- Ох, там постантроп!.. Говорящий!.. – Толстая дама в белом бюстгальтере схватилась за голову. – Я не знала, что такое бывает!.. Весной я не знал, что вообще бывают постантропы. Хотя бы и не умеющие говорить. Дама рухнула коленями на пол. От ужаса лицо у нее как бы сдвинуло набок. Правая грудь – вывалилась из бюстгальтера. Народ теснился в кучку, как воробышки лютой зимой. К приветливой «мамочке» - никого не манило. Но конвоиры-упри не дали нам время раздумывать. Яростным лаем и увесистыми пинками – двинули колонну по коридору. Толстуху в белом бюстгальтере – подняли за локти. Вернули в строй. Полуголые, сломленные, затравленные – мы едва переставляли ноги. Будто в мокром песке вязли. От лифта до ресепшена – был всего поворот; но нам пройти этот путь было труднее, чем знаменитой улитке влезть на вершину Фудзиямы. Я думал: еще шаг – и свалюсь. Рядом со мной – упадет Аиша. И вообще, все мы попадаем друг за другом – как сбитые шаром кегли. - Не смущайтесь, мои милые овечки!.. Идите!.. Мамочка вас накормит, напоит да в теплую постельку уложит!.. У ресепшена горбил спины целый взвод нелюдей. Желтые плошки-глаза – сканировали коридорную мглу. Белел целый частокол клыков. От сладострастного людоедского урчания – сердце скатывалось в трусы. Кое-кого из упырей я помнил. Стокилограммовая образина в камфарном халате – это докторша. Та самая, что в день собеседования брала у меня кровь из пальца. Рядом – сутулится гендиректор; не поленился выползти из своего логова-кабинета, куда не просачивается солнце. А тот нескладный верзила – летом носил еще человечью личину. Он был на фирме компьютерщик, сисадмин – кем, наверное, работает и теперь. Клыки отрастил, а очки снял. - Идут!.. Они идут!.. Мои сладкие овечки!.. Мамочка так по вам скучала!.. Левее компьютерщика и докторши – скалилась двуногая антропоморфная тварь. Не постантроп в классическом виде. Нечто похлеще. Вдоль позвоночника – торчали костяные шипы. Совсем как у ящера меловой или юрской эпохи. Лицо – в сером коридорном полумраке – вырезывалось нестерпимо белым пятном. Клыки – такие же, что и у упырей; может быть, немного короче. Глаза – так и полыхали, полыхали зловещим зеленым огнем. Колонна на мгновенье замедлилась. Но сейчас же – без понуканий от сопровождающих нелюдей – многократно ускорила ход. Люди помирали со страху; раздавались крики и плач. Всем хотелось быстрее оказаться вне досягаемости изумрудных гипнотических глаз чудовищной «мамочки». Аиша теснее ко мне прижалась. Плечо мое было мокрым от ее слез. Я дрожал и потел. Мышцы превратились в тягучий мармелад, кости – готовы были с хрустом сломаться, как тоненькие сухие палочки. У меня едва доставало сил – помочь Аише, которая на меня облокачивалась. Но, как и всегда бывало со мной в худшие моменты – мысль работала на полную катушку. «Мамочка» - продвинутая форма упыря. Отличия от прочего поголовья: гребень, зеленые глаза и сохранившаяся речь. Именно, что сохранившаяся. «Мамочка» - не изначально бесовка. Еще, быть может, недавно – была человеком. Молодой женщиной – судя по всему. Она и теперь – в браслетах и накладных ногтях. Обута в туфли на острых шпильках. А под кофточкой – круглится грудь. Кажется, нехилые модельеры приложили руку к мамочкиному наряду. Одни только прорези для шипов гребня – прямо-таки верх портняжного искусства. И что же такое с вами сделалось, мадмуазель?.. Конечно – тебя укусил упырь. Но тогда бы ты и сама стала упырем – каких я встречал сотни. Просто упырем – без костяного гребня. Ты бы выла и хрюкала – но ничего не верещала бы про овечек. Потому что фиолетовый шершавый язык в твоей слюнявой пасти – не справлялся бы с человеческим лексиконом. Феномену «мамочки» - я видел единственное объяснение. Проникшая в кровь слюна упыря – не на всех действует одинаково. У одного из сотен тысяч укушенных – метаморфоза повернет в особое русло. Аиша как-то подметила: постантропам свойственна кастовость. Деление на аристократию и быдло. Не закреплена ли эта иерархия биологически?.. Я в свое время пересмотрел море фильмов вроде «Брачные игры в мире животных», «Обитатели африканской саванны» - и т.