант!». Тем временем Виталий включил свою гордость – кофемашину (в нашей-то провинции!). Кофе она выдавала отменный и многие, а городские боссы особенно часто, наведывались к Виталию не столько по делам, сколько на чашечку его кофе. Я была отчаянной кофеманкой, поэтому находилась в сладостном предвкушении. Одновременно я хотела прояснить недавние претензии ко мне Виталия и, понимая, что лучшее средство защиты – это нападение, начала активно возмущаться: – Если ты будешь в присутствии своих подчиненных выговаривать мне замечания и далее, то наши отношения станут сугубо официальными, – моей обиде, казалось, не было предела. Оставалось еще слезу пустить. Но даже всего моего артистизма на это не хватило, к тому же я боялась переиграть. Доставая чашки и разливая кофе, Виталий стал извиняться (что-то уж больно много извинений сегодня): – Прости. Я говорил, шутя… Думал, ты поймешь. Я не знал о вашей перепалке, иначе бы ни за что себе не позволил… Прости. Виталий поставил передо мной чашку кофе, не классическую маленькую мензурочку, а большую чашку, такую как я люблю. Его внимательность растопила «якобы лед» моего сердца, и все предыдущие обиды вдруг показались мне наносными и ненужными, как грязный ил на желтом песке после бури приливов. Виталий расположился напротив и, взяв свою чашку с кофе в руки, серьезно произнес: – Хочу услышать твой совет… Если бы кресло не было таким удобным, я бы свалилась на пол от неожиданности. Чтобы Виталий когда-либо просил у меня совета?.. Я все-таки не удержалась и округлила от удивления глаза, а разговор продолжила в шутливом тоне, насколько это было возможно при явном нежелании Виталия шутить. – Надеюсь совет не для твоих интимных отношений с дамами сердца… – Нет, – улыбнулся Виталий, но как-то очень уж серьезно, одними губами («улыбка без глаз» – называла это Марго), – это по работе. Меня на аудиенцию начальник областного управления приглашает… Прощупав почву, я узнал, что мне хотят предложить работу в управлении… Я слегка подняла бровки. Виталий даже глазом не повел, но взгляд мой понял и отреагировал на него быстро: – Да, да, ты была права, когда намекала мне об этом повышении, но тогда ситуация была… другой. Я тоже решила не играть в кошки-мышки: – Я должна тебе признаться, что знаю твою историю с этим злополучным замом, точнее, узнала только сегодня во время обеда, а когда разговаривала с тобой по телефону, то мне ничего еще не было известно, кроме легких слухов, гуляющих по нашим коридорам: «Ах, слышали, Астахова в область зовут?!.». Поэтому твое молчание в ответ на мой вопрос было мне непонятно. Но мне и сейчас непонятно, что ты хочешь от меня услышать? Тебе предлагают новую должность. Повышение. По-моему, это хорошо. Если должность тебя устраивает, соглашайся. Мужчина, в котором присутствует здоровый карьеризм, это нормально, это правильно. Что тебя смущает? Пока я говорила, Виталий не пил кофе, а просто держал чашку в обеих руках и пристально на меня смотрел. – Меня смущает другое, – начал он объяснение, – почему этот зам появился так вовремя? Почему он первым, причем официально, заговорил со мной об этом назначении, а предложение от начальника поступило только сейчас? Может, это была проверка на вшивость? Или зам вел свою игру, без ведома начальника, и хотел извлечь из ситуации максимум возможного для себя? Но в этом случае, почему его не испугало то, что я ведь могу доложить о нем начальнику? – А ты можешь доложить? – быстро перебила я. – Не знаю, – замялся Виталий, – скорее «нет», чем «да». – Вот-вот, он, наверняка, это понимал, раз заговорил с тобой об этом несовершеннолетнем придурке, – я уже поняла, какого ответа от меня ждет Виталий. Он уже принял решение, я в этом не сомневалась, но ему нужно было подтверждение