– Именно это я и утверждаю, точь-в-точь – а самое главное, что вы этого не отрицаете. Если бы вы не были тем человеком, вы бы не пожелали взяться за подобное же дело. – Желаю ли я этого? – усмехнулся Раффлс, более чем готовый к этому неотразимому аргументу. – Я всегда готов к новым впечатлениям, мистер Леви, и многие годы я исключительно с академических позиций интересовался искусством взлома – не так ли, Банни? – Я что-то слышал об этом, – ответил я без запинки. – В наши унылые времена, – продолжил Раффлс, – взломщик – это почти единственная волнующая и романтическая карьера. Если бы она не была такой дьявольски бесчестной, я мог бы и сам задуматься насчет нее. И вот вы являетесь сюда и предлагаете мне вмешаться в ход правосудия и попрать интересы справедливости; не для того, чтобы обогатить подлого взломщика, но чтобы вернуть то, что является по праву его собственностью, честному финансисту – нечто вроде безалкогольного пьянства, своего рода газировка преступности! Неужели я могу противостоять искушению этого напитка и упустить свой шанс? И, хотя риск у этого дела так же велик, как при старом добром корыстном злодействе, вы вряд ли ждете, что я подвергнусь ему бескорыстно или ради того только, чтобы пощекотать собственные нервы. Вы знаете мои условия, мистер Леви; если не принимаете их, что ж – уже далеко за полночь, и мне пора ложиться спать, пока не рассвело. – А если я их принимаю? – спросил Леви после значительной паузы. – Письмо, которому вы придаете такую важность, наверняка окажется в вашем распоряжении к началу следующей недели. – И мне придется убрать свои руки от той собственности, что готова в них упасть? – Лишь на время, – заверил его Раффлс. – Но с другой стороны, вы будете навсегда избавлены от опасности столкнуться с обвинениями в шантаже. Как вам известно, судейские не любят ваше ремесло, мистер Леви; оно почти так же дурно для них пахнет, как и шантаж! Необычная покорность, будто мантией, окутала Дэниела Леви… это случается с особенно темпераментными личностями, но на этот раз она была весьма сомнительной, зловещей, и совершенно неубедительной, если вы спросите меня. Я хотел высказать Раффлсу все, что я думаю, предупредить относительно его соперника, явно лидировавшего в мастерстве коварства. Но Раффлс даже не смотрел на меня. Он, казалось, был очень доволен собой и достигнутым преимуществом. – Дадите мне время подумать до завтрашнего утра? – спросил Леви, забирая шляпу. – Если вы действительно имеете в виду утро; к одиннадцати я должен быть у Лордов. – Увидимся в десять на Джермин стрит? – Это необычная сделка, мистер Леви. Я бы предпочел держать ее подальше от ушей ваших клерков. – Так я приеду сюда. – Буду готов увидеть вас в десять. – В одиночку? Ради этой оговорки они оба смерили меня долгим взглядом. – Вы даже сможете обыскать все помещение и запереть двери. – А тем временем, – сказал Леви, надевая шляпу. – Я обещаю всего лишь поразмыслить. Я еще не согласился, мистер Раффлс, и не будьте уж слишком уверены, что соглашусь. Я все обдумаю, а вы не питайте лишних надежд. Он ушел, покорный как ягненок, хотя пять минут назад был свирепым чудовищем. Раффлс проводил его вниз до дворика, и далее на Пикадилли. Несомненно, сегодня он не должен был вернуться – и Раффлс вошел, потирая руки от радости. – Чудный вечер, Банни! И еще более чудным будет завтрашний день! Но что за плавная и медленная игра на воротцах нас ожидает, Тедди так в своей жизни никогда не играл! Со всей накопившейся страстностью я перешел к тому, что меня волновало. – Довольно уже о Тедди! – воскликнул я от всего сердца. – Мне следовало догадаться, что ты пойдешь ради него даже на такой риск! – Откуда ты знаешь, что это ради его пользы или чьей-либо еще? – спросил Раффлс с горячностью. – Ты полагаешь, я желаю быть