– Они думают, что письмо написано мной, – заявил он. – Это подделка, написанная на бланке из моей конторы; если это не означает, что оно – моя собственность, то хотел бы я знать что оно такое? – Безусловно, письмо должно быть признано вашей собственностью! – отвечал Раффлс с очевидной симпатией. – И, конечно, вы говорите о том самом важном письме, которое фигурирует в вашем деле против Факта? – Именно, – довольно испуганно откликнулся Леви, – но как вы узнали, что это оно? – В силу своего естественного интереса к этому делу. – Так вы прочли об этом в прессе, – клянусь, им слишком много позволено писать об этом, между тем как дело еще в производстве. – Я читал статью в «Факте», из-за которой все завертелось, – ответил Раффлс. – И те письма, которые приписывают мне? – Да… но среди них только одно поразило меня, как славная пощечина. – Именно оно мне и нужно. – Если оно подлинное, мистер Леви, оно с легкостью может послужить основой для более серьезного дела. – Но оно не подлинное. – Вы ведь не первый истец в Верховном Суде, – настаивал Раффлс, выпуская ртом мягкие дымные колечки, – из тех, что прямо из арбитража под опекой адвоката переезжают судиться на улицу Олд Бейли, в уголовный суд. – Но оно не настоящее, я вам говорю! – проревел с руганью Дэн Леви. – Зачем тогда оно вам, ради всего святого? Пускай обвинение обласкает его, внесет в суд под звуки труб и пустит в дело как ему угодно; чем меньше оно стоит, тем сильнее взорвется и разнесет все дело на кусочки. Очевидная подделка в руках генерального прокурора! – разглагольствовал Раффлс, тут же подмигивая мне. – Лучшее развлечение со времен дела о том бедолаге, покойном мистере Пиготте; дорогой мой Банни, мы должны присутствовать на процессе! Беспокойство мистера Леви было бальзамом для моих усталых глаз. Он выложил нам свое дело в самом неприкрытом и бесстыдном виде; уже он был скорее во власти у Раффлса, чем наоборот. Но преждевременно отнять у него чувство превосходства мог бы кто угодно, только не Раффлс: он просто подмигнул мне еще разок. Ростовщик, нахмурившись, глазел на ковер. Неожиданно он подскочил и разразился жалкой тирадой о том, насколько общественное мнение и судебные органы предвзяты относительно людей его честного ремесла. Ни один ростовщик никогда не получал в британском суде справедливого удовлетворения – верблюду гораздо легче было бы пройти через игольное ушко! Хваленые британские судьи в деле против банкира примут любую, пусть даже вопиющую подделку. Единственный шанс спастись – похитить письмо, пока оно не попало в суд… – Но если будет доказано, что письмо – фальшивка, – настаивал Раффлс, – ничто не сможет более явно и моментально повернуть ход дела в вашу пользу. – Я уже сказал вам, что я считаю единственной возможностью! – яростно выпалил Леви. – Дайте же, я напомню вам, что и для вас она единственная! – Будете обращаться в таком тоне, – сказал Раффлс, – я и рассматривать ее не стану. – Надеюсь, что не станешь ни в каком случае! – добавил я. – О нет, возможно, но разговор следует вести иначе. Леви остановил поток своих излияний. – Так вы сделаете это, мистер Раффлс, или же нет? – Соглашусь ли похитить ту… подделку? – Да. – А откуда? – Оттуда, где она может быть – полагаю, что из сейфа их адвокатов. – Кто же адвокаты у «Факта»? – Бэрроус и Бэрроус. – Контора на Грейс-Инн? – Верно. – Это лучшая фирма в Англии по криминальным делам! – сказал Раффлс, с гримасой в мою сторону. – Их комната для документов, наверное, самая защищенная в мире! – Я ведь сказал, что работа непростая! – парировал ростовщик. Раффлса, казалось, одолевали сомнения. – Трудное дело на первый раз, а, Банни? – И не говори. – И вы всего лишь хотите, чтобы их письмо было… изъято, мистер Леви? – Совершенно верно. И бриллиантовая булавка сверкнула, колыхнувшись на волне, поднявшейся от утробного смешка. – Изъято, и ничего более? – Этого для меня будет вполне достаточно, мистер Раффлс. – Даже если они хватятся его наутро? – Пусть скучают по нему на здоровье. Раффлс сложил пальцы рук, оценивая ситуацию, и покачал головой, не соглашаясь. – Это принесет вам больше зла, чем блага, мистер Леви. Я склоняюсь к тому, что нужно действовать иначе – если мы вообще собираемся действовать! – добавил он с таким нажимом, что я уж вознес благодарность за то, что он, казалось, решил передумать. – И что за новый план вы предлагаете? – поинтересовался Дэн Леви, который очевидно не разделял серьезности этого предостережения. – Нужно взять лист бумаги из вашей конторы и подделать подделку! – заявил Раффлс с блеском в глазах и удовольствием в голосе, которые были мне хорошо известны. – Но я не стану выполнять эту работу с той тщательностью, как тот, кто сделал ту фальшивку. Моя бумага будет выглядеть почти как ваша – до того самого момента, когда господин прокурор предъявит ее на рассмотрении дела в суде. И тогда почва уйдет из-под ног у защиты за пять минут! Дэн Леви подошел вплотную к Раффлсу, сотрясаясь, как гора желе, и весь лучась светом. – По рукам! – воскликнул он. – Я всегда верил, что вы мне понравитесь, но