- Я территорию патрулировал, - заикаясь, начал Вепрь. – Гляжу: под гнилой березой – фигура темнеет. Горбатая, как знак вопроса… Осенние холода – поотбили у партизан охоту делать долгие вылазки в город. Но тем усерднее ребята играли в другие игрушки. По ночам, если не спалось – обходили периметр Лагеря. Вроде как – охраняли покой мирных островитян. Итак, прошлой ночью Вепрь был в дозоре. И чего-то испугался. Удивительного мало. Лагерь – чуть ли не буря накрыла. Ветер. Дождь. Мрак. Пусть мой приятель Вепрь – и храбрец. Но и такому бесшабашному герою – всякое могло померещиться. - Ты горбача того – хорошо разглядел?.. – осторожно спросил я. Вепрь немного подумал: - Я разобрал силуэт. Уродец был шагах в ста от меня. - А с чего уродцу обязательно быть постантропом?.. – снова спросил я. – Хватает у нас на Острове горбачей!.. Моя гипотеза была изящнее некуда. Скрюченный в три погибели дед – ночью пошел в кусты мочиться. Так наверняка все и было!.. Простая разгадка – почти всегда самая верная. Но партизан покачал головой: - Нет. Горбач – зомби. Он выл. - Выл?.. Мое лицо задергалось. Я тоже слышал ночью вой!.. И решил в первый миг, что это – упырь!.. В конце концов – собака и постантроп воют не одинаково. Я мог и не перепутать. Но я сделал попытку успокоить и Вепря, и себя: - Выла псина. Собак на Острове – не меряно. Горбатый мужик отливал под гнилой березой. А поблизости – развылся блохастый барбос. - Ты думаешь?.. – слабо улыбнулся Вепрь. Я его не убедил. Но хоть капельку взбодрил. Знаменитая «гнилая береза» - растет на дальней окраине Лагеря. А нелюдей – надо ждать со стороны трассы. Они придут за нами из города. Я встряхнулся. Пес выл или упырь – не угадать. Остается просто жить дальше. - Идем, - позвал я Вепря. – Наверное, уже раздают «гуманитарку». 41.Потемки Слегка забрызганное солнцем – Поле. Вагончики. Палатки. Натянутые веревки – по которым развешено мокрое белье. Мусорные кучи. Там и сям – ярко пылают костры. Народ готовит себе еду и чай. Самый жаркий костер – горел под брезентовым навесом. Здесь собралось немеряно островитян. Небритые дядьки. Представительные дамы. Чумазые детки. Молодежь. Публика ждет спонсорскую фуру. Так странно, что машины все еще нет!.. Когда бы я ни притаскивался за «гуманитаркой» - фургон бывал наполовину разгружен. Десятки людей успевали забрать свои ящики припасов. Но сегодня – фура запаздывает. Вепрь и я – смешались с толпой ожидающих. Люди начинали нервничать. Переминались с ноги на ногу. Бросали хмурые взгляды в сторону Мусорной аллеи. Оттуда должна была прикатить машина с халявой. По кругу вертелись однообразные разговоры про дорожные пробки. Народ справедливо полагал, что из-за пробок-то фура и задерживается. Увязла, когда выезжала на трассу. Лысый сердитый старичок – то и дело открывал крышку раритетных, на цепочке, часов. Морщил красный лоб. Бурчал: - Н-да-с!.. Выбились из графика. Не по-гвардейски это!.. Непорядок!.. Старичка я помнил. Его палатка цвета хаки – стояла на краю Поля. Дедок был полоумный. Говорили: он отставной вояка, побывавший в «горячих точках». И что он прячет под подушкой табельное оружие. Старичок охотно отзывался на кличку Полковник. Ветер крепчал. Выползли на небо серые тучи. Солнце – пропало. Дрова в гигантском костре – превратились в уголь. Часть толпы – разбрелась за хворостом. Но народу под брезентовым навесом – не стало меньше. Наоборот – подтягивались все новые и новые островитяне. Спонсорская фура не приехала!.. Дурная весть – разнеслась по Лагерю вдоль и поперек. Сегодняшние коробы с «гуманитаркой» полагались только нашей смене. Но тревога – проняла всех. На Острове – не найти было беженца, который жил бы не на спонсорские подачки Растущая толпа – колыхалась и гудела. Люди терли опухшие глаза. Чесали затылки. Вновь и вновь задавали друг другу одни и те же вопросы: - Чего нам