– А куда ты держишь путь? Афины? Салоники? – Мы с Налой едем вокруг света. Мужчина обернулся посмотреть на Налу, резвившуюся с девочками, а через мгновение снова поглядел на меня и улыбнулся. – В Коране говорится, что Магомет молился с кошкой на коленях. Однажды, обнаружив кошку спящей на рукаве его халата, Магомет отрезал рукав, дабы не тревожить ее сон, – сказал мужчина, продолжая улыбаться. – Считается, что если ты любишь кошек, значит ты верующий. Я кивнул. Наконец-то до меня дошло, почему Налу прямо-таки боготворили в Албании. – Ты поедешь через Турцию? – вдруг спросил мужчина. – Да, если все пойдет по плану. – Турки по достоинству оценят твою кошку, – произнес мужчина, а затем его улыбка вдруг погасла. – Но держись подальше от северной границы с Сирией. – Вы оттуда? Мужчина медленно кивнул. – Ужас, что сейчас там творится, – сказал он, глядя себе под ноги. – Просто ужас. За последние пару лет я видел много репортажей про сирийских беженцев, спасавшихся от перестрелок и бомбежек. В Грецию они переправлялись на лодках. «Настоящий ад, – подумал я. – Страшно даже представить, что они пережили». – Вы все здесь из Сирии? – Нет. Есть беженцы из Ирака. Курды. Мы в ловушке. – В ловушке? – Нас не пускают дальше. Нам бы хотелось в Германию. Или Швецию. Или Шотландию, – улыбнулся мужчина. – Но ни одна из стран – соседок Греции не открывает нам границы. Я немного слышал об этом. Балканские страны отказывались пропускать на свою территорию беженцев. Именно поэтому эти люди застряли в Греции: в Северную Европу их не пускали, а в Сирию возвращаться было страшно. – Ну, здесь не самое плохое место, – попытавшись разрядить атмосферу, сказал я. Мужчина огляделся вокруг: – Тут раньше гостиница была. – Ага, – отозвался я. – Мне уже рассказали. – Греческое правительство разрешило нам пожить тут. Теперь здесь наш дом. Организовали даже маленькую библиотеку для детей, – сказал мужчина и вновь заулыбался, глядя на играющих с Налой девочек. Но в следующее мгновение улыбка опять потухла. – Возможно, нас попросят скоро уйти отсюда. Может, в Турцию, а может, еще куда. Повисло тягостное молчание. Что я мог сказать? Наконец мужчина прервал тишину: – И в Австралию собираешься? – Австралия? Звучит заманчиво. Однажды я доберусь и туда. – Я бы хотел в Австралию. Посмотреть на кенгуру, – сказал мужчина и привстал, изображая кенгуру. – Похоже на кенгуру Скиппи? – спросил он и усмехнулся, довольный своей маленькой шуткой. Я предложил мужчине апельсин. – Шукран! – поблагодарил он на арабском и улыбнулся, принимая фрукт. Я взял еще один апельсин, очистил от кожуры и начал есть. Тот албанский апельсин, что я сорвал на обочине, не шел ни в какое сравнение с этим. Этот был слаще сахара. – Нет, это я должен благодарить вас, – отозвался я. – Кто-то из ваших принес их утром к палатке. Мужчина кивнул в сторону девочек и посмотрел мне в глаза: – Благословляя других, ты и сам становишься благословенным. Не думаю, что разрешать девочкам играть с Налой было особенным добрым делом с моей стороны, но мысль мужчины я уловил, взял на заметку и спорить не стал. Может, даже потому, что сам отчасти верил в это. Некоторое время мужчина еще посидел, медленно пережевывая апельсин и посматривая за моей работой, но затем поднялся, вскинул указательный палец к небу, кивнул мне и удалился. Наверное, моя возня с велосипедом отвлекала его от размышлений. Весь день от гостиницы к палатке постоянно курсировали люди. Время от времени я прятался от солнца в палатке: только задумаю немножко отдохнуть, как обязательно заглянет чья-нибудь голова. Кто-то предлагал Нале питье, а кто-то просто интересовался татуированным мужиком со странным шотландским акцентом. Мы с Налой превратились в главный аттракцион лагеря беженцев. Я не возражал. Я рад был поднять людям настроение – особенно взрослым. Конечно, без Налы ничего этого не случилось бы. Без нее никто бы даже не подошел ко мне и не заговорил. Благодаря Нале я жил полной жизнью. После обеда мы с детьми устроили футбол. Мяч был – без слез не взглянешь: весь потрепанный