правильности его шага от друзей, к кругу коих причислялась и я. – Виталий, – продолжала я, – этот зам просто… ловко воспользовался ситуацией. Ты же прекрасно понимаешь, что даже если бы ты пошел к начальнику и доложил о нелицеприятном разговоре с одним из его замов, последний бы все искренне отрицал, да еще бы доказывал, что это твое больное воображение и призывал бы еще задуматься, стоит ли в таком случае привечать такого сотрудника, как ты. Он, безусловно, сослался бы еще на то, что не уполномочен по должности вести разговоры о повышении с кандидатами на это повышение, и ни в коем случае не посмел бы нарушить субординацию. Как бы ты оправдывался в этом случае? И оправдывался ли? Этот зам все очень хорошо просчитал и понял, что может рискнуть, ничего при этом не теряя, если не считать того, что в твоем лице он может приобрести будущего недруга. Но это его, видимо, мало волновало. Ему, по всему, не нужна ни твоя дружба, ни твоя вражда. – Не знаю… – промолвил Виталий и тут же очень твердо добавил, – я хочу эту должность! – Вот и соглашайся, – убежденно добавила я. Виталий, как будто не слыша меня, продолжал с прежней твердостью, но к ней добавилась некая безысходность, крылья которой бились в безуспешной попытке достучаться: – Я чувствую, как я засиделся в нашем городке, в этих заместителях! Меня как будто обручем сдавило, и с каждым годом этот обруч все уже и уже!.. Дышишь как рыба, выброшенная на берег, хватаешь не достающего воздуха и думаешь: «Уже конец или еще одно мгновение поймаешь?». А тут такая возможность вырваться и… поймать эти мгновения, да не одно… – Друг мой! – я не могла не воскликнуть, потому что прозрела. – Да у Вас кризис среднего возраста! Виталий посмотрел на меня, задумавшись, а я экспрессивно продолжила: – Конечно, надо соглашаться на повышение, и уезжать. Надо все менять, иначе ты себя поедом съешь. Оно, конечно, и в области будет не сахар, там свой террариум единомышленников, но сам факт перемен – перемены работы, места жительства – уже благоприятен, потому что дает надежду. – А как я буду выглядеть, если будущим коллегам станет известна моя стычка с этим замом, да еще из его уст и в его интерпретации? Не оправдываться же мне перед каждым, – Виталия не отпускали не только терзания возрастные, но и служебные. – Перестань выдумывать, что может быть. Вот когда случится то, что должно случиться, тогда и будешь искать выход, – я продолжала успокаивать его. – И потом, приличные люди есть везде, даже в областном управлении МВД, – Виталий на этой моей фразе колко усмехнулся. – Не факт, что все будут слушать и верить россказням этого зама. К тому же, у тебя там тоже есть свои люди, которые смогут о тебе рассказать другое, только хорошее. У тебя масса достоинств, – в этом месте Виталий с улыбкой и большим интересом посмотрел на меня, а я с энтузиазмом продолжила, – ты умеешь работать, у тебя хороший опыт оперативной практики, ты ее знаешь до мельчайших тонкостей, на уровне интуиции. А твои организаторские способности, твой административный опыт? Вон сколько уже тянешь лямку «заместителя начальника ГУВД»!.. О твоем таланте убеждать можно легенды слагать! Ты классный юрист – ориентируешься в законе и умело его толкуешь. Этот перечень я могу продолжать хоть до утра… Думаешь там – в области – это не увидят и не оценят? Уже увидели… и оценили, раз повышение предложили. Соглашайся и не мучай себя сомнениями. Соглашайся, соглашайся, соглашайся и… уезжай, – я тараторила как заведенная, а Виталий все с большим интересом смотрел на меня. Наконец, с подозрением спросил: – А что ты меня с таким пылом-жаром стараешься спровадить? – лукавые огоньки играли в его глазах. – Во-первых, потому что тебе там будет лучше. Заметь, я думаю о тебе. Во-вторых, ты сам уже