побежденным этим животным, Леви, имеет это отношение к Гарландам или нет? К тому же в том, что я собираюсь сделать, куда меньше риска, чем в том, что я уже делал; и все это больше походит на те дела, к которым я привык. – Вовсе на них не походит, – возразил я, – заключать сделку с этим кабаном, который и не подумает придерживаться ее условий. – Я заставлю его, – ответил Раффлс. – Если он не сделает то, чего хочу я, то не получит, того, чего хочет сам. – Но как ты можешь верить ему на слово? – На слово? – выкрикнул Раффлс, получив ироническое эхо. – То, чем мы займемся, лежит за пределами влияния его слов – речь идет о делах, а не о словах, Банни, делах, заранее приготовленных стряпчими и выполненных Дэном Леви еще до того, как он наложит лапы на собственное письмо с угрозами шантажа. Помнишь Мамашу Хаббарда, он ходил с нами в школу? Он теперь стряпчий где-то в Сити, он обратит все это дело в законную форму для нас, не будет задавать вопросов и ничего никому не выболтает. Оставь мистера Шейлока мне и ему, и мы заставим его делать то, что он должен. Спорить, пока Раффлс в таком расположении духа, было бесполезно – я, правда, попытался, но он не обратил внимания на то, что я говорил. Он открыл ящичек бюро и вытащил карту, которой я раньше не видел. Я глядел через его плечо на то, как он расправляет ее в свете настольной лампы. Это была карта Лондона, прихотливо испещренная красными кружочками и галочками; был кружок на Бонд-стрит, на Хаф-Мун-стрит, на месте Торнэби-хауса, на Парк-Лейн, и другие, подальше – в Сент-Джонс-Вуд, на Питер-стрит, на Кэмпден-Хилл; галочек было меньше, и мне казалось не так важно определить их широту и долготу. – Что это, Эй Джей? – спросил я. – Очень похоже на военную карту. – Это она и есть, Банни! – сказал он. – Это карта войны одного человека против организованных сил общества. Отметки – всего лишь сцены будущих наступлений, а вот окружности это поля состоявшихся боев, в которых ты обычно был единственным сообщником этого человека. Он ссутулился и кроваво-красными чернилами нарисовал тоненькую галочку на южной стороне Грейс-Инн. Глава X. Будь он прав, или нет Прославленный газон как раз прихорошился для игры, когда я и Раффлс встретились наутро у Лордов. Я, признаюсь, краснею, когда вспоминаю, что был настолько глуп, предположив, будто он протащит меня контрабандой в павильон; но, возможно, среди всех правил на свете единственными, которые он соблюдал неукоснительно, были правила крикетного клуба Мэрлибоун, и за несколько минут до одиннадцати он присоединился ко мне на трибуне Б. Небо синело так же ярко, как светило солнце, и казалось, что вчерашний кошмарный день был просто еще одним днем в жизни. Но его тропический ливень оставил воздух Лондона прозрачным и чистым, как хрусталь; нейтральный фон обычного дня оживился всплесками живого цвета – ожидающие судьи, кучи опилок на каждом конце игрового поля и пирамида песчаного золота на изумрудном газоне. В тишине ожидания, наставшей перед появлением принимающей команды, у меня в ушах раздавался йоркширский акцент суррейского поэта, выплевывающего свои вирши, что-то вроде «Великий день для мистера Уэбба и мистера Стоддарта», – мимоходом, кстати, убеждавшего толпу в том, что Кембридж победит, поскольку все утверждали, что победит Оксфорд. – Как раз вовремя! – заметил Раффлс, присаживаясь, и команда Кембриджа появилась из павильона, разнообразно украшенная оттенками синего и в синих же кепках. Одежда капитана была бледной от износа, но страж калитки был одет в самую новую и самую синюю форму из всех, и, даже будучи мужчиной-историком, я ежусь от воспоминания, как ему шел его наряд. – Тедди Гарланд выглядит, как будто ничего не случилось, – сказал я в тот момент, уставившись в бинокль на фигуру, обряженную в защиту для ног, с розовыми