да еще и сдутый! В Англии такой мяч давно валялся бы уже на свалке, но только не здесь! Дети беженцев были неприхотливы и радовались малому. Когда наигрались в футбол, я порылся в сумках, отыскал фрисби и стал учить детей бросать. Под радостные крики и смех ошалевшая Нала металась между детьми и тоже пыталась ухватить фрисби. Я влюбился в этих детишек. После обеда я запрыгнул на велосипед, усадил Налу, и мы съездили до ближайшего магазина, где я купил шоколадок и сладостей. Вернувшись, я раздал гостинцы детям. Они вопили и поглощали угощение, будто бы у них всех одновременно случился день рождения. Я не мог нарадоваться, вглядываясь в их счастливые лица. Вряд ли их часто вот так угощают. Если вообще угощают. Беженцы приняли меня как своего. Этим поступком я хоть как-то смог отплатить им за доброту. Четыре девочки играли с Налой до самого заката. Когда солнце скрылось за огромными горами на севере, появились матери девочек и увели их ужинать. Перед уходом я подарил одной из них фрисби. Поначалу девочка не поняла, но затем широко улыбнулась и приняла подарок. Тем же вечером я загрузил в «Инстаграм» фотографию Налы и девочек. В политике я ничего не смыслил и в споры ввязываться не хотел – поэтому в описании к фотографии я, не мудрствуя лукаво, написал про свой замечательный день в лагере беженцев. Самое главное, я привлек внимание подписчиков к очередной проблеме нашего мира. Вряд ли я мог сделать для них что-то еще. «Если хотя бы один человек призадумался о беженцах – уже хорошо, – решил я. – По крайней мере, я не один!» Выехал я с рассветом. Мысли о беженцах не шли из головы. Этих людей разобщили, лишили домов и пустили по миру. Но несмотря на это, они с готовностью делились тем немногим, что у них оставалось, – я восхищался ими. – Все, Нала, отныне мы с тобой просто не имеем права жаловаться на жизнь, – сказал я, вращая педали. Эта случайная встреча с беженцами заставила меня иначе взглянуть на мир и в корне изменила путешествие на север Греции. Я приехал к друзьям тетки Хелен в тихий городок под названием Неос-Скопос. Как и моя афинская «семья», они устроили мне фантастический прием. Даже сняли маленький домик неподалеку, а затем пригласили на праздничный ужин в честь Пепельной среды, означавшей начало сорокадневного поста. Я угощался хумусом, тарамасалатой и питой, но голодающие беженцы стояли перед глазами. Я убеждал себя, что ничем не могу им помочь, но эти мысли меня преследовали. Не забыл я о них и когда направлялся в Салоники – второй по величине город Греции. Пару ночей пришлось перекантоваться в палатке: нас опять застиг дождь. Но я уже ни на что не жаловался, мысленно повторяя мантры про страдания беженцев. «Какое право ты имеешь пенять на судьбу? – строго спрашивал я себя. – Эти дети беженцев не спали по нескольку суток кряду, преодолевая суровые испытания, какие тебе и в самых дурных снах не снились!» К нашей радости, когда мы прибыли в Салоники, погода наладилась. Пользуясь этими благоприятными условиями, мы хорошенько осмотрели город. Салоники могли похвастаться как древними, так и современными достопримечательностями. Салоники сохранились до наших дней со времен Византийской империи. Еще в те времена этот город славился своей красотой. Усадив Налу на плечо, я показал ей древние памятники: римский форум, знаменитую арку Галерия, возведенную в честь воинских подвигов, и ротонду Святого Георгия. Но Налу больше интересовали парки и площади. Я заметил, как она засматривается на птиц, сидящих на ветвях деревьев. Нала даже издавала какой-то странный щелкающий звук. «Может, она сглатывает слюну, мечтая поужинать одной из этих птичек?» – подумал я, заранее зная, что ни за что не позволю ей так поступить, и прогнал эти дурные мысли прочь. Дел в Салониках было много: как важных, так и не очень. Первую татуировку я сделал в восемнадцать лет в Ньюкасле: простой орнамент на ноге, который ничего не означал. С тех пор татуировок я добавил еще штук десять, а то и больше. В отличие от первой каждая последующая что-то, да означала. Однажды я даже наколол