– Да, – заявил Тедди, – и он преследовал меня весь первый год в Кембридже, еженедельно засыпая своими мерзкими записками. Он даже писал мне лично. Как будто он узнал обо мне что-то постыдное и я у него в лапах; в конце концов он добрался до меня и высосал до последней капли, как я того и заслуживал. Нет, я не жалуюсь. Так мне и надо. Но я надеялся пережить это все, не обращаясь к вам, отец! Я был достаточно глуп, чтобы проболтаться ему об этом недавно; так он начал грозить мне тем, что явится к вам. Но я не рассчитывал, что у него хватит наглости явиться сегодня! – Или хватит глупости? – предположил Раффлс, передавая Тедди клочок бумаги. Это было его собственное долговое обязательство, погашенное и полученное утром от Дэна Леви. Тедди бросил на него взгляд, пожал Раффлсу руку, и пошел на ростовщика так решительно, как будто собирался придушить его при всех. – Значит ли это, что наш дело улажено? – спросил он хрипло. – Значит, безусловно – ответил Дэн Леви. – То есть, это покрывает каждый пенни, что я был вам раньше должен? – Каждый пенни, что вы были мне должны, несомненно. – Но вы все равно явились к моему отцу; вам все мало, вы хотите и деньги получить, и потешить свою злобу! – Рассуждайте, как вам угодно, – сказал Леви, пожав массивными плечами. – Дело вовсе не в том, но какая разница, если уж вам нравится так думать? – Нет, – проговорил Тедди сквозь зубы, – разницы нет никакой, поскольку я явился вовремя. – Вовремя для чего? – Чтобы вышвырнуть вас из дома, если вы немедленно не уйдете сами! Гигант осмотрел своего атлетически сложенного противника и скрестил руки с утробным смешком. – Что ж, вы собрались вытолкать меня, не так ли? – Клянусь всем богами, я сделаю это, если придется, мистер Леви! Вот ваша шляпа, вот выход – и не смейте больше показываться здесь. Ростовщик принял свой сверкающий головой убор, задумчиво протер его верх рукавом, и направился, как ему велели, к порогу; но я заметил тень усмешки под его грушевидным носом, хитрый блеск в него непроницаемых глазах, и для меня не оказалось неожиданным, когда увалень повернулся к задире, чтобы нанести контратакующий удар. Меня удивила лишь мягкость, с какой он был нанесен. – Могу ли я узнать, чей это дом? – сказал он с придыханием, которое можно было принять за признак чрезмерной задумчивости. – Не мой, я это знаю, но я наследник этой семьи, – воинственно отразил атаку Тедди, – так что подите вон! – А вы совершенно уверены, что этот дом принадлежит вашему отцу? – поинтересовался Леви с той смертельной обходительностью, на которую был способен, если того желал. Стон, который почти подавил мистер Гарланд, подтверждал, что сомнение, выраженное в прозвучавших словах, имело основания. – Это владение отца, – ответил юнец с нервной усмешкой, – земля в его собственности, и все прочее. – Это теперь мое владение – земля, собственность, и все прочее! – ответил Леви, выплевывая свой ледяной яд слог за слогом. – И выдворение вон ожидает ВАС, я даю неделю на это вам обоим! Он застыл на миг у открытой двери, возвышаясь над нами в триумфе и оглядывая одного за одним – но на Раффлсе его взгляд остановился. – И даже не думайте броситься спасать старика… – прошипел он яростно, – …как вы спасали сына – ведь теперь мне про вас все известно! Глава VIII. Суть дела Разумеется, я со всей поспешностью удалился от этой огорчительной сцены, и, разумеется, Раффлс остался, чтобы утешить своих друзей в несчастье. С одной стороны, мне было жаль покидать его в таком положении; но совсем неплохо было отужинать в тишине клуба, отбросив тревоги и суматоху этого ужасного дня. Напряжение после бессонной ночи все росло, и я под конец уже плохо различал, что и в каком порядке случилось в последние двадцать четыре часа. Казалось невероятным, что одни и те же сутки в середине лета могли вмещать в себя возвращение Раффлса и наше пиршество в клубе, в котором никто из нас не состоял; драматическое зрелище, которое мы застали в Олбани, излияния и признания посреди ночи, утреннее свержение ростовщика с пьедестала его самоуверенности, несвоевременное исчезновение Тедди Гарланда, день, проведенный в доме его отца, уловку Раффлса, которая спасла безнадежную ситуацию всего лишь для того, чтобы увенчать день катастрофой в виде победы ростовщика над Раффлсом и всеми его друзьями. Даже при беглом взгляде вспять это было невероятное сочетание событий, но такое рассмотрение имеет свойство переворачивать порядок событий, и новый риск, на который шел Раффлс, теперь приобретал наибольший вес в моем сознании, а последние слова Леви, предостерегавшие моего друга, звучали громче всего