– Это не мои чары. – Я знаю, – сказал Джаспер, невесело рассмеявшись. – Ты не смогла бы и утку заколдовать, чтобы она крякала, – добавил он почти бесшумно. Что-то внутри Кассии напряглось, а затем замерло. Она словно со стороны наблюдала, как Джаспер выжидающе смотрит на нее, и отстраненно удивлялась, почему он выглядит так, будто это Кассия должна растопить холодное, ледяное молчание. Наконец Джаспер застонал и покачал головой. – Послушай, я полагаю, что это в той же мере моя ошибка, что и твоя. В конце концов, предполагалось, что я тебя обучу. Но ты же понимаешь, почему ты не можешь оставить эту вещь себе, правда? Где она? – Где… Кассия воспринимала сказанное заторможенно, все еще не понимая слов Джаспера и постепенно осознавая, что они не содержали извинений. С запозданием она поняла, что он просил у нее куклу. – Ты не понимаешь. Я не хотела, чтобы она так поступила с тобой. Она мне неподвластна. – Тем больше у тебя причин отдать это – «ее» – мне. Кассия, – сказал он, и его голос смягчился. Он шагнул к ней, подняв руки, как будто хотел прикоснуться, и Кассия отступила назад. Воспоминание о прошлой ночи сделало жест Джаспера резким и враждебным. Это привело ее в чувство, и она встретила его ошеломленный взгляд со всей уверенностью. – Ты неправильно меня понял, – твердо сказала она. – Чары на Вайолет не могут быть кем-то «выключены» и «включены». То есть она в принципе не поддается контролю. И она опасна. – Позволь мне самому судить, поддается ли она контролю, – сказал Джаспер, и Кассия стиснула челюсти. – Я уже видел подобную магию раньше. Я могу с этим справиться. Олливан сказал, что они с Джаспером вместе нашли заклинание Гайсмана. Он также намекнул, что Джаспер с тех пор уничтожил любые упоминания об этом. Любопытство Кассии взяло над ней верх. – Что произошло между тобой и моим братом? Джаспер вздрогнул от неожиданного поворота в их разговоре, его глаза сузились. – Ты знаешь, что произошло. Он кого-то убил. Я не хочу иметь дел с таким человеком. Пока он говорил, его речь становилась все медленнее как будто он постепенно осознавал смысл ее вопроса. – А что? Что он тебе сказал? Могла ли Кассия повторить то, что сказал ей Олливан? Что еще более важно, могла ли она удержаться, чтобы не повторить этого? Ей очень хотелось узнать, что скажет Джаспер. Добавив легкости в свой тон, она пренебрежительно пожала плечами. – Ты должен знать, каким он может быть, если его прижмут к стенке. Он сказал, что случившееся – твоих рук дело. Джаспер ухмыльнулся. – Тогда он пытался заявить то же самое. – Правда? Кассия этого не знала. Подробности преступления Олливана и его изгнания были мало кому известны, а она и не думала спрашивать. Кассию не нужно было убеждать, что ее вспыльчивый брат убил кого-то в драке. – К счастью, верховный чародей даже не стал придавать значение рассказанной им версии. Джаспер поморщился. – Без сомнения, в этой истории с куклой его козлом отпущения станешь ты. Ее мозг пытался это отрицать, но один взгляд на ухмылку Джаспера сказал ей, что это бесполезно. Конечно, он знал, что за этим Гайсманом стоит Олливан. И возможно, это было к лучшему. Олливан при любом удобном случае свалил бы вину на нее. И то, что Джаспер мог быть на ее стороне – в качестве запасного плана на случай непредвиденных обстоятельств, – не повредит. – До этого не дойдет, – сказал он, как будто прочитал ее мысли. – Послушай, Кассия, если я не ошибаюсь, ты взяла эту куклу из моих вещей в Странствующем Доме, так ведь? – Ну, я… – Итак, независимо от того, что ты думаешь о том, как с этим следует поступить, оно принадлежит мне. И если ты не отдашь мне это обратно, я буду вынужден сказать твоей семье, что ты занимаешься запрещенной магией. Мне придется рассказать им, что ты сделала со мной, чтобы они поняли, насколько сильно ты перегнула палку. Выражение его лица смягчилось. – Я просто не хочу, чтобы тебе причинили вред, Кассия. Ты знаешь это, не так ли? Кассия не была уверена в том, что знала это. Она вляпалась по уши, и если бы Олливан уже не забрал Вайолет у нее из рук, то была бы рада, возьми кто-нибудь на себя ответственность за нее. И она никогда бы не поверила, что ей следует держаться подальше от Джаспера только потому, что так сказал ее брат. Возможно, он действительно заботился о ней, и все это было лишь извращенным способом показать это. Все это еще не значило, что он ее шантажирует. Но Джаспер не знал всей картины произошедшего, и она могла бы покончить с этой неприятностью, делая все, о чем он просил, и ничем не рискуя. Олливан хотел снять заклинание Гайсмана и, наверное, уже это сделал. Если Джаспер хотел вернуть Вайолет, то пусть забирает. – Хорошо, – сказала она, тяжело вздохнув для пущего эффекта. – Я возьму куклу и принесу ее тебе сегодня вечером. Джаспер вздохнул и улыбнулся. – Спасибо, – сказал он. – Давай встретимся через час. – Через час? Он склонил голову набок. – Это же не проблема, правда? Если эта штука действительно так опасна, как ты говоришь, то