Человек наконец посмотрел на Бориса и замер, жадно всматриваясь в лицо незнакомца, чуть отошел назад, прищурился, присел и наконец тихо, завороженно промолвил: — Боря! Кова! Затем подался вперед, обнял его, уткнулся головой в грудь и вдруг заплакал. Борис положил руки ему на плечи, слегка похлопал ладонью: — Ну, ну. Витя. Я это! Я! Малек опять отпрянул чуть назад, со слезами на глазах, но сияющим лицом, окинул полумрачный подвал: — Ну и кто мне не верил, босота, и ты, Заноза, тоже, — он посмотрел на бармена. — Кова. Вот он, тот самый, знаменитый. Вернулся! Бармен указал рукой на свободный столик: — Может, присядете? Я принесу. Что будете? — Мне воду. Бутылку. Вите?.. — он посмотрел на товарища. — Водку и пива, — заявил Малек. — Стакан водки и закуски побольше, — подправил заказ Кова. Некоторое время сидели молча, глядя друг на друга. Бармен принес в запотевшем графинчике водку, закуску, бутылку воды и стаканы. Глядя на минералку, все же спросил: — Может, что посерьезнее? — Все хорошо. Спасибо. Сыт, — и налил Мальку грамм тридцать. — Давай я дозировать буду. Не возражаешь? Малек махнул рукой: — Валяй! — и поднял рюмку. — Ну что, как положено, за встречу! — Поставил рюмку обратно. — Погоди, давай еще раз обнимемся. — Давай за встречу. Встали, обнялись, сели, выпили. Малек откусил бутерброд, запил водой: — Борь, может, водочки, ну за встречу? — Нет. Спасибо. Ты пей, если хочешь. — Я-то да. Наливай еще! — Погоди. Поешь сначала. Ну и давай, начинай. — Что? — Рассказывай. Как живешь? Вижу, не шикуешь. Витя посмотрел на пустую рюмку и несколько задумчиво отметил: — Не шикую, верно, но и не бедствую. Борис как бы согласился: — Вижу, тоже верно. И все же… Семья, дети? — Семья. Что-то вроде. Потомства нет, но живу, есть женщина. Как это сейчас называют — гражданский брак. В таком браке. — Работаешь? — С этим не совсем. Со специальностью в свое время не получилось… Нет, работаю, конечно, когда надо, свои люди, связи, один звонок — и машину разгрузить, погрузить всегда пожалуйста, наличманом получил и гуляй. Шура тоже работает, в подъездах убирает, жильцы хорошо платят, ну и пенсия, вторая группа у нее — тоже плюс, неплохо получается, жить можно, так что не бедствуем, квартирка у нее… у нас, тут на Подоле, небольшая, полуподвальный этаж, так что устроен. Ты-то как? Давно откинулся? — Ух ты, откуда жаргончик? Сидел, что ли? — Да нет, бог миловал. — Пару месяцев как вернулся. — Это получается пятнадцать лет прошло, тебе ведь пятнашку впаяли? — Да, но отсидел десять. Раньше вышел. — Ты-то как, Борь? Осматриваешься пока? — Можно так сказать. — Жить как планируешь? — Не знаю пока. Сложно все тут. Вот у тебя, видишь, жизнь сложилась. Как-никак, жена, квартира, работа, сам себе хозяин, а я пока не знаю, смотрю, как-то сложно все вокруг. Малек проверил взглядом рюмку: — Еще по чуть-чуть? Борис отмерял тридцать грамм: — Давай. — Хочу за тебя, Боря, чтоб нашел себя здесь. Может, и не просто тут у нас, не знаю, думаю, это только так кажется, но порешается как-то, вот увидишь. А вообще обращайся — чем смогу, помогу, сдохну, но не откажу. — Я знаю. Спасибо, Витя. Буду иметь в виду, конечно. Ты закусывай, на еде не экономь, все съесть должен. Оплачено. — Борь. Можно спрошу? — Малек отложил бутерброд, рукой вытер губы. — Почему нет. Можно. — Про Бессараба. Борис посмотрел по сторонам. Народ вокруг на них внимания не обращал, был занят собой: кто пил водку, кто пиво, чем-то закусывали, курили, отправляя к приземистому потолку с выпуклыми тесаными поперечинами, сизые струи дыма. Налил полстакана воды, выпил: — Хочешь, могу рассказать. Дело прошлое. Малек промолчал, но было ясно, хотел услышать, очень хотел, причем уже много лет. — Ты ведь помнишь, когда я ему возле садика бока помял, и меня после этого посадили первый раз, ему словно руки развязали. — Помню. Подмял под себя город, и быстро, сначала территорию расчистил, затем подмял. — Вот-вот, — Борис снял мастерку и повесил на спинку стула, в помещении было и душно, и жарко, и муторно. — Ты лучше меня знаешь, я ведь в это время сидел. — Знаю. Нашу банду он тоже быстро ликвидировал. Нескольких