на груди слова из песни Эминема «Till I Collapse». Приехав в Салоники, я решил, что мне нужна татуировка в честь Налы – ведь эта кошечка не только стала частью моей жизни, но и изменила ее! Я нашел достойный салон и договорился с молодой художницей вытатуировать кошачью лапу на запястье, чтобы была постоянно на виду. Получилось даже лучше, чем я ожидал. Вернувшись в маленький хостел, я наконец-то улучил мгновение и дал интервью Кристине, журналисту «Додо». Странно поначалу было рассказывать о себе. Особенно я переживал за шотландский акцент, но Кристина с блеском дешифровала мой данбарский выговор. Только мы добрались до истории с Налой, я окончательно раскрепостился и разговор пошел как по маслу. В конце интервью Кристина попросила прислать несколько видео на мой выбор. Не сразу я отсортировал записи и выбрал что получше. Возникли трудности и с отправкой видео: я уже почти сдался, как вдруг Интернет ожил и Кристина все-таки получила записи. «Да кто будет читать и смотреть про шотландского патлатого бездельника и бродячую кошку?» – подумал я и выбросил интервью из головы. Тем более Кристина не обещала, что статью напечатают. Обратный путь в Афины выдался увлекательным и богатым на события. По дороге я остановился на краудсерф-ночевку в городке Волос у Фелиции. Она оказалась настолько добра, что даже взяла меня с собой на вечеринку к подруге Ямайе. Хоть на вечеринки я ходить и зарекся, тем не менее отказываться от предложения не стал: общения с людьми мне временами не хватало. По пути на юг у меня возникали все новые трудности. Так, переправляясь через реку, я не удержал велосипед. Трек завалился набок: Нала перепугалась, а снаряжение все вымокло. Пришлось делать вынужденный привал на берегу, чтобы высушить вещи, но я не отчаивался. В отличие от беженцев, жизни которых перевернули с ног на голову без спросу, это приключение я сам для себя придумал. Возвращался я через Фермопилы и лагерь беженцев. Не заехать и не поздороваться я не мог. По дороге к гостинице я заметил какое-то необычное оживление. Беженцы с рюкзаками и сумками шли по обочине. Тут и там мелькали военные и люди в штатском. Я свернул на уже знакомую дорожку, которая привела меня к лужайке перед гостиницей. Только я подъехал, как послышались радостные крики: – Нала! Нала! Нала! Из дверей гостиницы высыпали дети. Среди них оказались две девочки – старые подруги Налы. Дети окружили нас, а самые смелые даже немного потискали Налу. Что-то подталкивало меня разбить палатку и побыть с этими людьми: познакомиться с каждым поближе и расспросить о жизни. Детей вскоре позвали, и они убежали. Что-то происходило. Перед гостиницей теснились несколько семей с пожитками. Может, их переселяют, как и предполагал тот сириец? Оставалось только догадываться, куда их повезут и что с ними будет на новом месте. Эта мысль расстраивала меня. Пожелав этим людям всего наилучшего, я помахал на прощание и отправился дальше. Я подыскал красивое местечко с видом на побережье, установил палатку и провел весь следующий день, играя с Налой и переписываясь с родными. То ли влияла походная жизнь, то ли тот факт, что последнее время я подолгу жил в семьях, но на меня накатила сильная тоска по дому. Я впервые отмечал день рождения не в Данбаре. Поболтав с родными, я почувствовал себя лучше. Радостно было услышать последние новости. Родители переживали, что у меня скоро закончатся деньги, но я их успокоил: моя идея подзаработать на острове Санторини им пришлась по душе. Мама испекла торт, и я смотрел, как они уплетают его прямо передо мной с экрана телефона. – Ешьте все до последней крошки. Не вздумайте выбрасывать! – воскликнул я. – Этого торта некоторым хватило бы на месяц! – Господи, весь в отца! – рассмеялась мама. В детстве мы с сестрой частенько слышали от папы проповеди о голодающих по всему земному шару. А еще о том, как нам повезло родиться не в стране третьего мира. Как и у большинства детей, в одно ухо у меня влетало, из другого – вылетало. Но чем старше я становился, тем чаще меня самого посещали подобные мысли.