д. Из этих фильмов я знал: бивни, гребни, ветвистые рога, хохолки – отметины матерых вожаков. Агрессивных доминантов. Тех, кто выбирает пастбище для стада и владеет гаремом самок… Сглотнуть бы. Но во рту у меня не было и капли слюны. Сожравший внутренние органы Пончика гендиректор – не самая важная сошка в царстве постантропов. Конь на шахматном поле, от силы – ладья. Но никак не ферзь, не король. А подлинная королева упырей – блещет зелеными кошачьими глазами. Качает пластинами гребня. Травит нас нерифмованным стихотворением про овечек… Наша колонна почти миновала ресепшен. Я в последний раз глянул на клыкастую королеву. Она вдруг перехватила мой взгляд… И тут я едва не согнулся пополам от ужаса – потому что узнал Крайту. Я застыл, как соляной столб. Но один из нелюдей-конвоиров – ткнул мне кулаком под ребра. Аиша обняла меня – и горше заплакала. Я оперся о нее – и зашагал в ногу со всеми. В горле моем застрял ком, который я не мог отхаркнуть. А череп буравил вопрос: не вспомнила ли меня Крайта?.. Мы долго тащились по коридору – мимо десятков знакомых мне дверей. За той дверью – располагалась когда-то бухгалтерия, за этой – объедались печеньем продажники… Не знаю, подвели меня нервы и слух или нет. Но мне слышалось: из-за дверей несутся приглушенные людские голоса, вздохи, стоны. Мы подошли к белой двери. С лучших времен на ней уцелела табличка: «Отдел маркетинга». В замок – вставлен ключ. Шедший впереди упырь – отпер дверь. Нас, пленников – в один миг пропихнули поверх порога. Дверь за нами – захлопнулась. 59.Арестанты Лысые стены белели сквозь непрозрачный воздух. Электричество не горело – разумеется – и здесь. Новый щелчок ключа. Запертая дверь отделила нас от конвоя, который в полном составе остался в коридоре. Мы были временно предоставлены самим себе. Жалкая, трясущаяся от страха горстка народу. Впрочем, мы не были единственные постояльцы тюремной камеры. Нас мигом обступили человек двадцать. Такие же, как и мы: раздетые до исподнего, бледные и взъерошенные. Мгла размывала контуры тел. Чуть ли не на всех окнах – жалюзи. Неоткуда протечь и капельке света. Я вспомнил: наш сегодняшний каземат и правда был когда-то отделом маркетинга. Но офисный уют – кулер с водой, стеллажи, ряды компьютеров и кресел – пропал без следа. Вместо всей мебели – красовались по углам пластмассовые ведра. От ведер поднималась характерная вонь: постантропы не забыли, что пленникам нужно во что-то справлять естественные надобности. Люди потихоньку включались в разговоры. Изливали друг на друга тоску и боль. Бесплатный сеанс психотерапии – это все, что один обреченный способен помочь другому. Арестанты-«старички» кое-что сообщили о порядках людоедской каталажки. Сведения были скудные донельзя: я только и уловил, что узникам выдается диетическое питание. «Старички» и не могли много рассказать: они торчали в застенке от силы вторые сутки. Какие беды свалятся на голову завтра – завтра и узнаем. Мы с Аишей держались в сторонке ото всех. Стояли в обнимку – и дрожали. Из толпы «старичков» подошел парень – тощий, как глиста. Окликнул меня по имени. Шире распахнув глаза, я признал Вепря. Приветствовал его нервной улыбкой. «Здорово живешь, брат!» - явно не годилось к случаю. - И вас людоеды замели?.. – грустно спросил партизан. – А меня еще вчера за шиворот взяли. Тогда, на лагерном Поле… Я думал: драться с чудищами буду. Да куда там!.. Вепрь устало махнул рукой. Он выглядел не столько подавленным, сколько растерянным. Изумленным. - Скажи ему… - посоветовала мне Аиша. – Про Суслика. – В голосе ее были слезы. Вепрь глянул на нее: - В курсе я… У парня дырка от клыка… Укусили, одного из первых. Горло мне забил ком. Уставив глаза на большие пальцы своих босых ног, я с трудом выложил: - Умер Суслик. Какая там