Вот как?! – удивился Михаил. – Что за день у меня сегодня? Чудеса! Кто же тебя пленил на сей раз? – улыбнулся Николай. Дочка одного замечательного человека здесь. И не на раз, а на веки вечные. Я серьезен, как никогда! У Степовых есть дети? – удивился Михаил. Мишель, умоляю, – нахмурился Николай. – Степовой не единственный здесь. Дети, – усмехнулся их общий друг и зашептал. – Говорят, у Степовых и отношения-то наигранные. Некоторые сомневаются, что они вообще когда вместе были. Никогда не докладывай слухов, – недовольно высказался Михаил и с интересом подмигнул. – А кто твоя любезная? Абрютины! – воскликнул Щочкин, довольный сообщить о своем счастье. – Дочь плац-майора, а не капитана! И радостных смех да поздравления счастливому, как никогда, другу кружились в воздухе еще долго и сливались в одном невнятном шуме… 25 *** Видя далекую звезду через полузашторенное окно, Илларион Константинович натянул уголок губ в ухмылку и повернулся, когда услышал, что в спальню кто-то вошел. Спальня не была обставлена богато, но вполне уютно. Бордовые шторы, ковер да того же цвета балдахин над просторной постелью освещались веселыми лучами от горящих свечей на столике у окна. Я уж не ждала, что ты придешь, – с улыбкой приближалась миловидная молодая женщина, поглаживая на себе нежностью рук кружевной пеньюар. – Слышала, а слухи у нас разносятся быстро, якобы ты женился. Да так скоро. Да на молодой. Ну же, Валери, – перебил ее речь Илларион, любуясь столь прекрасными ее чертами. Валери медленно поставила ножку на край кровати и начала снимать с нее чулок, но взгляда пронзительного со своего собеседника не сводила. Илларион продолжал любоваться и не скрывать разгорающийся в себе огонь страсти, которую был намерен утолить. Она мила? – чуть дернула тонкими бровями Валери. Вы две совершенно разные ягодки, – покачал головой Илларион, расплываясь в игривую улыбку и неотрывно следя то за тем, как Валери снимает второй чулок, то за ее поедающим его душу взглядом. – Она, – сглотнул он. – Она дикая ягода… От одного только прикосновения к ней мне плохо… Больно… Я чувствую, что умру, если отведаю. А ты… Ты сладка для большинства. И я не упущу свой шанс насладиться. Никогда. Я рада, что ты не потеряешься, – выпрямилась она, еще более медленно спуская со своих плеч распахнувшийся пеньюар, под которым ничего больше не было надето на ее еще более прекрасное тело, чем лицо. Не имея мочи и желания отрываться от подобного божественного творения природы, как себе отмечал Илларион каждый раз, когда с ней встречался уже на протяжении многих лет, он стал тоже медленно к ней приближаться. Она взяла его руки в свои и положила ладонями на свою грудь. Он сжимал ее, прижал в свои объятия, но Валери чуть оттолкнулась: Тише, милый, – улыбнулась она. – Видать, супружница твоя не приласкала. Долго ждал же ты, – начала она раздевать его. – Теперь будешь вновь возвращаться ко мне? Обязательно, – уверенно высказался он, помогая снять с себя одежду. Зачем же под венец пошел? Или партнеры по делам заставили? – подмигнула Валери. Лучше не расспрашивай. Продолжай, – шепнул он в ответ, но не дожидаясь уже, когда она что-либо вновь скажет, набросился на нее с бурными ласками и страстью. Они пали в постель, впились друг в друга, как жадные, ненасытные звери, упиваясь поцелуями и пронзительными сливаниями тел вновь и вновь, потеряв счет времени и совершенно забыв обо всем, словно земля кружилась теперь без них… «Где же он?» – набросив на свой пеньюар вязаную шаль, Варя отошла от окна, которое выходило во двор. Она бродила в этой просторной гостиной, и не находила места. Душа билась в тревоге, сердце бешено стучало. Крики мыслей стучали ей в голову и не давали успокоиться. Ощущая себя еще более одинокой, и совсем покинутой, Варя под бой часов в полночь медленно поплелась к себе в спальню. Она села на краю постели и взглянула на книгу, лежащую у горящей свечи на ночном столике. Мама, – взяла она книгу и открыла на странице с засохшим ландышем. – Что же