остального в моих ушах. Полное же разорение Гарландов, которому я, судя по всему, стал свидетелем, оставалось для меня неразрешимой загадкой. Но никакие загадки не могут предохранить разум от мыслей о надвигающейся опасности; и я был менее расположен гадать о несчастье этих бедных людей, чем о том, что могло из всего этого произойти для моего друга и меня. Неужели во время преступления в Карлсбаде он выдал себя? Неужели Леви отказался от открытого обвинения Раффлса в преступлениях лишь для того, чтобы обвинить его позже и выдать полиции? Эти сомнения преследовали мой разум не только за обедом, но и после него, когда Раффлс собственной персоной заглянул в мой уголок курительной комнаты и прошел ко мне бодрой походкой с неунывающим лицом человека, находящегося в полной гармонии с миром. – Дорогой мой Банни! Я и не думал об этой ерунде с тех пор, – ответил он на нервную очередь моих вопросов, – и с чего бы это делать Дэну Леви? Он уязвил нас довольно ловко, как только мог, но он не такой дурак, чтобы подставиться, говоря то, чего он ни за что не может доказать. В Скотланд-Ярде его и слушать не станут: для начала, это не их работа. А даже и будь им дело до этого, никто лучше мистера Шейлока не знает, что у него нет и тени доказательств. – Но все же, – заметил я, – он, кажется, попал в точку, а в криминальном обвинении это половина дела. – Тогда я в этой битве с удовольствием принял бы участие, ведь все шансы тут на моей стороне! В конце концов, что выходит? Он получил назад свою собственность – целиком и полностью, ни пенни от него не убыло – но из-за того, что у него со мной какие-то разногласия, он решил опознать во мне тевтонского бандита! Это на него не похоже, Банни, он не такой болван. Дэн Леви вовсе не болван, если откровенно, но он самый потрясающий прощелыга, против которого я когда-либо выступал. Если желаешь услышать все об его тактике, заезжай потом ко мне в Олбани, и я открою тебе глаза. Его собственные глаза светились огнем и жизнью, хотя он определенно не закрывал их ни на миг с самого прибытия на Черинг-Кросс прошлым вечером. Однако для него лучшим временем была ночь. Раффлс сам был в зените, когда в зените над его головой сверкали звезды не у Лордов при свете дня, но во тьме ночи, в его исторических покоях, куда мы теперь и удалились. Определенно, у нас был потрясающий предмет для обсуждения, прославленный, как в книге Даниила, «злодей, явившийся за моим черным сердцем, Банни! Враг, достойный усекновения Эскалибуром». И как он желал яростной радости будущего соперничества за большие ставки! Но сейчас ставка была так велика, что даже Раффлс должен был беспомощно покачать головой при взгляде на нее. И его лицо мертвенно побледнело, когда он перешел от живописания изумительной ловкости противника к жалкому положению, в котором оказались его друзья. – Они подтвердили, что я могу рассказать вам все, Банни, но конкретные цифры должны остаться втайне, пока я не получу их перечень на бумаге. Я обещал оценить, действительно ли несчастные Гарланды, попавшие в эту паутину, должны отбросить всякую надежду. И я должен вам признаться, Банни, это действительно так. – Но я не могу понять, – заметил я, – как и отец и сын попали в одну ловушку – ведь отец притом еще и бизнесмен! – Бизнесменом он никогда не был, – ответил Раффлс, – вот в чем дело. Он был рожден наследником большого дела, но способностей к бизнесу от рождения не имел. Так что его партнеры были рады выкупить его долю несколько лет назад; и старик Гарланд раскошелился, чтобы купить тот дом, в котором вы провели большую часть дня, Банни. Это разорило его. Для начала, продажная цена дома была великовата: вы можете купить и дом в деревне, и дом в городе за те деньги, за которые пытаетесь вымучить что-то среднее. Но именно такое сочетание привлекало эту добропорядочную семью, ведь миссис Гарланд тогда еще была жива, и, очевидно, именно она сердцем привязалась к этому дому. И она же первая покинула его ради лучшего мира, бедняжка, еще до того, как накрыли стеклом последний виноградник. И за все это старый бедолага расплачивался в одиночку. – Я удивлен, почему он не отделался от этих хором немедленно, – заметил я. – Не сомневаюсь, что он порывался, Банни, но от подобной собственности вот так за пять минут не избавиться, это ведь ни рыба ни мясо – обычный покупатель, ищущий дом с деньгами наготове, хочет что-то поближе или, наоборот, подальше. С другой стороны, были и веские причины придержать дом. Эта часть Кенсингтона постепенно перестраивается; полная собственность на землю была у старика Гарланда, и рано или поздно он мог продать