дырка от клыка… Всего искромсали. Загрызли. Но уж он-то дрался… У Вепря вдруг задергались обе щеки. Руки беспомощно повисли, как ремни. Суслик был Вепрю лучший друг и почти брат. Надежный товарищ по игрушечной герилье – которая заменяла хлопцам смысл жизни. В помещении не становилось светлее. Разговоры обрывались один за другим – как гаснут на ветру сигареты. Жалюзи мешали видеть – но на город, должно быть, спустился вечер. Скоро подкралась и черная кошка – ночь. Темный воздух в нашей западне был тяжелый от пота, дыхания и – простите – газов тридцати с лишним арестантов. Не прекращали «благоухать» и ведра. Поразительно – но некоторые из нас быстро заснули. Просто грохнувшись на одетый в линолеум пол. А во сне зачмокали губами, забормотали, захрапели – травя душу остальным. До чего, до чего мы докатились!.. Сделались скотиной, запертой в хлеву. Хоть бы не медлили упыри – и утром же забрали нас на убой. Поздно цепляться за жизнь – когда твое человеческое достоинство втоптали в навоз. Я крепко-крепко обнял Аишу. Она спрятала лицо у меня на груди – и не шевелилась. Но я понимал, конечно: Аиша не спит. О, я головы бы не пожалел – выкупить мою девочку отсюда. Из проклятой ловушки. Увы, увы!.. И голова моя, и потроха – и без того достанутся упырям. Один мужичок сходил в ведро десять раз за ночь. На дурня со всех сторон цыкали и шипели. Я и сам мечтал ему кишки выпустить – когда опять звонко журчала его струя. Моча у дяденьки была вонючая на редкость. Я не сомкнул глаз до утра. 60.Крылатые муравьи Незаметно забрезжило утро. Я сидел, уронив свинцовую голову на руки. Рядом со мной – свернулась калачиком Аиша. Она была разбита вконец. Вепрь открыл глаза: - Прекрасное утро!.. Всем потрясениям вопреки – партизан не расстался со специфическим чувствам юмора. Люди вокруг – кашляли. Зевали. Чесались. Одна дама, сгорая со стыда – присела над ведром. Спустила трусы. Похоже, для того упыри и не вырезали нас всех разом – чтобы унижения рода человеческого не прерывались. Открылась дверь. Парочка постантропов втолкнула к нам двухъярусную каталку. Сплошь заставленную пластиковыми тарелками с какой-то бурдой. Да картонными стаканчиками желтоватого чаю. - Закуска и питье на сегодня, - с кислой улыбкой прокомментировал Вепрь. За упырями нарисовались четыре женщины-коллаборационистки. В белых медицинских халатах и с восковыми монашескими физиономиями. Роздали нам порции. Я только поковырял свои тушеные овощи вилкой. Хоть после вчерашней дрянной лапши я и макового зернышка не съел – аппетит не приходил ни в какую. Потом «монахини» собрали объедки, посуду и приборы. А заодно – поменяли нам парашные ведра. Дышать стало чуточку легче. Заправившись едой, кое-кто из арестантов – снова грохнулся спать. Неглупо, надо признаться. Сбежали – по крайней мере – от самих себя. Другие сидели – терзались мрачными думками. Завязывались разговоры – но быстро потухали. Болтуном упорнее прочих – оказался тот мужичок с ночным недержанием мочи. Он вращал языком без остановки. И мало интересовался: слушает кто-нибудь или нет. - Я в толк не возьму, - приступил мужичок к энному по счету монологу. – Возле секретарской стойки – что было за чучело было с гребнем?.. Да еще говорящее, дери меня черт!.. Ненормальный какой-то постантроп. А?.. На мужичка яростно косились. Никому не нравилось, что он поднял такую неприятную тему. Всем и без того было до соплей страшно. Но вопрос-то был грамотный и резонный. И я мог бы сказать словечко про «адскую мамочку» - Крайту. Я знал о ней на грамм больше, чем остальные. Аиша внимательно посмотрела мне в лицо. Она всегда угадывала, не просится ли мне что-нибудь на язык. Я открыл было рот, но… промолчал. Нет, нет и нет!.. Что я такого могу поведать?.. Жила-была офисная бабенка, вся в пудре и маникюре. Да и – на тебе!.. – превратилась. Даже не в упыря – а не пойми во что. То обстоятельство, что мы с Крайтой давние знакомые – совсем не привносит в дело ясности.