избили они, поодиночке, тебя не было, меряться силой с ним не рискнули, пацаны постепенно уходить стали: кого в армию забрали, кто учиться пошел, некоторых Бессараб к себе переманил, из тех, кто бойцы были. Отряд он сколотил, в городе таких еще не было. Бойцы отменные, спортсмены, дисциплина железная и материальная заинтересованность. Крышу ему папаша обеспечил. И потекло бабло, рынки, киоски, магазинчики. Не поверишь, уже через полгода поднялся. «Тойота прадо», личный водитель, охрана, дом — дворец, а еще через год уже «хаммер», несколько ресторанов, что еще, просто не знаю, поднялся Бессараб так, сука, что скрылся в облаках. — Я помню, Витя, когда вернулся, так и было, высоко взлетел, не ровня мы ему стали. Ну да и ладно. Если честно, зла я не держал, от меня ему тогда тоже крепко досталось: в больнице недели две провалялся, сам помнишь. Но он первый решил былое вспомнить, видно, обида в нем на меня крепко засела. Около месяца прошло, шел я как-то по улице, сзади «хаммер» подкатил, чуть вперед проехал, тормознул. Два жлоба вышли, ко мне подошли, поздоровались. Один говорит: «Кова, Бессараб привет передает, побазарить хочет, мировую распить. Не откажи». Сел в машину, один из них ствол достал, к горлу приставил, другой наручники защелкнул. Вот и все. Куда привезли, не знаю, сарай какой-то, на голову мешок надели. Там били долго и по-всякому, потом Бессараб приехал, по голосу его узнал, даже не поздоровался, сказал только, тварь, что долго момента этого ждал. Тоже бил и наслаждался, плоскогубцами на груди и на спине кожу с мясом рвал, шрамы по сей день. Измывался, как хотел. Одним словом, попал я по полной. Скажу честно, кричал я сильно, и не стыдно сказать, слезы текли ручьем, очень больно было, Витя, и не кончалось это никак, на зоне такого зверства не видел, боялся — не выдержу, кончусь от боли. Потом наконец сказал он мне: «Решил не убивать, хотя лучше было бы грохнуть. Так что слухай меня, красава, раны залижешь, и чтобы духу твоего не было в городе. Поступишь иначе, благополучно сдохнешь». И напоследок так ударил чем-то в печень, что потерял я от боли сознание. Очнулся в лесу, выкинули, как собаку, подыхать, твари. Хорошо, весна была, зимой замерз бы. Идти не мог, мышцы на ногах отбиты были, дышать нормально тоже, воздуха не хватало, в легких при дыхании кровь хрипела и клокотала. Долго полз, всю ночь, терял сознание, приходил в себя и дальше полз. Утром к дороге добрался, там меня и подобрали. Я потом вернулся на то место, и куда выполз, и куда выбросили, километра два на брюхе карабкался, как смог, сам удивляюсь, вот что значит жажда жизни. В больнице почти месяц провалялся, из них три дня в реанимации, ты это и сам знаешь, приходил ведь, проведывал. Малек только согласно кивнул. — Печень, почки поотбивали уроды, ребра сломали, но самое плохое, легкое травмировали, отек был, после больницы еще потом месяц долечивал. Да, менты приходили, интересовались, нацеленно, может, побил кто, спрашивали. Сказал, что нет, сам на мотоцикле разбился. Уточнять не стали, только предложили, что нетрезв был, я согласился. Не хотел я огласки, замять хотел, не знаю почему, но чувствовал, что сделать так надо. Да и не мог тягаться я с Бессарабом по судам, добил бы он меня и уничтожил. Нет, тем путем бороться с ним я не мог, но и простить тоже не в правилах было. А менты в ГАИ сообщили, так те меня потом оштрафовали, хотели и права забрать, но я не отдал, сказал, что где-то дома они, найти не могу. Вот так было, Витя. Некоторое время сидели молча. Борис взял графинчик, повертел в руках, налил Мальку в рюмку, затем подумал — и себе, в стакан. — Вспомнить пришлось не самое приятное. Запомнил я, Витя, на всю жизнь боль ту. Ну давай, не приведи повториться такому, врагу не пожелаю. Они выпили, Малек закусил, Борис запил водой, опять помолчали. Витя вопросительно посмотрел по сторонам: — По-прежнему не куришь? Борис жестом указал бармену, тот понимающе поднял руку, а через пару минут принес пачку «ELEM» и зажигалку. Малек с удовольствием проглотил порцию дыма и опять посмотрел по сторонам. — Что еще? — Не понял Борис. — Пивка бы.