щеками и огромными перчатками. – Это потому что он знает, что есть вероятность, что ничего дурного больше не случится! – получил я ответ. – Я повидался с ним и его стариком перед игрой, поскольку Дэн Леви уже зашел ко мне. Я с жаром начал расспрашивать обо всем, что касалось результатов произошедшего разговора, но Раффлс, казалось, просто не слышал. Капитан Оксфорда вышел, чтобы начать иннинг, сопровождаемым еще одним игроком, менее отмеченным славой; первый мяч игры отправился в полет в центр и капитан Оксфорда не смог его остановить. Тедди принял его не без грации и вернул продолжением того же движения в руки подающего. – Он в порядке! – пробормотал Раффлс с долгим вздохом. – И наш мистер Шейлок – тоже, Банни; мы очень быстро пришли к согласию. Но самое худшее во всем этом то, что я всего лишь приостановлю… Он осекся, застыв с закрытым ртом, как, наверное, и я в эту минуту. Мяч был послан сильно, отбит, но быстро перехвачен в поле; еще один мяч Тедди перехватил так же умело, как и первый, но он не вернулся к подающему. Капитан Оксфорда все же нанес битой удар в его направлении, и кое-что из возгласов на поле долетело до зрителей. – Как вам это? – почти сразу же раздался звенящий голос Тедди. Палец судьи взлетел вверх, а рука Раффлса опустилась на мое колено. – Он поймал его, Банни! – закричал он в мое ухо, перекрывая ликование болельщиков Кембриджа. – На поле лучший отбивающий в обеих командах, и Тедди отбирает у него третий мяч! – он прервался, чтобы проследить за медленным возвращением побежденного капитана и тем, как игроки на поле чествовали Тедди; после этого он дотронулся до моей руки и понизил голос. – Он забыл обо всех своих неприятностях, Банни, если хочешь знать; ничто не побеспокоит его до обеда, если не пропустит какой-нибудь верный шанс. А он не пропустит, увидишь, – хорошее начало для защитника за калиткой значит даже больше, чем для отбивающего перед ней. Раффлс был прав. Еще одна калитка беспомощно свалилась сразу после этого; затем игра стала несколько более отчаянной, лишенной противостояния мастеров, но наполненной препирательствами и нечастыми отбоями краем биты. Тедди был как будто создан для непростой игры за калиткой и исполнял ее совершенно. Было приятно видеть, как его грациозная фигура, скорченная возле кольев калитки, вдруг моментально распрямляется после броска; его огромные перчатки были точно там, где нужно, а мяч так и лип к ним. Только раз он вскинул их преждевременно, и неплохой мяч, едва задев калитку, улетел прочь; это была его единственная ошибка за утро. Раффлс сидел на месте, зачарованный; по правде говоря, таим же был и я, но между геймами я все же пытался выведать подробности его переговоров с Дэном Леви, и раз-другой мне удавалось вытащить из него детали. – У старого грешника есть жилье на реке, Банни, хотя я подозреваю, что у него имеется, наверное, и второй дом поближе к центру. Но я уверен, что несколько ночей он пробдит в своем обычном жилище, ожидая меня часов до двух, не меньше. – И после этого ты нанесешь визит в Грейс-Инн? – Я уже выбрался туда с утра, на разведку – не стоит терять времени, но, с другой стороны, для этого дела чертовски много нужно узнать. Однако, Банни, опять смена состава; как же быстро идет эта игра, во имя Юпитера! Мускулистый юноша послал мяч свечой вверх, и страж калитки вернулся за колья. – Ты мне скажешь, когда пойдешь на дело? – прошептал я, но Раффлс лишь ответил: – Интересно, чего это Джек Стадли не ждет, когда на пироге подрумянится корочка? В треноге нет смысла без быстрой калитки! Технический сленг современной игры в крикет довольно утомителен, но сейчас он показался мне полной белибердой, и я оставил собеседника ради наблюдения за игрой, которая для Лордов пошла жестко как никогда. Мощно поданный мяч перескочил подающего