51 *** Наступил последний вечер перед отплытием из Голландии в родные края. Никогда сердце так не стучится, не кричит, не плачет и не радуется одновременно, как перед предстоящей встречей с милой родиной. Воспоминания о детстве, былом счастье, о том, как журчат реки и поют соловьи в родных лесах, аромат лугов да полей, как резвится веселая детвора, а голоса городов наполняют воздух обыкновением дня, протекающего вновь мирно и спокойно, – все это так хотелось вернуть, вновь ощутить и Михаилу, и Варе, да остальным товарищам, но последний вечер преподносил и слезы разлук… Михаил пригласил Варю, Алексея, Сашку и Дмитрия провести этот ужин в доме его хозяина. Тот так полюбил Михаила, что сделал этот ужин специально в честь новой дружбы, попросив и созвать всех друзей. Только Николай не смог согласиться, поскольку его хозяин тоже устраивал ему прощальный вечер… Ужин был невероятно вкусным, приготовленным руками прибывшей сестры хозяина, которая славилась своей стряпней на всю округу. Время неслось неумолимо быстро за беседами, за восхищенными речами и пожеланиями. И когда подошла минута встать на пороге, чтобы в последний раз обнять друг друга, поцеловать, то вновь покатились слезы, которых никак не возможно было остановить. Слезы расставания. Те слезы, когда знаешь, что этого человека, столь замечательного и прекрасного, как познал, уже скорее всего в жизни больше не встретишь… «Судьба играет нами – сводит людей в отдаленности, дружит их – и разлучает… Разлука в чужих краях тяжелее, потому что безнадежна,» – вспомнил Михаил слова Николая, когда ранним утром они уже прибыли в Гельвет-Слюйс к своим кораблям, и поделились впечатлениями от последнего ужина, который у многих с подобными душевными хозяевами-голландцами закончился со слезами и разбередил всю душу, разделив ее надвое: на приятную истому и на горечь прощания. Варя стояла все время возле Михаила и его друзей, хотя остальные и без того знали, кто она, как бы ни была приодета под мужчину в их форму, чтобы кто из начальства не приметил и не разлучил. Страх вернуться на родину различными дорогами был силен, а потому Варя молчала, слушала, прятала глаза и время от времени проверяла, не вылезли ли ее волосы из-под шляпы. А кто эти три женщины? – заметил Сашка и кивнул в сторону, где с другими парнями из их роты бурно что-то обсуждали молодые особы, по виду которых было ясно, что расставание и для них горестно. Да, – будто очнулся вдруг Дмитрий. – Они как вышли с нами всеми из Роттердама, так сюда и проводили! Одна из них, – стал пояснять Николай. – Хочет следовать в Россию за пригожим нашим молодцом… Я должен постараться тоже ей объяснить, – договорил он и отправился туда. Все внимание теперь заняла именно та особа, которая плакала, рвалась и просила взять ее с собой, на что отвечали ей с великим сожалением лишь одно: Het is verboden om vrouwen mee te nemen op schepen! (У нас на корабли запрещено брать женщин!) Варя тут же медленно прошла за спину Михаила и встала там, чтобы остальные никак не заметили ее, не знакомую им, да еще и переодетую. Михаил и друзья старались следовать тому же и встали стеной, загородив ее, пока разгорячившаяся голландка продолжала восклицать в своей обиде: Goed dan, geef me een uniform, ik ga naar de Russische dienst – en je moet mij niet meer zien als een vrouw! (Тем лучше, дайте же мне мундир, я иду в российскую службу – и вам не должно более считать меня женщиною!) Но, с великим сожалением для нее и молодого 24-летнего офицера, вновь было отказано, как ни жаль было «привезти в Россию сего образца любви героической». Так, погруженную в отчаяние, молодую голландку подруги увели с берега. Варя и Михаил, с испугом за свою тайну следили за нею и за своими вокруг, но на них никто не обратил