насколько вы изобретательны, не знал до этой минуты. – В рукопожатии не будет смысла, – отвечал Раффлс, все еще скрещивавший кончики тонких пальцев, – пока я не решу взяться за эту работу. И я еще очень далек от этого, мистер Леви. Я снова задержал дыхание. – Но вы должны, друг мой, попросту должны! – сказал Леви тоном, полным убежденности. Мне было жаль видеть, как он забыл, что пришел сюда ради угроз. Но, возможно, то была не забывчивость; возможно, он начал видеть в Раффлсе нечто большее, чем раньше, как давно видел я… если так, вдвойне жаль. – Дело только в quid pro quo[5], – спокойно заметил Раффлс. – Вы ведь не ждете, что я ввяжусь в преступную деятельность, какой бы она ни казалась с точки зрения защиты ваших прав, если вы не вознаградите меня достойно. Ростовщик снова превратился в того Леви, к которому я привык. – Полагаю, наградой вам будет полное отсутствие новостей из Карлсбада! – заявил он, хотя и не тем тоном, на который я надеялся. – Что? – воскликнул Раффлс. – Так вы же сами признаете, что у вас нет никаких улик против меня? – Возможные улики могут стоить вам пять лет за решеткой, не забывайте об этом. – В то время как улики против вас из этого вашего письма уже, как вы сами признали, налицо! Впрочем, как хотите, – добавил Раффлс, поднявшись и пожимая плечами. – Если в уголовный суд попадем мы оба, мистер Леви, я буду ставить против вас, на то, что ваш приговор будет вынесен и исполнен, в отличие от моего! Раффлс налил себе выпить, и, держа декантер в руках, одарил нашего гостя насмешливым взглядом; процентщик выхватил сосуд у него из рук и резко плеснул себе едва ли не с полстакана. Ему казалось теперь, что он рановато начал переоценивать Раффлса. – Что ж, будьте вы прокляты! – начал он, уставившись на опустевший стакан. – Я доверился вам больше, чем какому-либо другому юнцу вашего пошиба; назовите вашу плату, и заработайте ее, если сможете. – Вам она может показаться чрезмерной, мистер Леви. – Наплевать. Выкладывайте, чего вы хотите. – Вы должны будете оставить ваши претензии по долгу мистера Гарланда; простить ему залог дома так же, как вы сами рассчитываете на прощение; и тогда ваше письмо окажется у вас в руках, а иначе – у полиции до конца недели! Произнесенное с решимостью и простотой, обращенное к равному, тоном скорее убедительным и умиротворяющим, чем властным и повелевающим, это невероятное требование все же поразило меня до самого сердца своей демонстративной абсурдностью. Как будто свисток судьи прервал важный матч за секунду до трудной ничьей – сердце реагирует на такие вещи раньше мозга, и, что касалось Раффлса, то как ни мало его опрометчивые друзья значили для меня, как ни удивлен был бы я его жертвами ради них, в этот момент я был готов броситься на их поработителя. С внезапной яростью дикарь метнул свой пустой стакан в камин и за треском его последовал такой взрыв ругательств, какой я редко мог слышать от двуногого животного. – Я удивлен вашим поведением, мистер Леви, – сказал Раффлс презрительно, – если бы мы копировали вашу тактику, нам стоило бы выбросить вас в открытое окно! Я встал с ним рядом, ради поддержки. – Да! И я бы приплатил вам, чтобы вы сломали мою шею! – парировал Леви. – Вы ведь скорее полезете в петлю, чем пойдете в тюрьму? – Так предпочтите альтернативу, – сказал Раффлс, – и ослабьте ваше давление на человека, который не принес вам вообще никакого вреда! Только одними процентами он уже выплатил вам почти всю суму, которую вы ему ссудили в начале; вам гарантирована и выплата ее остатка, но вы пожелали разорить и унизить его ради того, чтобы отомстить нам. Обратите внимание – нам! Ваша вражда направлена на нас, не на старого Гарланда или его сына. Вы совершенно это упускаете. Сегодняшний утренний трюк был целиком нашим произведением. Почему бы вам не возложить вину на нас? Почему бы не пойти навстречу честному предложению и не пощадить людей, не принесших вам вреда? – Это не честное предложение! – прорычал Леви. – Честное сделал вам я. Но его ярость имела границы – он начал прислушиваться к Раффлсу и его доводам, впрочем, не выражая никакой любезности. И для того, чтобы склонить его на свою сторону, Раффлс подходил куда лучше. – Мистер Леви, – начал он, – вы полагаете, что мне есть дело до того, держите ли вы при себе или излагаете во всеуслышание ваши подозрения, которые не можете подтвердить ни малейшей уликой? Вы утратили за границей драгоценный предмет; вам вернули его в целости; и спустя продолжительное время у вас появляется идея, что я – тот злоумышленник, поскольку я одновременно с вами проживал в том же отеле? Это, однако, не пришло вам на ум там же, хотя вы беседовали с грабителем лицом к лицу, и тогда же постоянно общались со мной. Но стоило мне здесь, в Лондоне, занять у вас деньги совершенно обыкновенным образом, как вы утверждаете, что это я самым экстравагантным манером временно позаимствовал ожерелье миссис Леви в Карлсбаде! Бабушке вашей расскажите эту сказку, мистер Леви, на вашем месте я бы так и поступил – никто другой вас и слушать не станет.