Одним из ближайших соратников Дини был Эрл Войцеховский[76], уроженец Польши, прибывший в Соединенные Штаты в возрасте трех лет. По не совсем понятным причинам Эрл принял второе имя, Хейми Вайс, хотя не имел никакого отношения к евреям, слыл убежденным католиком, всегда носил крест и часто перебирал в руках четки. Худой и стройный, с резкими чертами лица, на котором выделялись огромные глаза, он обладал горячим темпераментом и холодным рассудком. Кругозор Вайса был шире, чем у Диона. Полиция считала, именно Войцеховский втянул банду в бутлегерство. К числу других подручных Дини относился Винсент Друччи[77] (настоящее имя Ди Амбросио), единственный итальянец на руководящей должности в мафии Норд-Сайда. В детстве он взламывал монетные коробки в городских телефонах и заработал прозвище «Интриган» за совершенно безрассудные планы налетов и ограблений. Как и Вайс, Друччи был вместе с О’Бэнионом с подросткового возраста (в начале действия сухого закона О’Бэниону было двадцать восемь, а большинству членов банды едва исполнилось двадцать). Луи Альтери[78], урожденный Лиланд Варейн, родился в Калифорнии в семье французского эмигранта. Будучи наемным убийцей, выполнял функции «зиц-председателя», успешно разыгрывая перед полицией роль безумца. Луи боксировал как профессионал, обладал телосложением классического громилы, владел в Колорадо собственным ранчо и любил, когда его называли «Два ствола» (носил два револьвера калибра 38 в наплечных кобурах). Один журналист назвал его «диким чикагским стрелком и мохнатым колорадским скотоводом». Он начал в Чикаго как компаньон Терри Драггэна, принимал участие в безумных ограблениях ювелиров и прокручивал небольшие операции в игорном бизнесе. В дальнейшем Луи успел поработать на Херши Миллера и Гвоздя Мортона, пока не связался с О’Бэнионом, которого боготворил. Однажды, чтобы отсрочить обвинение в убийстве, пока свидетели не будут запуганы или просто не исчезнут, притворился сумасшедшим, причем настолько убедительно, что некоторые члены банды сочли Луи таковым. Еще одной важной шишкой в банде был Джордж Моран[79] – пожалуй, самый флегматичный и беспристрастный. Однако периодически он вспыхивал так свирепо и неукротимо, что газеты прозвали его «Глюк». Сам Джордж предпочитал псевдоним Моррис, хотя на самом деле имел польские корни. Его настоящее имя так и осталось неизвестным, либо просто было забыто властями и затерялось в газетах тех времен. Моран медленно двигался и медленно думал. Пятым членом правящей верхушки газеты считали Дэниела МакКарти, прозванного за вызывающую элегантность Дэппером Дэном. Начав простым рэкетиром, Дэн застрелил полицейского, который пришел арестовать его за дезертирство из армии в 1918 году. Продвигаясь по карьерной лестнице, Дэниел, в конце концов, стал компаньоном О’Бэниона в одном из первых пивоваренных заводов Cragin Products. Другой тяжеловес, Гвоздь Мортон, был скорее не членом банды, а другом О’Бэниона и сообщником в некоторых авантюрах. Он присоединился к О’Бэниону, приняв долевое участие в покупке магазина цветов – главной слабости босса, ставшего со временем штаб-квартирой банды Норд-Сайда. За время военной службы Мортон приобрел некие джентльменские навыки и учил О’Бэниона вести себя в обществе и правильно выбирать одежду. О’Бэнион, в свою очередь, стал законодателем моды на смокинги в среде чикагских гангстеров. Маленькая Сицилия, юго-западный угол территории О’Бэниона, представляла собой небольшой анклав, который Дини мог использовать лишь отчасти. Права О’Бэниона на бутлегерство действовали на участке к югу от реки, доходящем до улицы Мэдисон, что являлось территорией Торрио-Капоне. Банда О’Бэниона под руководством опытных лидеров