спички и колбасу не везут? - Шину у фуры пробило, что ли?.. Закапал мелкий противный дождь. Ветер – скреб до костей. Народ плотнее упаковывался в куртки и пальто. Обматывался шарфами. Не расходился. Чтобы не мерзнуть – по всему Полю зажигали костер за костром. Я сходил проведать Аишу. Она напоила меня горячим красным чаем. Заставила надеть теплый свитер. Про фургон – моя милая уже знала. Я уговорил ее и дальше оставаться у палатки. Подбрасывать сухие ветки в наш маленький костер – и ждать меня. А я – направлюсь опять на Поле. Либо приволоку ящик «гуманитарки» - либо что-нибудь разузнаю. Любимая не хотела меня отпускать. Да и я – не торопился идти. Мы обнялись, поцеловались. Заглянули друг другу в глаза. Не в том беда, что фура не доставила плюшки и барахло!.. Мы оба чувствовали: случилось и кое-что похуже. Тоска – так и грызла нам сердца. Нас будто бы толкнуло за невидимую черту. В неизвестность. В потемки. В то неотвратимое беспросветное будущее – о котором мы избегали и думать. Часто оборачиваясь, я побрел по тропинке. Аиша – неотрывно глядела мне вслед. 42.Недоброе Полковник захлопнул крышку ретро-часов. Яростно сплюнул. Ругнулся. Фура – запропастилась неведомо где. У меня часов не было. Я не ответил бы, сколько уже мокну на поляне. Но фургон – и в самом деле – опаздывал безбожно. Одними заторами на дорогах – такую задержку не объяснить. Над Полем – стоял гвалт. Тут скопилось не меньше половины народа со всего Лагеря. Люди ходили от костра к костру. Гадали вслух: где фура?.. Булькали над огнем котелки. Островитяне тащили из палаток чипсы, печенье, копченое сало. Хотели скоротать время за хорошей едой. Нас всех напрягало, что не едет машина с провиантом. Но положа руку на сердце: деликатесов в Лагере все еще хватало. - Привезут нам припасы или нет?.. – с набитыми ртами возмущались беженцы. Я шатался по Полю туда-сюда. Слушал обрывки разговоров. Поражался. Фура не приехала. Нарушился привычный порядок. Этим дело, возможно, не кончится. Мы ведь ничего не знаем про кукловодов-спонсоров. И какие у них на нас планы. Но людей волнует только то, что не подвезли еду. Притом, что голод – нам сто процентов не грозит. На Острове – даже собаки упитанные. Недоброе чуяли разве что партизаны. Вепрь, Суслик и остальные. Они сидели отдельным тесным кружком. Шепотом спорили о чем-то. Обменивались сиротливыми взглядами. День окончательно сделался промозглым. Дождь – не переставал. Время от времени – усиливался почти до ливня. Ветер – каждым вздохом смахивал с деревьев желтую и коричневатую листву. Небо – затянуто серой мутью. Казалось: всю Землю оплетает зловещий сумрак. Мое сердце – ныло мучительно. Я раза четыре навещал Аишу. Мы перекусывали. Пили чай. С трудом мне удавалось преодолеть искушение не возвращаться на Поле. Пусть фура – вместе со всеми спонсорами – катится в ад!.. А мы с Аишей – спрячемся от дождя в палатке. И все-таки я шел обратно – к брезентовому навесу. Надо, надо дождаться прибытия треклятой машины. Убедиться, что лагерная жизнь вошла в прежнюю колею. Больно было сознавать: подачками спонсоров мы связаны без веревки. Я и Аиша – должны набраться смелости. Покинуть – наконец – чертов Лагерь. Попрощаемся с сытостью и относительным покоем – зато не будем зависеть от поставок «гуманитарки». Но это будет – после. Не сегодня. Не лучший сейчас момент – чтобы отсоединяться от толпы. Народ кишел не только на Поле. Лагерь до самых окраин был взбаламучен. Целые толпы слонялись по Мусорной аллее. Доходили до обочины трассы. Передавали по эстафете свежую информацию: - Пусто на трассе… Проехал бензовоз. Нет, фуры не видать. Ветер без пощады трепал шевелюру деревьев. Тяжелыми каплями – падал и падал дождь. Народ – измучился, продрог. Начал рассеиваться по палаткам – отогреваться. Но вот от трассы – подхваченный сотнями глоток – долетел крик: - Едет!.. Едет!..