все решил и от меня ждал только подтверждения своего выбора. А в-третьих, у меня свой личный интерес, эгоистический, – перешла я на легкость изложения, – я избавлюсь от твоего всевидящего ока. Может, твой преемник не будет замечать тех погрешностей, которые я иногда допускаю, или даже если и будет замечать, то станет деликатно молчать о них, и еще – будет поменьше спорить со мной, а указания мои выполнять беспрекословно. – Ты нарисовала просто какого-то… болванчика, – подобрал слово Виталий. – Неужели тебе с таким интересно работать? – спросил он абсолютно серьезно. Я не стала юлить и ответила с такой же серьезностью: – Мне с тобой, – сделала я ударение, – очень хорошо работалось… и работается. Кто бы ни пришел вместо тебя, он все равно будет хуже, потому что… я всегда буду сравнивать его с тобой. – Анюта, – я не стала его поправлять, – ты даже не представляешь, что ты мне только что сказала, – он по-прежнему держал в руках чашку с кофе, но смотрел на меня так, что мне казалось, будто это мои руки он держит так крепко и так… тепло. Я испугалась, что сейчас может быть пройдена та грань, которую я переходить не решалась. На мое счастье, открылась дверь и в кабинет вошел начальник ГУВД – Яков Петрович Земцов – маленький, кругленький как колобок, с веселыми, вечно бегающими глазками и таким отчаянно прохвостническим характером, что я находилась в вечном недоумении, как ему сходят с рук не только его профессиональные огрехи, но и наглое попрание закона, из которого для него самое малое – это взяточничество. Помню, как он жаловался моему шефу – прокурору, у которого душа бессребреника, что вот у милицейских зарплата маленькая, особенно по сравнению с прокурорскими. Мой шеф, имея не только бессребреническую душу, но и веселый колкий нрав, ответил своему оппоненту весьма метко: «Ну что ж, Яков Петрович, значит, я дом построю круче твоего». Все знали, какой дом у Земцова и в каком районе стоит – он знаменательно назывался у нас в городке «улица Демьяна Бедного» – все также понимали, что на зарплату даже начальника милиции такой дом не построишь. Поэтому замечание моего шефа било не в бровь, а в глаз. Я была невольным свидетелем того разговора и еле удержалась от смеха. Больше Земцов на свою зарплату никогда не жаловался, во всяком случае, в моем присутствии. Однако ко мне он относился любезно, радушно улыбался при встрече, а во время общих застолий всегда за прокуратуру тост поднимал, а следователей прокуратуры в моем лице отмечал особо. Меня такая его лесть не оскорбляла, и я отвечала ему дежурной улыбкой или расхожими словами благодарности. Знаю, что Виталия это злило, да и не только это. Он недолюбливал своего начальника, потому что не мог не понимать махинаций последнего, который действовал хитро, умело и ускользал как угорь, несмотря на свой круглый внешний вид. Земцов представлял собой наглядный пример того, как добродушный внешний вид и скользкое внутреннее содержание не просто не совпадают, а разнятся как два полюса. Я считала, хоть и не сказала Виталию об этом, что его новое назначение освободит его от вынужденного общения с Земцовым и от их вечных дрязг и ссор. Я понимала, насколько неприятно для Виталия упоминание о его шефе, потому и умолчала о таком весомом аргументе. Но он заявил о себе сам. Явился собственной персоной. Я никогда не радовалась встречам с ним, несмотря на то, что ничего плохого лично мне он не сделал, но просто не вызывал симпатий. Однако на этот раз, справедливости ради, я должна признать, что обрадовалась его внезапному вторжению. Он спас нашу с Виталием дружбу, но, возможно, предотвратил что-то более ценное. Ценное ли?.. – Виталий Владимирович, Вы мне нужны, – начал он, но, увидев меня, принял подобострастный вид и извинения посыпались