И он сделал это, действуя сразу и как прокурор, и как судья, восседая на сундуке как на скамье, как раз в тот момент, когда я вошел в зал суда. – Арестант на койке, до того как мы сформулируем обвинение против вас, нам лучше разобраться с последней вашей просьбой о выпивке, сделанной одновременно с абсурдным замечанием насчет «подлого нападения». Эта просьба была заявлена сегодня более чем один раз и неоднократно выполнена. На этот раз же я отказываю. Выпивка является одной из причин ваших несчастий, подсудимый, именно выпивка побуждает вас посещать не менее раза в год Карлсбад ради очищения организма, и все же не более чем через неделю после этого отрезвления вы явились сюда в беспамятстве и не понимая, как вы сюда попали. – Тут дело не в виски, – проворчал Леви, страдальчески наморщив лоб. – Тут что-то еще, и вы это знаете; это была нечестная игра, и вы за нее еще заплатите. Мой виски хоть бочкой пей, такого похмелья от него не бывает. – Что ж, – продолжил Раффлс, – ваше шампанское, несомненно, не хуже, и вот здесь стоит бутыль этого напитка, которую вы сможете открыть сами, если только проявите толику здравого смысла сейчас, пока процесс не закончится. Но вы не приблизитесь к этому заветному результату, если будете продолжать твердить о нечестной игре, как будто она велась только с одной стороны, и ваша игра не была еще более подлой. Так вы только затянете ход суда. Вам предъявляется обвинение в вымогательстве и жульничестве в ваших деловых операциях, в обмане и введении клиентов в заблуждение, в попытках обмануть и предать ваших друзей, в нарушении всех правил цивилизованной криминальной активности. Вы не будете приглашены к защите, поскольку этот суд совершенно не оценит все, что вы могли бы в свою защиту сказать; однако сейчас вы имеете возможность обратиться к суду ради смягчения своего приговора. Или, если пожелаете, – тут Раффлс подмигнул в мою сторону, – ваше дело за вас будет представлять адвокат. Мой присутствующий здесь ученый друг, я уверен, будет только рад – правда, мистер Банни? – взять на себя функции вашего поверенного – если, конечно, вы ему верите хоть на йоту! И Раффлс негромко рассмеялся, как иногда смеется судья над собственно юридической шуткой; я тут же громогласно присоединился к нему, за что и был одним судейским взглядом унижен с позиции состязательной стороны до жалкого статуса публики в зале. – Если я услышу еще какой-либо смех, то велю очистить зал суда, – сказал Раффлс. – Суд ужасает низведение правосудия до уровня театральной постановки отдельными присутствующими. Леви было откинулся на своем месте с желтым и помятым лицом, закрыв покрасневшие глаза, но тут он выпрямился и сухими губами изрыгнул в сторону судьи очередь ругательств. – Берегитесь! – сказал Раффлс. – Неуважение к суду до добра вас не доведет! – И до какого же добра этот цирк должен довести всех нас? Говорите, что у вас против меня есть, и отправляйтесь к черту! – Полагаю, вы прискорбным образом путаете наши функции, – сказал Раффлс, сострадательно покачивая головой. – Но что касается вашего первого замечания, тут я постараюсь поймать вас на слове. Вы – ростовщик, держащий среди прочего контору на Джермин Стрит, в округе Святого Иакова и действующий под именем Дэниэл Леви. – Да, так уж меня зовут. – Что ж, в это я вполне верю, – подхватил Раффлс; – и если позволите сказать, мистер Леви, я уважаю вас за то, что вы не стали прикидываться Макгрегором или Монтгомери. Под чужим флагом вы не плаваете. Над вами гордо реют череп и кости Дэниэла Леви, и это уже кое-что, что может выделить вас из толпы прочих процентщиков, поставив вас на определенный уровень. К сожалению, другие ваши качества не так похвальны. Возможно, вы дерзки, но одновременно и неразборчивы; вы можете воспарить, но можете и прибегать к подлым ухищрениям. Вы, вероятно, самый крупный деятель в своем ремесле; но при этом и самый большой злодей. – Передо мной сейчас сидит злодей покрупнее, – заметил Леви, ерзая на своем месте и прикрывая раскрасневшиеся веки. – Возможно, – сказал Раффлс, вытаскивая длинный конверт и разворачивая большой лист бумаги, – но позвольте мне напомнить вам о нескольких ваших изобличенных злодействах, прежде чем выслушивать выпады в мою сторону. В том году три ваши крупные сделки были отклонены законом как недобросовестные и избыточно обременительные; но подобные случаи происходят с вами каждый год, и в лучшем случае условия несколько изменяют в пользу вашего несчастного клиента. Но до прессы и суда доходят только немногие исключения, а ваше дело устраивается за счет массы других сделок. Вы предпочитаете клиентов