чем скорее она окажется у меня, тем лучше. Кассии оставалось только надеяться, что Олливан уже справился с чарами. Она могла бы добраться до Странствующего Места, забрать Вайолет и добраться до Джаспера за час, только если брат не попытается встать у нее на пути. Ему не нужно было знать, что кукла предназначалась Джасперу. – Тогда через час, – сказала Кассия и, потеряв желание молиться, вышла из храма в темнеющую ночь. Глава 17 Олливан думал, что Сибелла просто не хотела иметь с ним ничего общего. Но в тот день ему показалось, что она хотела его смерти. Со вчерашнего вечера она придумала еще дюжину задач, которые входили в его президентские обязанности. Письма друзьям Общества, объявляющие о его назначении и намерениях на этот срок. Предложения и просьбы преемников, от которых, как он узнал, нельзя было просто отказаться – вне зависимости от ответа он должен был указать причину своего решения. Еще было несколько странных правил, которых он не видел в уставе и потому был отчасти убежден, что она выдумывает. Если в одном из нескончаемых состязаний в мастерстве магии между членами Общества не удавалось точно определить победителя, это должен был сделать президент. Если какое-либо заклятие было наложено на стены, двери или другие части самого здания, президент должен вынести решение о том, принесло ли заклинание пользу или нанесло вред, и только после этого его разрешалось снять. Избегать всего этого было утомительно. Олливан хотел бы просто пойти домой, но перед тем, как его вызвали в больницу, он отнес Гайсмана в убежище, и тот ждал там, прямо рядом с записями, содержащими заклинание, которое было разработано, чтобы его обезвредить. Сибелла следила за убежищем. Он точно не знал, как она это делает, и ему следовало бы восхищаться теми чарами, которые оповещали ее всякий раз, когда он перемещался внутрь. Все, что он знал, так это то, что стоило ему там оказаться, как она появлялась со стопкой бумаг в руках и стучала в дверь прежде, чем он успевал схватить Гайсмана и блокнот и снова исчезнуть. К огромному огорчению Олливана, сейчас отказать ей было еще тяжелее. Ему приходилось признать, что виной тому были слезы в ее карих глазах, которые он увидел в тот день, когда бросался в нее обвинениями. В общем, он не мог заставить себя просто виновато пожать плечами и переместиться, как сделал бы, будь она кем-то другим. И он знал, что скоро ей будет не до него. Если и требовалось какое-либо доказательство того, что Общество одаренных молодых чародеев было институтом бессмысленного веселья, а не институтом обучения магии, так это то, что одним из самых древних обычаев была весенняя охота падальщиков. За поистине несравненный приз – за право называться «Ваше величество» всем обществом до самого летнего солнцестояния – преемники соревновались за право первыми найти древнюю оловянную корону, спрятанную в самом Странствующем Месте. История показала, что во время охоты падальщиков пропадали без вести или были тяжело ранены больше членов Общества, чем в любую другую ночь года. Короче говоря, это было отличное мероприятие. Но Олливан не собирался принимать в нем участия. Он начал игру с импровизированной речи, проигнорировав четыре напоминания Сибеллы написать ее заранее; он не стал бы тратить время и энергию на людей, которым было все равно, что он говорит, пока его речи были хвалебными, и которые в любом случае уже были слишком пьяны, чтобы обращать внимание. Затем он бросил оловянную корону в огонь в общей комнате, чтобы активировать заклинание. Вместе с остальными он с благоговением наблюдал, как зеркало над камином запотело и на стекле появилась первая подсказка. Еще пятнадцать или около того подсказок, и победитель найдет корону там, где ее спрятало Странствующее Место. Если повезет, до окончания игры никто не провалится с третьего этажа в дыру, которая когда-то была лестницей, или не попадет в магическую ловушку, заковывающую в доспехи. Когда преемники – в том числе Сибелла – с грохотом покинули комнату, Олливан уныло вернулся в убежище. Это был его единственный шанс разобраться с Гайсманом, потому что Сибелла вместе с другими участниками сейчас рисковала жизнью во имя хорошего веселья. В убежище он с благодарностью опустился в огромное кресло за своим столом, его спина расслабилась. Из всех обязательств, которые Олливан невольно на себя взял, на самом деле не возражал он лишь против помощи в больнице. Но, звезды, мыслей о двух дополнительных благотворительных заданиях вдобавок к его собственным и неожиданно свалившаяся ответственность президентства, которой он собирался избежать, было достаточно, чтобы измотать его до глубины души. Он потер лицо обеими руками, пытаясь вернуть хоть немного бодрости, и наконец потянул к себе сверток, состоящий из его пиджака и прошлых прегрешений. Пахло дымом и затхлой водой. Место в его записной книжке было помечено закладкой и ждало. Он месяцами оттачивал заклинание наряду со своими планами, на случай если идея с