представляла для Торрио и Капоне проблему, мешая полному господству в городе. Мощь и единство банды вытекали из силы и рассудительности руководства, чего не было у большинства других гангстерских группировок Чикаго. Например, когда Торрио начал реализовывать свой план, фактический лидер Сауз-Сайда О’Доннелл сидел в тюрьме, а оставшаяся часть банды была так мала, что ее можно было просто игнорировать. Другими факторами, придававшими значимость банде Норд-Сайда, были размер и экономическое богатство территории. Примерно в четверти мили к югу от владений О’Бэниона, и на таком же расстоянии к северу от Four Deuces, напротив южного берега реки Чикаго, располагалась Маленькая Италия, тот самый 19-й округ, ставший полем битвы Пауэрса и Д’Андреа (после перекройки в 1920 году стал 25-м округом). Территорию контролировали шесть братьев Джанна. До вступления в силу сухого закона о Сэмюэле, Джеймсе, Питере, Антонио, Майкле и Анджело Джанна никто не слышал. Среди журналистов не было единого мнения, когда они прибыли в Америку (из города Марсала в Сицилии): в детстве или уже взрослыми. Во всяком случае, братья Джанна прочно обосновались в своем районе. Сэм был рэкетиром из Black Hand, суровые Анджело и Майкл – боевиками-исполнителями. Питер и Джеймс управляли салунами, приобрели бильярдный зал, открыли фруктовый магазин и занимались импортом оливок и сыра. Тони Джанна претендовал на звание знатока искусств и интеллектуала. Он оказывал покровительство местной опере и изучал архитектуру: в свое время предлагал планы по организации строительства бюджетного жилья. Братья были достаточно коренастыми парнями, Тони выглядел стройным и элегантным. Его звали Аристократом Тони и Джентльменом Тони. Известен случай, когда он готовился к проведению криминальной операции в педикюрном салоне. Большая часть интеллектуальной работы, касающейся семейного бизнеса, лежала на нем. Результаты политических баталий между Пауэрсом и Д’Андреа больно ударили по Джанна, и теперь они мечтали сбросить Торрио с пьедестала. Это дало бы им свободу действий для извлечения огромных выгод из идеи адвоката Генри Спигнолы (впоследствии Анджело женился на его сестре). Идея заключалась в организованном изготовлении домашнего самогона на всей территории Маленькой Италии. Объединив большое число домашних предприятий, Джанна фактически стали хозяевами гигантского кустарного производства, фонтанирующего деньгами. Подконтрольная территория была не такой большой, как хотелось бы братьям. С центром на перекрестке Тейлор-стрит и Холстед-авеню, она тянулась вдоль Тейлор до пересечения с Вест-авеню на западе, Конгресс-авеню на юге и ограничивалась 16-й улицей в том месте, где происходило разделение на север и юг. На карте это напоминало небольшой кусочек, зажатый между челюстями двух других банд, причем верхняя челюсть принадлежала О’Бэниону. Профессиональный бейсболист Габби Хартнетт дает автограф Сонни Капоне, сыну Аль Капоне, на благотворительном бейсбольном матче на стадионе «Комиски парк». Чикаго 9 сентября 1931 года. Нижнюю челюсть контролировали Драггэн и банда Лейка. Постепенно зона их влияния достигла Мэдисон на северной стороне и Сисеро-авеню на западе. Кроме челюстей чудовище обладало и глоткой, образованной территорией Вестсайдских О’Доннеллов (банда южных однофамильцев в расчет не бралась)[80]. Глотка простиралась от западной части Холстеда до Остина, а затем поворачивала к югу, окружая западное окончание владений Драггэна и Лейка вдоль Рузвельт-Роуд в районе Сисеро. Владение этим куском могло бы открыть Торрио новые возможности, принести беспокойство Капоне, но устроило бы всех. Из трех братьев О’Доннеллов, заправлявших территорией западной части