мне делать? Или уже поздно? Может я не тот путь избрала? А все гордость, – прослезилась она, поглаживая нежно цветок. – Но Мишенька только речи разные вел, а не сказал, чего я ждала… Поцелуй… Его письмо, – покатилась ее слеза по щеке. – Зачем я это вытворила?! – заплакала она неудержимо. – Мама, почему я не послушалась того, что чувствую и сейчас? Почему? Какая же я дура! – рыдала она, уже позабыв, что в доме ее может кто услышать и все уразуметь. – Мишенька… Мама… Мама, помоги… Но и эта ночь не давала Варе ответов. Лишь страдания и время, в которое супруг ее, еще не отдышавшись от бурных часов страсти, гладил утомленную на своей груди любовницу. Лари, – дышала она хриплым голосом. – Зачем тебе супруга? Полюбил, – усмехнулся он. Да ну, – приподнялась она с удивленным взглядом. – Это о какой любви ты заговорил?! О самопожертвовании ради счастья, – серьезно ответил он. Не понимаю, – замотала головой Валери. – Ты что это, ты жертвуешь, али она? Я, действительно, полюбил ее. Не знаю, как и почему. Увидев, поговорив, поняв ее характер, горячность, ум, – признавался Илларион. – Но, насильно мил не будешь. Не мил я ей, как она мне. Зачем под венец потащил?! Не тащил. Деньги им нужны, что и получили. Оплатил я сразу, после венчания, перед нашим с нею отъездом сюда, все долги ее папеньки, помог, поддержал в его деле. Что он дальше наворотит, прогуляет все, проиграет, или дела вновь в лабиринт заведет – это уже меня не будет касаться. Более помочь не смогу, а на том и порешили. У нее имеется уже друг сердца? – проницательно выдала Валери. Имеется, – усмехнулся он. – Но, как видно, она сама еще не понимает ничего в любви. Она отвергла его. Выгнала. Бедный. Кстати, мы с ним дальние родственники! Какая ирония судьбы! Мир так мал! – захихикала Валери. У меня к тебе есть дело, – приподнявшись и начав одеваться, продолжал Илларион, погрузившись в неприятные мысли. Что угодно, милый, – расслабленно молвила она и, последовав примеру, накинула на свою наготу пеньюар. Итак, – не одевая камзол, стал он рыться в ящике столика. Он достал оттуда нож и распорол подол на камзоле, откуда вытащил свернутое пополам письмо. О? – удивленно уставилась на письмо Валери. Оно запечатано вновь. Это тайна не только моя. Ее надо скрыть до времени, – пояснил Илларион. Лари, Лари, – замахала руками и головой в отказе та. – Не у меня! Я не влезаю в переделки! Мне не у кого больше спрятать! Дорогой мой, если это жуткая тайна, которую ты стараешься скрыть от врагов, то искать будут и у меня, а мне подобного не надобно! Своих проблем хватает! Спрячь у жены! Где?! – усмехнулся он и, приблизившись к ее испуганным глазам, зашептал. – Ты в своем уме?! У нее будут искать в первую очередь! Вот именно потому и спрячь у нее. Да так, чтобы не нашли! – шептала та в ответ. – В серьгах, в кольце, медальоне каком. Это большое письмо, дура! – воскликнул он нервно. – Ум у тебя есть, или вообще безграмотна?! А я тебе ключик дам один, – улыбнулась она уголком губ, отходя спиной к постели. Наклонившись и подняв простыню, Валери показала на ящик, самодельно встроенный сбоку кровати. Она достала из него небольшую шкатулку. Смотри, – вручила она ее Иллариону в руки. – Здесь маленький замок есть, видишь? Да, – заметил он узенькую щель у серебристого рисунка сверху, и Валери открыла крышку. Иллариона глаза расширились, увидев на черном бархатном дне шкатулки малюсенький ключик, который казался таким хрупким и смешным, что он даже засмеялся. Этот ключик, – продолжала шептать Валери, понимая смех своего кавалера. – Его можно спрятать где угодно. Ты шпионка?! – успокаиваясь от смеха, вопросил он, на что та гордо отошла в сторону и выдала, прямо глядя в его глаза: А ты забери шкатулку, ключик, спрячь туда что хочешь, спрячь шкатулку куда пожелаешь, а мне не говори! А когда перестанешь сомневаться во мне, приходи. Я буду ждать. Хмм, – не долго раздумывая, Илларион принял столь необычный подарок и направился к выходу. – Кстати, откуда у тебя она? – оглянулся он.