как из рога изобилия, – ой, простите, простите… Я не помешал? – я почувствовала, как напрягся Виталий и не только потому, что подобный вопрос в служебном кабинете имел явно двусмысленную окраску и слащавый намек, а потому, что Земцов действительно помешал. – Анна Павловна, Вы, как всегда, обворожительны, – рассыпался Земцов и я понимала, какова цена этих комплиментов, потому что ежедневно смотрела на себя в зеркало. К тому же знала, что красотой не отличалась никогда, а также знала, как я могу выглядеть и выгляжу во второй половине дня в сутолоке суматошной работы. Я всегда восхищалась женщинами, которые, также как и я, не являясь красавицами, в такой же сутолоке своей работы, умудряются сохранять свежий вид, прямую гордую осанку и блеск в глазах в течение всего рабочего дня. Мне же достаточно было поутру по дороге на службу пройти по нашему умопомрачительному мосту, продуваемому всеми ветрами, и, придя на работу и глянув на себя в зеркало, увидеть то, как ветер разметал прическу на моей голове, отнюдь не в художественный беспорядок превратив укладку моих волос, чтобы моментально прийти в упадническое настроение. Земцов сделал несколько шагов в мою сторону и несколько странных телодвижений, которые натолкнули меня на мысль, что он хочет приложиться к моей ручке. От него можно ждать чего угодно и такого тоже, поэтому я, чувствуя как от Виталия в атмосфере расходятся волны нервного напряжения, схватила в руки, пытаясь их занять, свою чашку кофе и, сделав последний вымученный глоток, потому что пить пришлось не напиток, а давиться кофейным осадком, с такой же вымученной улыбкой вымолвила: – Яков Петрович, Ваша галантность не в пример многим, – я не могла не ответить на его поклоны, – и боюсь, что это я помешала, отобрав у Вашего заместителя столько времени на объяснение мне прописных истин оперативной работы. Посему не буду Вам мешать и ухожу, – Земцов не перебивал меня, а только вскидывал ручкой, желая показать, что я ошибаюсь, так как никогда не могу помешать и, вообще, в его епархии мне всегда рады. Однако я понимала, что мне лучше уйти и, наскоро попрощавшись с обоими – Земцовым и Виталием – поблагодарив последнего за чудесный кофе, я разве что не бегом удалилась из кабинета Виталия и только за дверью смогла перевести дух. Да, дипломатические реверансы иногда даются тяжелее, чем правдивая жесткая поступь. 6 Я проснулась не от привычного звонка будильника, самостоятельно и, на удивленье, легко. Полагая, что еще рано, продолжала валяться в постели, постепенно переходя из дремы в полудрему, и, наконец, в состояние легкого бодрствования, но глаза при этом открывать не хотелось. Весеннее утро было мягким, но слегка прохладным. Скупые солнечные лучики с трудом продирались сквозь закрытые жалюзи, зато для птичьего пения не существовало никаких преград. Голоса птиц перекликались между собой, как будто те вели светскую беседу, проникали в открытые форточки домов, разливались над полусонным царством домашних; щебет птиц с проворством ветра уносил шлейф утренних снов куда-то вдаль и с нежной настойчивостью убеждал: «Утро!.. Утро!.. Весна!.. Весна!..». Странно, что летом по утрам я почти не слышу птичьего пения. Зато в первые весенние дни мой слух после зимнего затишья обостряется и улавливает все новые звуки другого времени года, ну а затем, видимо, слух опять притупляется и то, что изначально казалось чудом, становится понятным и привычным, а потому – незаметным. Помню, как моя племянница, когда мы с ней впервые оказались в Ялте, без устали вертела головой, оглядывая восхищенным взглядом окружающую природу – море, горы, пальмы… – и, не переставая, вопрошала у водителя такси, как они, местные жители, могут жить в такой сказочной красоте и не восхищаться ею поминутно?..