и ушел полевым игрокам. «Тройка!» – пробормотал Раффлс себе под нос. Следующий мяч после хорошего броска перелетел через плашки на кольях и как ядро шлепнул о перчатку Гарланда. «Прекрасно!» – заметил Раффлс уже менее осторожно. Очередная подача был попросту игнорирована и у калитки, и со стороны бьющего, а за ней последовала еще одна, которую бита перехватила очень сильно, но поздновато. Такой удар мог бы легко разбить ограду павильона. Но он не долетел до нее; мяч застрял в левой перчатке Тедди, и никто из нас не узнал об этом, пока тот не наклонился к передней ноге и не кинул мяч в центр, возвращая равновесие. – Худший отбой за сегодняшний матч! – поклялся убеленный сединами завсегдатай рядом, как только стих гвалт. – И лучший перехват! – воскликнул Раффлс. – Ладно, Банни, для меня обедня на сегодня кончена. Если я даже увижу все остальные подачи, ничего подобного, я уверен, не произойдет, но я и смотреть не стану, мне пора идти. – Но зачем? – спросил я, следуя за Раффлсом в толпу у экипажей. – Я ведь уже объяснил зачем, – ответил тот. Я подобрался к нему так близко, как это было только возможно в толпе. – Ты ведь не собираешься делать это сегодня, Эй Джей? – Я не знаю. – Но ты ведь дашь мне знать? – Нет, если это будет в моих силах, Банни, – разве я не обещал не затаскивать тебя в эту трясину еще дальше? – А если я смогу как-то помочь тебе? – прошептал я, догоняя его после того, как нас на миг разделила толчея. – О! Если я не смогу справиться без тебя, – ответил Раффлс, вовсе не вежливо, – я скоро дам тебе знать. Но давай сменим тему; вот старый Гарланд и Камилла Белсайз! Они заметили нас позже, чем мы – их, и на какой-то миг я почувствовал себя подглядывающим; но это был любопытный момент даже для человека, страдающего от обиды. Разоренный пенсионер выглядел осунувшимся, больным, неприкаянным, настоящее воплощение газетной статьи о нем. Однако дух его сиял через усохшую плоть, бедный старик светился гордостью и любовью, торжествуя, невзирая на все свои невзгоды. Он ловил взглядом каждый подбор своего сына, слышал ликующие крики, и я знал, что он будет слышать их до смертного часа. Камилла Белсайз тоже слышала и видела все, но без того чувства острого торжества. Крикет был для нее лишь игрой, а не той квинтэссенцией и образом жизни, каким он являлся для его поклонников; и реальность так давила на нее, что простая радость, облегчавшая ношу ее спутника, не могла помочь ей. Что ж, подумал я, пока они приближались – старик устал, но радостен, а девушка так меланхолична, невзирая на великолепие своей молодости – очевидно, мужчине принадлежит разум, угнетенный горестями, но ему же принадлежит и молодое сердце. – Эта игра меня утешила, – услышал я после того, как он сердечно поприветствовал Раффлса. Но Камилла лишь механически что-то говорила, и я поразился тому, как такая утонченная натура не может приободрить себя. Казалось, что ее больше интересует толпа, чем матч. Хотя толпа-то была совершенно обычной. Раффлс уже отговаривался срочными делами, убедительно бормоча что-то мистеру Гарланду, который пожимал ему руку с несколько озабоченным выражением лица. Мисс Белсайз всего лишь поклонилась, едва отведя глаза от пары плохо одетых мужчин, что привлекло к ним и мое внимание, пока они не удалились к выходу. Мистер Гарланд следил за игрой с живым интересом, приподнимаясь на цыпочки. – Мистер Мандерс присмотрит за мной, – сказала ему леди, – ведь правда, мистер Мандерс? – я выдавил что-то утвердительное, и она добавила: – Мистер Гарланд член клуба, знаете ли, и очень хочет попасть в Павильон. – Только чтобы услышать, что они говорят о Тедди, – сознался бедный старик; и едва мы договорились о встрече между оверами, улучив момент, с озабоченным лицом поспешил прочь. Мисс Белсайз немедленно повернулась ко мне.