ее под застройку с изрядной прибылью. Вот первое оправдание для его промаха – это в самом деле отличная инвестиция, ну или была бы таковой, если бы ему удалось оставить капитал побольше, чтобы содержать собственность и обеспечивать ежедневные расходы. А так он скоро обнаружил себя в положении нищего на скаковой лошади. И вместо того чтобы продать свою лошадь, он обложил ее забором, который сконструировал гораздо более ловкий наездник. – О чем вы? – О Южной Африке! – резко бросил Раффлс. – В то время из рук в руки переходили горные концессии, и бедный старый Гарланд начал с выгодных сделок – это-то его и прикончило. Нет тигра ужаснее, чем старый тигр, который раньше не знал вкуса крови. Наш уважаемый пивовар стал бесшабашным игроком, бросался на все, и пренебрегал покрытием своих потерь. А они были достаточно велики, чтобы выдоить его, но все же не чудовищны. Ему понадобились несколько тысяч, причем моментально и, как водится, неожиданно; не было времени, чтобы покрыть платежи по долгосрочному кредиту – нужно было заплатить, или погибнуть, или перезанять во что бы то ни стало! И старик Гарланд взял десять тысяч у Дэна Леви – и завяз еще сильнее! – И снова проиграл? – И снова проиграл, и снова занял, на этот раз под залог своего дома; занимал на долгий срок, на короткий, и в результате каждый кирпич, травинка и ветка в его владениях оказались в руках Дэна Леви на месяцы и годы. – На ипотечных условиях? – На совершенно нормальных и обычных ипотечных условиях, что касается выплаты процента, но с оговоркой, что займ может быть отозван через полгода. Но старый Гарланд был уже выжат досуха платежами по первым десяти тысячам, так что он никак не мог платить в срок за те пятнадцать, что занял позже; он считал, что в этом нет ничего страшного, поскольку Леви и не нажимал на него особенно. Конечно, именно в этот момент все пошло не так. Леви получил право забрать имущество, когда только пожелает; но его не устраивал вариант с получением пустого дома, это могло обесценить все дорожающую собственность, так что бедного старого Гарланда нарочно убаюкали ложным чувством безопасности. Сейчас никто не скажет, как долго могло продолжаться такое положение вещей, если бы мы не взбесили старину Шейлока сегодня утром. – Так это наша вина, Эй Джей? – Моя, – заявил Раффлс тоном, полным раскаяния. – Эта идея, как я считаю, была целиком моей, Банни; вот поэтому я отдам руку на отсечение ради того, чтобы поймать старого злодея на слове, и чтобы спасти владельца имения так же, как мы спасли мальчишку! – Но как ты объяснишь то, что они оба попались в его западню? – спросил я. – В чем смысл – одалживать деньги сыну и связывать его долгами, когда отец и так уже должен больше, чем мог бы уплатить? – На то есть много причин, – сказал Раффлс. – Они любят, чтобы вы были им должны больше, чем сможете выплатить; они беспокоятся даже не столько о сумме долга, сколько о процентах; что им в самом деле не нравится – терять вас после того, как они решили, что заполучили вас. Ведь Леви видел, как невероятно трогательно заботится старик о своем мальчике, прежде всего о том, чтобы его достойно обеспечить, и не дать ему понять, каких усилий это стоит. Но Леви удалось кое-что выяснить про юношу – что он задолжал, что скоро выяснит секрет своего отца, а после того как это случится, может вмешаться и устроить заварушку. «Лучше дать ему свой маленький секрет на сохранение, – говорит Леви, – тогда они оба придержат языки, и я буду держать каждого из них под пятой, пока все не промотают». И он вышел на охоту за Тедди, и шел по следу, пока не поймал его, и кормил отца и сына, держа их в двух разных клетках, пока этот процесс против него не обозначил, что для ростовщика наконец дело запахло жареным. Обрати внимание – запахло недостаточно сильно, чтобы убедить его сбыть с рук растущую в цене собственность жертвы; но довольно, чтобы начать повсеместно выцеживать добро из мелких заемщиков, пока что лелея свой высший класс. Итак, ты видишь, как все сошлось. Говорят, что старый мошенник привлек внимание самого генерального прокурора – а это значит, что дело будет стоить ему тысячи, даже если он его выиграет. – Так пусть он проиграет дело! – сказал я, от души приложившись к стакану, а Раффлс раскурил очередную сигару. Я понял, что это точное объяснение тактики мистера Леви имело некоторое основание в откровениях беспечных друзей Раффлса; но все же эта способность быстро ухватить суть совершенно незнакомой проблемы была очень характерна для него. Я заметил, что не думал, будто мисс Белсайз останется, чтобы выслушать всю эту унизительную