выборами провалится. Вчера на бумаге из орехового дерева он написал окончательный вариант и засунул его в записную книжку. Прежде чем развернуть пиджак и разрушить удерживающее заклинание, которое он наложил на него, Олливан взял в руки бумагу. Кукла лишила Джаспера сознания, что вообще не входило в число тех случайных исходов, которых он опасался. Это заставило его четко осознать, что никто не знает, на что еще она была способна. Он готов был порадоваться, что это не привело к какому-то катастрофическому исходу, но затем подумал о том, что это могло произойти в любой момент. Однако, когда он полностью развернул пиджак, то увидел лишь лежащую вниз лицом куклу с влажными, спутавшимися волосами. Он вспомнил, что до того, как он завернул ее в грязную одежду и оставил так на целый день, они были закручены в аккуратные локоны. Он заколебался – сначала всего на мгновение, как замирает животное, увидев хищника. Ровно на столько, чтобы кукла, захоти она этого, прыгнула на него. И все же, когда этого не произошло, он обнаружил, что все еще чего-то ждет. Значит, его Гайсман сработал не так, как ожидалось. Но что на самом деле случилось с Джаспером во время нападения? Если бы они не были смертельными врагами, он бы с удовольствием спросил его самого. Ему было больно оттого, что он никогда этого не узнает. Если не… Он протянул руку к кукле, но тут же отдернул ее, когда у него мелькнуло сомнение. Это и был его порок, его истинный порок. Не хаос, или бунтарство, или жажда острых ощущений. Пороком Олливана были открытия. Магические открытия. Желание познать магию полностью, до каждой детали. Все, на что она была способна: и чудесное, и уродливое. Если он разрушит это заклинание, сможет ли он потом воссоздать его? В другое время, при лучших обстоятельствах? Не сможет. Потому что заклинание сработало не так, как было нужно, и он не мог точно знать, как именно, потому что эмоции приводили к непредсказуемым результатам. Он мог бы сотворить разоблачающее заклинание. Это была простая, заманчивая магия, но ее не рекомендовали использовать. И данный конкретный случай был ярчайшим примером того, когда не следует прибегать к намерению разоблачения: «покажи мне, на что ты способен». Раньше звучащие в голове предупреждения на него не действовали, но с тех пор многое изменилось. Поэтому он скорбно положил руку на куклу, поднял бумагу над головой и сжег. Когда дело было сделано, он поставил куклу вертикально, вытер носовым платком остатки воды с ее пальчиков и позволил себе прочувствовать глубокое, исцеляющее облегчение. Благодаря магии, которую ему еще предстояло познать, все остальные его проблемы сразу показались незначительными. Он держал их в уме и поворачивал то так, то сяк и не мог понять, как когда-либо считал их такими непреодолимыми. У него было целых два года, чтобы найти другой способ отсрочить свое изгнание. И когда он это сделает, больше не будет президентом. Ему больше не придется выступать посредником при рассмотрении очередной жалобы или одобрять предложение за предложением. Возможно, ему даже никогда больше не придется видеть Сибеллу, и проблема его слабого и ноющего сердца – проблема, которую он унес в Иной мир и с которой вернулся обратно, – может со временем разрешиться. Ему нужно было что-нибудь выпить. Он оставил куклу на своем столе, выключил лампу и рискнул выйти в коридор. У него перехватило дыхание – он обнаружил, что находится не там, где ожидал оказаться. Коридор, в который он вышел, был темным и продуваемым сквозняками проходом, который, как он полагал, вел в библиотеку. Охота падальщиков. Он совсем забыл. Пока преемники бродили по дому в поисках улик, Странствующее Место превращалось в лабиринт. Коридор был пуст, все лампы погашены. Звуки веселья казались очень далекими. У него было немного времени до начала комендантского часа. Достаточно времени, чтобы присоединиться к охоте, хоть и недостаточно, чтобы ее выиграть. Но, закончив с Гайсманом, он почувствовал себя настолько довольным, что не мог представить, что может желать чего-то большего, чем просто промочить горло. Он последовал за своей вытянутой тенью в общую комнату на первом этаже, где его манила единственная лампочка над баром. Манила налить в стакан дорогого виски со змеиным ядом – того самого, которое помогло ему победить на выборах, – и выпить. Сколько времени прошло с тех пор, как он одновременно испытывал все, чего хотел: одиночество, удовлетворение, облегчение? Мгновение было еще слаще оттого, что он так долго его ждал и так сильно страдал в этом ожидании. А потом все испортил какой-то звук. Это была серия глухих ударов; влажных, неритмичных и внезапно обрывающихся. Стакан был в миллиметре от его губ. Олливан вслушивался. Странствующее Место иногда издавало звуки, занимаясь своими таинственными делами, а этой ночью дом становился особенно загадочным. Но шум доносился со стороны убежища, и у юноши возникло инстинктивное ощущение, что ему не следовало оставлять это без внимания.