После уроков меня ждут Коршун и Да Винчи. – Пошли с нами, Щепка. – В смысле? Отвалите. Пытаюсь их оттолкнуть, но меня хватают, сжимая довольно грубо за горло. – Сказано – идешь с нами, поняла, овца? Я хочу сказать, что не собираюсь никуда идти, но меня просто берут и тащат. Силой. Тащат куда-то в сторону актового зала, заводят в какую-то каморку, где я ни разу не была. Понимаю, что это какое-то подобие радиорубки. Даже с окном, в котором видно зал и сцену. Тор сидит на столе, придвинутом к этому окну. В каморке почти весь класс. – Ну привет, Мышка. Молчу. Сказать мне нечего. И, как ни странно, мне совсем не страшно. Я понимаю, что убивать меня они вряд ли будут. Могут сделать больно. Но к боли я довольно равнодушно отношусь. Боль можно терпеть. – За свои поступки надо отвечать, Калерия. Он нарочно смакует моё имя, произносит с издевкой. И смотрит с прищуром, словно сканирует. Словно пытается понять. Что я буду делать, чего от меня ждать. – Готова ответить? Мне смешно. Я как Жанна Д’Арк перед судом инквизиции. И костры этой инквизиции горят у них в глазах. Только сейчас замечаю среди одноклассников Селену. Что она тут делает? Смотрит испуганно. Мы с ней стали немного общаться. В основном, не в школе. Как-то я встретила её, когда возвращалась от Анфисы домой. Оказывается, она тоже живёт в элитном поселке. Почему-то мне казалось, что она совсем не мажорка. Мы тогда погуляли вместе, поговорили, обменялись контактами. Потом переписывались в сети. Так, ни о чём. Мелочи какие-то обсуждали. – Так что, Мышка? – Торыч, не тяни уже кота за одно место, – это подвякивает кто-то из парней. Не из Торовой банды. – Ты меня оскорбила. Нужно попросить прощения. Всего-то? – Прости, – ухмыляюсь нагло. Думал, буду молчать? Смотрю на него и не понимаю, почему он такой? Он ведь… не просто смазливый, нет. Он интересный. В нём уже сейчас какая-то настоящая мужская красота. Недаром за ним все девчонки бегают. И даже… даже мне он нравится. Очень нравится. Так, что я иногда… иногда думаю, что могла бы общаться с ним, если бы не всё вот это… если бы меня не считали неприкасаемой, если бы мы не сцепились в первый же день. Если бы… Мне ведь кажется, что и Тор тоже иногда на меня смотрит… не как на врага народа. И даже сейчас, ухмыляется нагло и в то же время… Или мне просто кажется? Выдаю желаемое за действительное? – Извини, Мышь, одного «прости» будет недостаточно. Вскидываю подбородок. Интересно, что они придумали? Бить будут? Унижать? Детки в клетке. Мне ведь пофигу, абсолютно. – Я хочу, чтобы ты встала на колени и сказала: «Рома, прости меня, пожалуйста». – «Конверсы» еще пусть поцелует, – это, конечно, Коршунов. – Ты поняла? Ле-ра, – на этот раз он намеренно растягивает имя на слоги. Выделяя. И что же будет, если я откажусь? Продолжаю молчать, но уверена, что Тор правильно считал мой посыл. – Что? Не хочешь? Качаю головой. – Не могу. У меня артроз. Опущусь на колени и больше не встану. – Придётся, Мышь. – А то что? Ударишь? Снова наглая ухмылка, которую хочется стереть. – Ты что, я девочек не бью. Но лучше тебе всё-таки попросить прощения, Мышка. Неожиданно слышу, как за моей спиной раздается испуганный вскрик. Я поворачиваюсь и вижу Коршуна, который держит Селену… Глава 20 Этот поцелуй первый. Первый настоящий. Понимаю, что имел в виду отец, когда рассказывал мне про «ту самую, особенную, единственную». Бывают у нас с Тором-старшим и такие… воспитательные беседы. Объяснял, что не стоит распаляться на девчонок. Скакать от одной к другой. Дурость, мол. Ерунда. Понты перед друзьями, типа какой я крутой. А в реале – просто грязь. Да я, собственно, и не скакал, так, ну была пара попыток в отношения. Когда вроде как все вокруг стали с кем-то встречаться. Да и парни из секций друг перед другом понтовались – кто сколько девочек «сделал», пикаперы хреновы. Мне тоже хотелось. До разговора с отцом. Потом, наоборот, по приколу стало другое. Не просто найти кого-то, с кем можно весело затусить. Найти такую, от которой башню сорвет. Чтобы сердце останавливалось рядом с ней. И стучало только для неё. И чтобы хотелось просто рядом. Как отец и мать. Или вот… вот так, как сейчас – рука в руке. Ха! Весело, имея репутацию плейбоя, который подруг меняет как перчатки, оставаться, по сути, нецелованным девственником. Но это был мой выбор. Только мой. Никем не навязанный. Да, отец вложил в мою голову эти мысли. Но выбор делал я сам. Парни, кстати, меня уважали за этот выбор – Коршун и Да Винчи. Они знали. И батю моего уважали тоже. Если по серьезу, то с предками мне повезло. Они у меня… любящие. Не помню, когда осознал, что это важно. Это самое важное. Они всегда такими были – я не всегда замечал. А какое-то время даже казалось – я не нужен. Такой вот весь из себя красавец, чемпион, отличник, «мальчик, который выжил», блин… Да, я как-то назвал себя именно так, и… Получил от отца пощечину. Первый раз. Второй раз получил за историю с Лерой… Смотрю на неё. Сидит с закрытыми глазами. И дышит так легко-легко. Как там было у Куприна? «Легкое дыхание»? А мне не дышится. Совсем. И колбасит так, что кажется, сейчас сердце разорвется. Мышь… мышка… мышонок мой. Наши ладони всё еще сплетены. Через это касание я ощущаю вибрации её тела. Дрожит.