Чикаго, реальную власть имел только Уильям. По неизвестным причинам его называли Клондайком. Этот толстый краснолицый брюнет был старше остальных гангстеров, и, когда Клондайк отправился за решетку во второй половине двадцатых годов, банда больше не фигурировала в качестве игрока. Младшему брату Майлсу, в отличие от Уильяма, худощавому и трусливому, просто не хватило пороху занять место главаря, а средний Бернард отошел от дел, найдя хорошую работу. После Клондайка самым энергичным членом ирландской банды оставался Джеймс Дж. Доэрти, который, возможно, продолжил бы дело Уильяма, но его убили в 1926 году. Примерно в двух с половиной милях к югу от владений Джанна, начиная с 43-й улицы, находилась территория, напоминающая по форме почку. Она простиралась на юго-запад до Кендзи и 63-й улицы, охватывая зону складов, и принадлежала банде Ральфа Шелдона, прикрывающейся старым ирландским спортивным, политическим и общественным клубом Ragen’s Colts. Клуб был создан под эгидой бейсбольной команды Morgan Athletic Club, но после того, как его члены ограбили группу тренеров, ехавших по железной дороге в Санта-Фе на ежегодный пикник, организация распалась. Чтобы избежать судебного преследования, клуб был реформирован в Спортивное добровольное общество, а вскоре переименован в Ragen’s Colts. Это броское название в скором времени определило фирменное имя банды. Лидером клуба был Фрэнк Рейджен, политик, использовавший обширные связи, чтобы стать комиссаром окружной полиции, сочетающим суперпатриотизм с расизмом и насилием. В годы Первой мировой войны примерно четверть из двух тысяч членов банды были призваны в армию, и вернувшиеся ветераны стали причиной чикагских расовых беспорядков[81] в июле 1919 года. В результате пятидневного бунта погибло сорок три человека. Ральф Шелдон, вербующий в Ragen’s Colts ветеранов Первой мировой, создал целый пул отчаянных головорезов, представляющих серьезную угрозу для Торрио, а затем и для Капоне. Внешне Шелдон был худощавым и чахлым молодым человеком. Невзирая на то что сухой закон вступил в силу, когда Ральфу было только восемнадцать лет, он успел стать ветераном преступного мира. Впервые Шелдон попал под суд в возрасте шестнадцати лет по обвинению в грабеже. Ему удалось избежать наказания (хотя двое товарищей были осуждены), побудив судью указать присяжным на совершение судебной ошибки. Самым выдающимся членом банды после Шелдона был Дэниел Стэнтон, немного старше Шелдона (Шелдон родился в 1902 году, Стэнтон в 1896) и намного крепче. Начав работать складским грузчиком еще подростком, Дэниел успел поработать водителем в транспортной компании Checker Cab и был отмечен как доблестный боец 131-го пехотного полка Иллинойса, воевавшего во Франции. Ирландцы Шелдон и Стэнтон (и другие члены банды) испытывали рефлексивное отвращение к итальянцам, а бордели Торрио сильно возмущали их католическое воспитание. С другой стороны, они прекрасно осознавали ценность политических связей. Не менее убедительным фактором послужило, что у Шелдона и Стэнтона не было собственного пивоваренного производства, поэтому они признали безусловную прибыль от оптовых поставок, предложенных Торрио по цене $35 за баррель (в стоимость входила политическая защита). К западу от территории Шелдона находились Задворки, принадлежащие Джозефу Салтису, широкоплечему громиле с одутловатым морщинистым лицом, шаркающей походкой, весом в двести фунтов при шести футах роста. Салтис мог стать предметом шуток, если бы не одно «но»: трудно смеяться над человеком, избившим пожилую женщину за отказ продавать пиво в магазине, специализирующемся на продаже безалкогольных прохладительных напитков. Тем не менее Салтис пользовался