внимания, отправляясь расходиться на корабли. Молитвы, что Михаил с Варей повторяли внутри себя и через взгляды друг другу, были будто услышаны, но страх не покидал их еще долго. Берега Голландии вскоре уже не были видны. Та страна, где человек сделал все из неблагоприятной природы и где лишь строгая точность, удалилась, проводив корабли России в путь домой… 52 *** Так и мне узнать случилось, Что за птица Купидон; Сердце страстное пленилось; Признаюсь – и я влюблен! Пролетело счастья время, Как, любви не зная бремя, Я живал да попевал, Как в театре и на балах, На гуляньях иль в воксалах Легким зефиром летал; Как, смеясь во зло Амуру, Я писал карикатуру На любезный женской пол; Но напрасно я смеялся, Наконец и сам попался, Сам, увы! с ума сошел. Рассевшись на поляне у березовой рощи, которая уже покрылась желто-оранжевым нарядом осени, Михаил читал наизусть Варе стихи, не находя пока иных слов. Кто такое красивое признание написал? – поинтересовалась Варя, с грустью опустив глаза и погладив рядом жесткую траву. Саша Пушкин. Один из знакомых дал почитать. Он хорошо пишет! – нежно говорил Михаил. – Он писал это крепостной актрисе театра графа Толстого в Царском Селе, к Наталье. Два года назад. Очень романтично, – улыбнулась Варя. – А Вы не пишите? Нет, но я очень хочу написать иное, – любовался он ею всем своим взглядом преданной любви, и Варя взглянула в ответ. – Я записываю все, где бывал и с кем встречался. И про меня? – хихикнула она. Нет, про тебя я писать не буду, только упоминать, – прищурился он, и сердце у Вари сильнее застучало в тревоге, что Михаил заметил и заулыбался. – Чтобы никто не смог тебя украсть от меня. Да кому я нужна?! – засмеялась она, расслабившись и ощутив прилив счастья. Идем,– встал он и протянул ей руку, помогая подняться. Куда? Я не хочу домой… В тот дом, квартиру, адрес которой он дал, – отряхнув подол платья, высказала Варя. – А наша с папенькой усадьба уже не наша. Нам все равно надо поговорить с твоим супругом, – покачал головой серьезный Михаил. – Мы сошли на берег, скоро ночь, уже вон, – кивнул он на небо. – Темнеет! А к себе я не могу тебя привести, не предупредив его. О тебе же беспокоюсь. О твоей репутации! Варя не нашлась, что ответить. Как бы ни хотелось ей остаться вместе с любимым человеком, уйти с ним, возвращаться и говорить с супругом, она понимала, что нужно. Вечер наступал очень быстро, как и коляска, доставившая их по адресу, примчалась к дверям квартирного дома. Они вышли. Михаил заплатил извозчику, и тот тут же отправился дальше. Оглядев почти безлюдную улицу и дом перед собой, Варе стало еще больше не по себе. То ли страшное предчувствие чего-то, то ли неприязнь к самому месту, где она не хотела находиться даже и минуту. Идем? – позвал Михаил, ступив на ступени, ведущие ко входу. Да, – пожала плечами Варя и последовала за ним. Господа? – с удивлением вышел вдруг перед ними пожилой мужчина и загородил собою вход. – Вы к кому в столь поздний час? Прошу прощения, с кем имею честь разговаривать? – не менее удивился Михаил. Сторож я, а хозяева все уж по квартирам сидят. Вот и спрашиваю, а Вы к кому будете? – вопрошал тот, поправив на своем плече ружье. К князю Пашкову, Иллариону Константиновичу, – пояснил Михаил и взглянул на взволнованную и напуганную рядом возлюбленную. Как же это вы, князь же неделю назад преставился, – перекрестился вдруг сторож, и от его слов и Варя, и Михаил словно окаменели. – Посему и меня тут поставили. Их глаза выражали ужас и непонимание случившегося. Никак не принимая то, что узнали, они переглядывались друг с другом. Мишенька, – чуть не пала Варя, но он ее поддержал и прижал к себе. Как это преставился? – спросил он у удивленного сторожа. Дуэль была у него. Вот. А после квартиру-то и отдали. Не его была.