историю, но Раффлс ответил, что она ее слышала. В кратком пересказе я узнал, что она восприняла эти беды так достойно, как я только мог ожидать от обладательницы ее бесстрашных глаз; что Тедди предложил немедленно освободить ее от обязательств, но что Камилла Белсайз отказалась быть освобожденной; но пока я рассыпал похвалы ее духу, Раффлс оставался нарочито безответным. В самом деле, ничто не могло быть заметнее, чем его холодное нежелание обсуждать мисс Белсайз и та пылкая увлеченность, с которой она обсуждала его. В любом случае, можно было заметить, что между ними есть какая-то рознь, и я при всем старании не мог понять, из-за чего. Однако был и другой вопрос, в отношении которого Раффлс проявлял еще большую и досадную для меня скрытность. Будь я хоть немного более доброжелательно настроен по отношению к Тедди Гарланду, я бы, несомненно, раньше спросил о причине его скандального исчезновения, вместо того, чтобы оставить этот предмет напоследок. Однако мой интерес к этой выходке, несомненно, сразу же был подстегнут решительным отказом Раффлса обсуждать ее. – Нет, Банни, – ответил он. – Я не выдам тебе мальчишку. Все уже знает его отец, и знаю я, этого довольно. – Но ведь это твоя публикация в газете привела его обратно? Раффлс сделал паузу, держа сигарету между вытянутыми пальцами, и его улыбка была для меня достаточно утвердительной. – В самом деле, Банни, мне не стоит говорить об этом, – ответил он вслух, – это будет нечестно. – Что-то мне не кажется, что это особенно честно по отношению ко мне, – парировал я, – отправлять меня, чтобы прикрывать твоего приятеля, заставлять меня разыгрывать лжеца целый день, и потом не посвящать меня в секрет, когда парень объявился. Я бы сказал, что ты пользовался моим добрым нравом – впрочем, и наплевать! – Что ж, так и оставим это, Банни, – радостно объявил Раффлс, – если бы тебе было не наплевать, я бы чувствовал необходимость попросить прощения за такое негодное обхождение; а сейчас я только дам слово больше не брать тебя ни на какие дела, направленные против Дэна Леви. – Ты ведь не всерьез так решил, Раффлс? – Если увижу хоть тень возможности поквитаться с ним – совершу что угодно, кроме предумышленного убийства. – Ты собираешься окончательно уладить его дела с семейством Гарландов? – Не говоря уж о том, чтобы уладить мои личные разногласия с ним! Мне не терпится провести с Дэном Леви на ринге еще один раунд, и для него самого будет лучше, если этот раунд пройдет подальше от моих дорогих бедных друзей. – И ты действительно считаешь, что игра стоит свеч, которые осветят потаенные пещеры твоей души и взорвут фейерверк твоего характера? Никто не смог бы сойтись с Раффлсом без овладения ярким искусством изящной метафоры – и эта пародия на его текучую манеру изъясняться вызвала улыбку на лице моего героя. Но то была лишь бледная улыбка человека, который думает о другом, и мне пришло на ум, что его кивок был довольно грустен. Он стал у открытого окна, затем повернулся и потянулся, точно как я бесконечные двадцать четыре часа назад; мне хотелось узнать, о чем он думает, понять, что именно он мне не раскрыл из того, о чем я не смог бы догадаться. Что-то таилось за его маской веселой воинственности; нет уж, там было нечто, помимо доброго семейства Гарландов и их обыденных несчастий. Эти бедствия явно были поводом. Но могли ли они быть причиной? Эта ночь была такой же тихой, как и предыдущая. В какой-то момент на меня могло бы снизойти озарение. Но в полной тишине комнаты я вдруг услышал один звук, тихий и мягкий, но вполне отчетливый – источник его находился за дверью. Глава IX. Тройственный союз Это был прерывистый звук осторожного движения, скрип подошвы, который не повторялся несколько долгих секунд, почти неслышимое движение руки вдоль двери, выходившей в коридор. Возможно, я вообразил больше, чем услышал, насчет этой последней детали; но все равно, я был так уверен в том, что происходит по ту сторону, как если бы дверь была стеклянной. Однако между коридором и площадкой была еще одна дверь, которую, как я сразу же припомнил, Раффлс за нами накрепко запер. Неспособный бесшумно привлечь его внимание и всегда готовый застать врасплох нежданного гостя, я, задержав дыхание, слушал, пока мои подозрения не подтвердились, а затем встал с кресла, не говоря ни слова. И тут послышался громкий стук во внутреннюю дверь – за миг перед тем, как я распахнул ее перед вечерним образом господина Дэниэла Леви – сверкающей осанистой фигурой в сорочке с булавкой и в складочку, белом жилете и перчатках, в цилиндре и с прочими признаками выскочки, не чуждого ночной жизни.