уважением окружающих, даже тех, кто смертельно боялся его. Он родился в 1894 году в Венгрии, приехал в Чикаго в одиннадцать лет, к нему намертво прилипло прозвище «Поляк Джо». Он писал фамилию через «о» – «Солтис», но полиция, прокуратура и пресса упорно продолжали называть его Салтисом. Говорят, когда в ордере на арест он подписался «Солтис», полицейский чиновник, оказавшийся бюрократом, обратил на это внимание: – Вас зовут Салтис, а не Солтис. Разве вы не знаете, как пишется собственное имя? – Пиши, как хочешь, – устало ответил Полак. Торрио приложил не много усилий, чтобы заинтересовать Джозефа. Со временем он открыл три пивоварни, причем одной владел напрямую. В самом начале действия сухого закона Салтис пытался заниматься поставками пива из Ваусау, штат Висконсин, но это оказалось неудобно: слишком далеко и рискованно, а к юго-западу от Задворок 200 000 славян изнывали от жажды. Торрио оказывал Салтису и силовые услуги, поскольку его свирепости хватало лишь на пожилых леди, торгующих пивом. С другой стороны, в число компаньонов Салтиса входил Фрэнк МакЭрлайн[82]. По словам одного репортера, Фрэнк производил впечатление рубахи-парня, ростом 5 футов 8 дюймов, весом 190 фунтов, голубоглазый, всегда со свежей розой в нагрудном кармане. Цвет лица МакЭрлайна всегда был холерически-красного оттенка, а когда он напивался (что случалось с завидным постоянством), взгляд стекленел, и даже друзья старались находиться поближе к дверям. В исследованиях, посвященных изучению преступности в Иллинойсе, МакЭрлайна называли «самым жестоким боевиком, когда-либо спускавшим курок на территории Чикаго». В 1922 году, когда МакЭрлайну грозил очередной тюремный срок, его друг, Джордж Карл, обратился за помощью к Торрио. Торрио дал Карлу $12 000, необходимых для улаживания дела, после чего МакЭрлайн решил связаться с Салтисом. Существовало еще несколько небольших банд, действовавших в масштабах своих районов, которые были рады гарантированным поставкам и мощной защите. Среди них стоит особо отметить банды Клода Мэддокса и Мартина Гилфойла, действовавшие к северу и западу от реки, которые обрели важность на более позднем этапе войны Капоне с преемниками О’Бэниона. К началу 1923 года Торрио достиг взаимопонимания почти со всеми бандами. О’Доннеллов Сауз-Сайда как будто больше не существовало. До 1920 года братья, во главе со старшим Эдвардом Дж. О’Доннеллом, по кличке Спайк, занимались грабежами на южной стороне, ниже 63-й улицы. Спайк, выигравший два суда по делу об убийстве шести человек, попался на вооруженном ограблении банка Stock Yards Bank and Trust на $12 000, которое пытался совершить средь бела дня. Во время принятия сухого закона Спайк отбывал наказание в тюрьме города Джолиет. Остальные братья – Уолтер, Томас и Стивен – вышли из дела по собственному желанию. Они просиживали штаны в Four Deuces и радовались любой случайной работе, которую подбрасывал Торрио. Возможно, Торрио был прав, считая их никчемными, но, по иронии судьбы, благодаря этому план Спайка сработал. Глава 7 План Спайка К началу 1923 года почти никто из администрации Томпсона не вступал в контакты с посторонними. Год назад три члена школьного Совета рассказали прокурору штата Кроу некоторые подробности подозрительных перекроек границ округов Чикаго. Поссорившись с Томпсоном, Кроу приступил к расследованию, уделяя особое внимание роли Лундина в этом скандале. Лицам, задействованным в махинациях, грозило от одного года до пяти лет тюрьмы. После того как в январе 1923 года коллегия присяжных передала дело Лундина в суд, Томпсон снял свою кандидатуру для переизбрания на пост мэра. Обвинительное заключение увенчало гору претензий к его администрации (позже Томпсон жаловался, говоря: «Друзья меня распяли»). Летом присяжные оправдали Лундина и остальных обвиняемых – команда адвокатов, возглавляемая Кларенсом Дэрроу, была мощной и профессиональной. Несмотря на то что в наши дни образ Дэрроу стал синонимом благородства и высокого интеллекта, он без колебаний брался за уголовные дела тех, кто мог оплатить гонорар и почти всегда выигрывал (Дэрроу защищал Фрэнка МакЭрлайна, самого жестокого стрелка Чикаго). Адвокаты заставили свидетелей изрядно попотеть, поскольку большинство из них клевали из одной кормушки с обвиняемым. Томпсону пришлось прервать отдых на Гавайях, чтобы дать свидетельские показания на Лундина, что стало закономерным финалом партнерства. Чтобы извлечь выгоду из хаоса в рядах республиканцев, новому лидеру демократов Джорджу Бреннану, преемнику Роджера Салливана, был нужен кандидат, который не противопоставлял бы себя правящему крылу. Выбор пал на шестидесятилетнего Уильяма Е. Девера[83], прослужившего десять лет олдерменом и двенадцать – окружным судьей. За время государственной службы он не фигурировал в скандалах. В 1887 году Девер с отцом переехали из города Уоберн штата Массачусетс в Чикаго. Работая дубильщиком, он окончил вечерний юридический колледж, что позволило открыть собственную юридическую практику в 1890 году. В апреле 1923 года Девер стал одним из пяти демократов, признанных двухпартийной комиссией приемлемыми кандидатами на пост мэра Чикаго. Несмотря на реформаторские склонности кандидата, Бреннан знал о его гипертрофированной амбициозности и готовности играть в политику. В качестве цены за поддержку демократического аппарата, Девер отказался от управляющих рычагов, способных справиться с чикагской коррупцией, отдав их под патронаж партийного босса. Поразительно, но при таких обстоятельствах Девер сумел доставить Торрио и Аль Капоне много проблем. Он победил на выборах, набрав свыше 100 000 голосов. Биограф Девера называл его насквозь мокрым сторонником сухого закона. Однажды он заявил группе немцев, хлещущих пиво: «Я никогда и виду не подавал, что могу поддерживать сухой закон. Я и сейчас его не поддерживаю». Однако он действительно был ревностным поборником соблюдения закона. На должность начальника полиции Девер назначил капитана Моргана Коллинза, некогда изучавшего медицину и владевшего собственным баром. Реформаторы считали его честным и способным полицейским. Один следователь насчитал в его районе шестнадцать букмекерских контор. Коллинз честно признался: для того чтобы превратить развратный район Чикаго-авеню в приличное место, необходимо по меньшей мере триста человек для охраны передних и задних входов каждого заведения. В течение месяца люди Коллинза совершали облавы по злачным местам по всему городу с безудержным энтузиазмом, арестовывая по 450–500 человек за каждую зачистку. За полгода его люди закрыли более четырех тысяч салунов и пятьсот точек по продаже безалкогольных прохладительных напитков – известных мест торговли пивом. Коллинз объявил команде, что требует большей активности: «Если я не получу результата – некоторым придется искать работу». Чикаго слышал такое и раньше, но через две недели число отозванных лицензий достигло 1400. Торрио, Аль Капоне и остальных пугало, что Коллинз решительно отвергал предлагаемые выгоды. Four Deuces был центральным заведением Торрио и Аль Капоне, Коллинз совершил рейд и закрыл его. Само по себе это не являлось большой проблемой; у них была дополнительная штаб-квартира в Pershing Hotel на 64-й улице в районе станции Коттедж-Гроув. Тем не менее обстановка накалялась. Сначала Торрио предложил Коллинзу $1000 в месяц, чтобы тот отстал. Вскоре Торрио увеличил сумму до $100 