таких, как один викарий из Линкольншира, которого вы довели до дома умалишенных в позапрошлом году. Вы лелеете память о семерых бедолагах, которых довели до самоубийства между 1890 и 1894 годом; несчастные уплатили вам все до последнего фартинга, прежде чем отдать долг природе! Вы придаете большое значение связям с обедневшим дворянством и знатью, а они ценят вас за то, что вы остаетесь верны им в самых худших обстоятельствах, но и они добиваются отсрочки, лишь когда приводят к вам своих друзей… Для вашей сети нет рыбы слишком большой или слишком мелкой, начиная от князя Хатипура и до бедняги строителя из Бромлея, который перерезал горло… – Довольно! – вскричал Леви, корчась в бессильной ярости. – Действительно, – сказал Раффлс, возвращая бумагу в конверт. – Признаю, это омерзительный груз для всякой живой души; но вы должны заметить, что уже пришла пора, чтобы кто-нибудь обставил вас в ваших гадких играх. – Это куча бредовой лжи, – парировал Леви, – и вам еще не удалось меня «обставить». Придерживайтесь того, что вы знаете, и скажите мне, разве ваши драгоценные Гарланды не сами навлекли на себя беду? – Определенно, сами, – отвечал Раффлс. – Но не то, как вы обращались с Гарландами, завело вас в этот милый уголок. – Что же тогда? – То, как вы обращались со мной, мистер Леви. – С чертовым грабителем! – Одновременно являющимся участником довольно конкретной сделки, дискредитированным именно в отношении этой сделки. – И всего прочего! – заявил ростовщик, слабо усмехаясь. – Я знаю о вас больше, чем вы можете предположить. – Мне следовало иначе выразиться, – ответил Раффлс с улыбкой. – Но мы, кажется, забылись, арестант на койке. Прошу заметить, что процесс над вами возобновлен, и неуважение впредь не останется безнаказанным. Совсем недавно вы упомянули моих несчастных друзей; вы утверждали, что они сами навлекли на себя бедствия. Это же можно сказать обо всех, кто когда-либо попадал к вам в когти. Вы сжимаете их так сильно, как только позволяет вам это делать закон – и в этом случае я не вижу, как закон мог бы вмешаться. Так что я вмешался сам – как можно скорее и настолько разрушительно, насколько вам будете угодно. – Вот именно! – воскликнул Леви, блеснув воспаленными глазами. – Вы всего лишь накалили ситуацию. – Напротив, вы и я сошлись на соглашении, которое еще сохраняет силу, – веско произнес Раффлс. – Вы собирались вернуть мне определенное долговое обязательство на тринадцать тысяч с чем-то фунтов, взятое в обмен на заем на сумму десять тысяч фунтов, а также вы обязались задержать требуемый срок платежа на сумму в пятнадцать тысяч по крайней мере на год, не исполнив свою угрозу, произнесенную на этой неделе. Такова была ваша часть сделки. – Ну, – произнес Леви, – и где ж я отступил от нее? – С моей стороны, – продолжил Раффлс, игнорируя вмешательство, – условлено было предоставить вам правдой или неправдой некое письмо, которое вы, как вы утверждали, никогда не писали. Кстати говоря, оно могло быть добыто только неправдой. – Ага! – Но я получил его, невзирая на обстоятельства. Я принес его вам домой прошлой ночью. И вы тут же уничтожили его в результате нападения настолько подлого, какое только можно представить! Раффлс поднялся со своего места, в гневе возвышаясь над отшатнувшимся пленником, совершенно забыв о пародийной природе этого судилища, забыв о юморе, которым вначале сам пытался сдобрить это довольно невеселое положение дел, но, очевидно, припомнив в ярости все подробности предательского нападения, которое и вызвало к жизни эту ситуацию. Я должен сказать, что Леви тоже не остался равнодушен к своей же гнусности; он совершенно сжался в своих кандалах, испытывая вину и страх, которые странно было лицезреть в таком грубом животном; его голос почти задрожал, когда он попытался ответить. – Я знаю, что это было неправильно, – признал этот бес. – И я, безусловно, сожалею об этом! Но вы не отдавали мне мою собственность, и когда мы вместе выпили, это меня взбесило. – Так вы наконец признаете, что алкоголь сыграл свою роль? – О да! Я был, наверное, пьян, как последняя свинья. – Вы понимаете, что обвиняли меня в том, что я отравил вас? – Не всерьез, мистер Раффлс. Я слишком хорошо знаю тухлый вкус этого пойла. Должно быть, дело в большей части бутылки, которую я опустошил до вашего прихода. – Нетерпеливо ожидая увидеть меня в добром здравии? – Конечно, с письмом в руках. – И вы не планировали обмануть меня, пока я не попытался удержать это письмо? – Ничуть, дорогой мой Раффлс! Раффлс все еще стоял, вытянувшись до последнего дюйма под крышей башенки, его голова и плечи были освещены солнечным лучом, полным