Ну, глядючи на вас-то и видно уже, раз уж победили, то с Лукиным в одном ряду! – восхищенно высказал еще моряк. Ой, расскажите про царя! Неужто и он знает его?! – просили младшие, и Николай, вновь светлея всем лицом, гордясь своим идеалом, к которому стремится сам, на которого хочет быть похож, поведал: О, он с симпатией к нему относится! Когда началась война с Турцией, на борт корабля к Лукину взошел наш царь Александр. Лукин просил его, в случае гибели, позаботиться о семье, да кучера Илью себе взять. Царь обещался, да попросил что на память оставить. Так Василий достал из кармана серебряный рубль и слепил, словно из воска, чашечку, которую и отдал ему. Снова смех да восторженность прокатились среди всех. Еще долго, пока не угомонились все на покой, не погрузились в сладостные сны, души парили радостно и забывали обо всех неприятностях. Оставшись на палубе практически один, Михаил снова облокотился на борт и уставился в ясное да уже полное ярких звезд небо. Оставаться совсем одному не получилось, да он и не желал, обрадовавшись, когда ему на плечо легла рука вставшего рядом Николая. Что ты, друг, аль печаль постигла все же? Тешу себя пустой надеждой, а так, – пожал плечами Михаил. – Жизнь чудесна. Мы спасаем будущее родины, нашей любезной матушки-России. Нигде нет людей столь крепких физически, нравственно высоких, только в наших краях, – добавил Николай. Верно, – вздохнул Михаил. – Силы нам не занимать, – помня примеры про Лукина, хихикнул он. – Теперь я понимаю, как ты держишься. Ну, – выпрямился Николай гордо. – Дядя Лукин мой идеал! Не будь его, не будет и того, кем я стану! Запомни мои слова! Ну уж, будто прощаешься, – махнул рукой Михаил. – Не вздумай! Да куда я денусь, – расслабленно выдохнул Николай и тоже облокотился рядом. – Ты лучше поведай, что же так давит на твою душу? Что бы я ни рассказывал, всех удается успокоить и вдохновить, но ты. Не тот блеск у тебя в глазах, каков раньше был! Все то ты заметишь, – цыкнул довольный Михаил и отвел взгляд вновь к звездам. – Письмо я оставил одной особе. Да, характер зная ее, боюсь, что не послушает, не увидит между строк истины моих чувств и стремлений. Я с недавних пор убежден, что все, что происходит, угодно Богу. Раз так случается, значит так надо. Надо пройти через все. Это про девушку, которую обсуждали в корпусе? История с платочком? Варя? Да, – кивал Михаил задумчиво, вновь все вспоминая. – Варя. Что же вам все язык общий не найти до сих пор? Выросла же уже. Поди похорошела, – подтолкнул его в плечо Николай. – Люба стала? Была люба всегда, а как выросла, стала иначе любима, – сглотнул Михаил. Так что же ты теряешься? Хотя бы молвил открыто о любви своей. Так и не объяснился? Кажется, объяснялся. Кажется?! – усмехнулся удивленный Николай. – Ну поражаешь, Мишель, поражаешь! Кажется, – всплеснул руками он. – Я Августу был готов немедленно под венец вести. Как мы полны любви и страсти были, да похищена она смертию. Николя, – улыбнулся кисло Михаил. – У нас совсем разные истории. Варя отказала мне, выбрала моего дальнего родственника, считая, что он лучше, когда я знаю, точно знаю, что не достоин он ее! – возмущался он. – Может, не выбери я доли моряка, сложилось бы иначе. Видать, не по нраву ей таков. Не серчай на нее, мой милый друг. Еще порадуемся, – хихикнул Николай. – Всегда, когда трудно, вспоминаю происшествия, время, проведенное с моим старшим другом, нашим Василием Лукиным, и легче делается. И потом ему расскажу, как на практике его высказывания я использовал. Бог не без милости, моряк не без счастья. Как-нибудь с курса не собьемся, дойдем каждый до своей гавани. Дойдем, – захихикал с ним вместе Михаил, полностью соглашаясь. 22 *** Только прибыв в Париж, Варя сразу попала в совершенно, как ей показалось, иную атмосферу жизни. Даже люди ей казались совсем другими, и совершенно чужими. Край, о котором она раньше только читала, виделся в ином свете, чем она представляла. Новый дом, слуги, в глазах которых не было ни жизни, ни добра, – создавало еще более давящее ощущение. Варя пыталась улыбаться всем, кого пока встретила, даже слугам, но в ответ – то вздернутые от удивления брови, то странные выражения лиц, пока их головы несмело отвечали кивком. И создалось впечатление, что никто не принимает Варю, не будет уважать. Сжавшаяся в страхе душа заставила ее лишь замкнуться больше в себе, и в первые дни, пока занятый супруг был полностью погружен в какие-то срочные дела, Варя решила проводить время, уделяя внимание одному из любимых занятий – чтению, то в своей комнате, то в саду, где уже деревья оголились для прихода зимы. Не выдерживая тягостного ожидания внимания со стороны мужа, желая с ним поговорить и, может, открыть свои переживания, Варя оставила в один вечер свою спальню. Крадучись пробираясь по темному коридору, Варя держала перед собой подсвечник с одной горящей свечой. Она остановилась у дверей, из под которых виднелась струйка света. За дверью слышался шорох бумаг и голоса двух беседующих. Один из них был ее супруг, но второго человека она не знала, только было жутко интересно узнать, кто это и о чем идет речь. Сердце сильно забилось, разум пытался отговорить и повернуть вернуться к себе в комнату, но