000. Еще один глава бутлегеров предлагал отступные – $5 за баррель пива в день только за разрешение на перевозку (объем транспортируемого пива составлял 250 баррелей в день). Коллинз ответил «нет» на все предложения и прикрыл двести букмекерских контор, принадлежащих Монту Теннесу, боссу городских игорных заведений, ранее всегда покупавшему полный иммунитет. В скором времени журналисты уже писали о высыхании Чикаго. Засухи не наступило, но ситуация придала дополнительный импульс плану Торрио. Однажды О’Доннелл сказал: «Я могу сломать этого петуха Капоне голыми руками в любое время, если он захочет выйти и драться как мужчина». Возможно, это была бы эпическая уличная драка. Спайк выглядел бойцом – длинный, худощавый и жилистый. Морщины на узком выразительном лице придавали ему сходство с грустным бассет-хаундом. У Спайка было отменное чувство юмора. Хороня лучших людей или зализывая раны на собственной шкуре, он говорил: «Моя жизнь – существование между последовательностью пуль. В меня стреляли и промахивались так часто, что думаю, не наняться ли куда-нибудь живой мишенью». После того как друзья выкупили ему помилование у губернатора Смолла – приблизительно в то же время, когда Девер стал мэром, – Спайк О’Доннелл собрал братьев и нанял около дюжины водителей, громил и продавцов. Как правило, эти люди были освобождены условно-досрочно. Особое место занимал Джерри О’Коннор – еще один выпускник тюрьмы в Джолиете. У новой банды был хороший старт. Первым источником дохода стал захват чужого пива, зачастую принадлежащего Торрио. Затем О’Доннелл наладил поставки из пивоварен Джолиета. Это было настоящее пиво, а не сомнительное пойло, в которое добавляли спирт и в таком виде сбывали клиентам. Более того, его пиво стоило $45 за баррель против $50 у Торрио. О’Доннелл начал с салунов в своем районе Керри-Патч на юге Чикаго и быстро добрался до Задворок Салтиса в районе Нью-Сити. Деятельность О’Доннелла проходила исключительно за счет особенностей репрессивной политики администрации Девера. Игорные заведения, пивоварни, бордели и подпольные бары, располагавшиеся в относительно больших и тщательно продуманных помещениях, обязательно имевшие фиксированный адрес, «не могли существовать и десяти минут без ведома окружного капитана полиции», говорил один исследователь. До прихода Девера мэрия выдавала защитные мандаты через олдерменов – таких, как Кофлин, Кенна или Пауэрс, – которые обеспечивали неприкосновенность заведений и собирали дань. Начальника полиции, допускавшего что-либо выходящее за рамки показушных облав, или убирали с должности под благовидным предлогом, или досрочно отправляли на пенсию. Мэр Девер и глава полиции Коллинз изменили устоявшийся порядок, положив конец централизованной коррупции. Хотя окружным шефам полиции было приказано навсегда закрывать нелегальные заведения, в инструкциях существовала лазейка, позволявшая их фактически игнорировать. Невозможно было доказать, что они знают о том или ином подпольном месте. Учитывая коррумпированность на этом уровне, Спайку О’Доннеллу не составило труда наладить протекцию. Капитан Томас К. Вулф, при совершении проверочных рейдов вместе с сержантом Эдвардом Нилоном, рекомендовал салунам покупать пиво О’Доннелла вместо пива Торрио. Cначала конкуренция проходила относительно спокойно. Торрио снизил стоимость пива до $40 за баррель. О’Доннелл не мог поступить аналогичным образом. Великая пивная война 1923 года началась как классическая практика устранения конкурентов у картелей, не претерпевая никаких изменений на протяжении весны и лета. Тем временем произошли три не связанных между собой события, оказавших значительное влияние на рост могущества Аль Капоне.