пылинок. От перил мне не было видно выражения его лица, лишь только эффект, производимый им на Дэна Леви, который сначала поднял свои скованные руки в жесте ханжеского протеста, а потом уронил их, словно поняв, что все зря. – Тогда почему, – начал Раффлс, – вы приставили ко мне слежку почти с того момента, как мы расстались в Олбани в пятницу утром? – Я – слежку?! – воскликнул несчастный в ужасе. – Но зачем? Возможно, это были полицейские. – Это не были полицейские, хотя эти бездельники сделали все, чтобы сойти за них. Я слишком хорошо знаю оба разряда, чтобы меня можно было обмануть. Ваши парни поджидали меня у Лордов, но я без труда стряхнул их, когда приехал к себе в Олбани. Они больше не беспокоили меня – до прошлой ночи, когда приклеились ко мне у Грейс-Инн под видом двух обычных, простых детективов, о чем я, кажется, вам уже упоминал. – Вы сказали, что оставили их там во всей красе. – Это было великолепно с моей точки зрения, не думаю, что им так показалось. Леви заворочался, пытаясь принять более прямое положение. – И почему вы думаете, – сказал он, – что это я послал следить за вами? – Я не думаю, – отвечал Раффлс. – Я знаю. – И как, во имя сатаны, вы узнали об этом? Раффлс медленно улыбнулся в ответ, и еще медленнее покачал головой: – Вам не стоит просить меня открывать все мои карты, мистер Леви! Удивленный таким поворотом ростовщик попытался изрыгнуть еще одно ругательство, но осекся и попробовал зайти с другой стороны. – И какова, вы полагаете, могла быть цель этой слежки, кроме как убедиться в том, что вы останетесь невредимы? – Вероятно, вы хотели убедиться в том, что я добуду письмо, а заодно и уменьшить свои расходы в этом деле – стукнув меня по голове и забрав у меня ваше сокровище. Довольно здравая хитрость, подсудимый! Мне не стоит недооценивать ее только потому, что она не сработала. Я восхищен и удачной мыслью выдать ваших пехотинцев с их колоритной внешностью за настоящих детективов. Если бы они добрались до меня и выбор стоял бы между моей свободой и вашим письмом, вы, конечно, знаете, что бы я выбрал. Леви откинулся на подушку из сложенного флага, и красный вымпел затрясся и запузырился в такт его бессильным содроганиям. – Это они сказали вам! Только они могли сказать! – прорычал он сквозь сжатые зубы. – Предатели – проклятые предатели! – Предательство, – заразный недуг, мистер Леви, – сказал Раффлс, – особенно, когда кто-то вышестоящий поддается ему. – Но они ведь лжецы! – проорал Леви, снова находя твердую почву. – Неужели вы не видите этого? Я послал их приглядывать за вами, но ради вашего же блага, только чтобы с вами ничего не случилось, как я вам и сказал. Я так боялся, что вы попадете в неприятности, они должны были проследить! Понимаете, что они задумали? Я был вынужден более или менее посвятить этих подонков в наш секрет, и они предали нас обоих. Захотели забрать у вас письмо, чтобы потом меня им шантажировать, вот как! Конечно, когда им этого не удалось, они бы вам что угодно наплели. Но я уверен, что вот это и был их план. Вы должны понять, что я ничего подобного не желал, Раффлс, и – ну, освободите меня уже, наконец, друг мой! – Так это ваша линия защиты? – спросил Раффлс, поудобнее устроившись на импровизированной кафедре. – А разве она не ваша собственная? – спросил его оппонент в свою очередь, с готовностью отказываясь от любого раскаяния. – Разве не обоих нас провели эти ничтожества? Конечно, мне очень жаль, что я вот хоть на дюйм им доверился, и вы бы вполне были правы, покарав меня по всей строгости, если бы они говорили правду, но теперь вы ведь понимаете, что это все целиком была ложь, и уже пора бы перестать держать меня на цепи, как бешеного пса! – И вы, таким образом, не возражаете против того, чтобы исполнить свою часть сделки? – Всегда стоял за это, – объявил наш пленник, – и никогда не собирался поступать как-либо иначе. – Тогда где же то, что вы обещали мне отдать в обмен на уничтоженное вчера письмо? Где долговая расписка Гарланда? – В моем бумажнике, а он – в моем кармане, конечно. – На случай худшего развития событий, очевидно, – тихо прокомментировал Раффлс, покосившись на меня. – Что такое? Вы разве мне не верите? Я передам вам его сию секунду, только снимите эти проклятые браслеты. В них нет никакой необходимости! Раффлс покачал головой. – Я не стану рисковать, оказываясь в досягаемости ваших кулаков, арестант. Но мой маршал предъявит суду это обязательство, если оно, конечно, там. Оно было там, в раздутом от бумаг портмоне, которое я вернул на место, пока Раффлс сличал подписи на бумаге с теми, что он захватил с собой на этот случай.