Варя прикусила губу и слушала, примкнув ухом к двери… Вот такой вот конфуз. Упрячь и сам-то не влезай, – говорил явно русский мужчина, как ясно было по голосу, уже далеко не молодого возраста. – Помоги уж теперь, вместе влезли, Илларионушка. Нам ихняя сила – пустяк! Мочалка да лыко! Что значит, не влезай? Ты влез, меня за собой потянул. Что мне делать теперь? Куда я упрячу? Они нагрянут со дня на день сюда, будут, не дай Боже, рыскать здесь. А у меня молодая жена. Как я ей объясню сие проделки? Не в моих планах было это. Черт тебя дернул! – ругался Илларион. Точно, черт, да уж исправить нельзя! Коли вернусь и буду пытаться отдать сие, уморят, точно уморят, да и тебя с супружницей туда же отправят! А может и не придут к тебе-то? Подставил ты меня, ох подставил, дружище, – вздыхал Илларион, и на какое-то время воцарилась тишина, от чего у Вари сердце еще сильнее билось в тревоге и зародившемся страхе от услышанного. К Тимашову что ли обратиться, – задумчиво снова заговорил Илларион. – Он бы позаботился, чтобы среди продовольствия-то все и перевезли. Так не здесь же он! И мне в Россию пока не вернуться. Письмо, письмо надо написать, братец, – беспокоился собеседник, тяжко вздыхая, на что послышался мощный стук обо что-то деревянное, и возглас Иллариона: Черт! Какой я тебе братец, отродье ты несчастное! Шел бы восвояси, а не сюда! Сам чего письмо не написал?! Коль по твоим следам рыщут, ты сюда приперся, так и меня подставил! Следят за мною, наверняка следят! – продолжал тот беспокойно и, как стало слышно, зашторил окна. – А уж в военное время и грехи списать легко им будет на нас! Убить бы тебя прямо сейчас, да руки марать не охота, – выдавил Илларион через зубы. – Убирайся прочь отсюда, и чтоб я тебя больше не видал в своей жизни! Только увижу возле моего дома или супруги, не серчай, лично отправлю на суд Божий! Господи, – в ужасе прошептала Варя и отпрянула от двери. Она скорее задула свечу и бросилась наутек в свою спальню. Господи, что это? Господи, Иисусе, помоги, – перекрестилась она несколько раз, задрожав еще больше от страха. Сев у кона, где на небольшом столике догорала свеча, Варя закрыла рот руками и уставилась в черную даль за окном. Там, кроме теней деревьев не было видно больше ничего. Загородная тишь, ночной сон природы, холод заканчивающейся осени чувствовались еще сильнее и будто пригоняли ветра несчастья, непонятно откуда и зачем, но несчастья, а может и беды. Мысли Вари путались, мешались, кружились и сыпались на нее со всех сторон, нагнетая да ужасая, пока вдруг не послышался скрип открывшейся двери… 23 *** Вы не спите, Варвара Игоревна, – молвил спокойно Илларион, открыв дверь да шагнув в спальню, и Варя тут же выпрямилась с не угасающим страхом в глазах. Подарок у меня есть для Вас, – нежно улыбнулся он, будто ничего страшного не происходит, но Варю это не успокаивало. Она заметила, что одна его рука была за спиной. Его глаза сияли от свечи и выражали ласку, которая не казалась наигранной. Встав за ее спиной, он осторожно приподнял ей распущенные локоны и вокруг шейки застегнул небольшой кулон. Варя немедленно прикоснулась к кулону и взглянула на выгравированное на нем изображение. Она узнала, что там изображены императоры Павел и Александр да императрица Екатерина Великая. Я не так давно увидел гравюру Больдта и сразу подумал о Вас. Заказал кулон с таким изображением, – говорил ей супруг. – Это удивительный символ передачи власти. Хороший треугольник, заставляющий думать и многое понимать. Екатерина не любила родного сына, через которого хотела передать престол любимому внуку. Начало нашего века очень трагично. К власти стремятся практически все. Что из этого выйдет, кто будет победителем – покажет время, но мой подарок Вам – символ силы и верности своим убеждениям, стремлениям. Когда будете смотреть на этот медальон, молю, вспомните о моих словах. Вы, Вы меня пугаете, – еле слышно выговорила Варя, внутри уже вся заключенная во власть страха. Ни в коем случае, – покачал он головой и, ласково улыбаясь, повернул ее к себе лицом. – Я позабочусь о том, чтобы Вы были в безопасности. Кто был тот человек? – сразу спросила она. О, Вы знаете, что у меня была встреча, – удивленно хихикнул он. – У меня навалилось дел, как приехали, и я по привычке холостяка не уделял Вам внимания. Простите мне, дорогая моя. Да, – несмело кивнула Варя. Однако, я знаю, чем Вы занимались, – подмигнул он. – Вы читали! Посетили мою библиотеку? Нет, я, я дочитала книгу Voltaire, которую брала с собой. Мне не ловко было посещать другие комнаты. Дом большой. Слуги неприветливые. Да?! – удивился он. – Простите мне мою занятость, милая моя, – забегал его взгляд вокруг. – Вы моя супруга, и никто не ожидал, что я вернусь женатым. У меня в планах не было обзаводиться семьей. И, наверняка, это и послужило причиной такого удивления у всех. То ли еще будет, – вдруг задумчиво вымолвил он в сторону, но тут же встряхнулся. – Варвара Игоревна, а чем еще угодить Вам? Что Вы еще желаете делать? Вышивать, рисовать, петь? Да, Илларион Константинович, – кивнула Варя, не зная, как реагировать на все происходящее, наполняясь лишь сомнениями. – Рисовать я люблю. И… читать. Ваша лилия долин так и лежит в книге?