Мне казалось, что Коршунов даже как-то сник, когда Селена ушла. Сейчас он смотрит на меня и на Рому прищурившись. Тор выходит из машины, помогает выйти мне – открывает дверь, подаёт руку. Всё это под аккомпанемент одноклассников – они специально создают звуковое сопровождение, только и слышу «вау», «оу», «ты видела», «трэш», «класс», «офигеть», и тому подобное. Наклоняясь ко мне, Тор говорит: – Всё будет хорошо. – Надеюсь. Еще в машине я попросила его не устраивать показательные выступления. – Это как, Лер? – Не надо меня при всех… – Что не надо? – ухмыляется, хотя все понимает. – Не надо руки распускать и… целовать. – Почему? – он напрягается. – Тебе не нравится, когда я тебя… – Нет. То есть… нравится, – это слово говорю тихо, заставляю себя сказать. – Я не люблю напоказ. – Я понял. Я, кстати, тоже не очень. Еще условия будут? – Это не условия. – Прости. Но… рядом стоять мне можно? Обнимать за талию? За руку брать? – Можно, если это не мешает… – Кому? Или чему? – Учёбе. И мне. – Я буду стараться, только… сядем вместе? – Ты же с Коршуном сидишь? – Перебьется. Подходим к компании одноклассников. Я слышала, как Тор называл их «дноклами», насчёт дна я соглашусь. Но само слово меня бесит, как и многие другие сленговые. Какими-то я сама пользуюсь, а какие-то раздражают. Особенно бесят псевдоанглийские неологизмы, звучащие из уст Дунаевой. Типа того, который она выдает сейчас. – О май гаш, у Ромы новый краш, – просто «рукалицо». – Привет, Тор, здравствуй, Лера, – Да Винчи мне улыбается, как будто мы с ним старые друзья, свои в доску. Просто переобулся в воздухе. Хотя мне всегда казалось, что он готов был вполне нормально со мной общаться, но стая захотела моей крови, и он не смог пойти против течения. – И тебе привет. Коршун, а ты ничего не хочешь сказать? – Виделись. Да уж. Коршунов поворачивается и молча уходит в школу. Да Винчи смотрит удивленно. – Что это наш Стасик, не с той ноги встал? – Не тем местом думал, я бы сказал. Пойдем? Не замерзла, Лер? – На мне пуховик, Ром, а ты… ты… – хочу сказать, что в этой кожаной курточке он себе отморозит все на свете, но тушуюсь. – А я горячий парень, Лер. Пошли. В раздевалке он помогает снять пуховик, вешает на вешалку в самом дальнем углу, а потом и прижимает меня там же. – Тут нас никто не видит. – Ром… не надо. Мне не по себе. Как-то слишком все это быстро. Слишком гладко. Почему-то в голове всплывают слова Селены. «Они мажоры, им можно все. Их родители по-любому откупят, а ты…» А что я? Что? Даже если то, что происходит сейчас между мной и Ромой, какая-то чудовищная игра – я свою позицию уже озвучила. Мне будет больно, но я переживу. Сломать меня это не сможет. Меня вообще уже, наверное, ничего не сможет сломать. Усмехаюсь своим мыслям. Слишком самонадеянно. Как бы чего не вышло. – Лера, прости, я постараюсь держать себя в руках. Пойдем на урок? Литература. Именно на этот урок мы, наконец, приходим. Хотя я бы предпочла любой другой. Не знаю почему. Ольга Александровна смотрит на нас, слегка поджимая губы. – Щепкина, Торопов. Объяснительную, почему прогуляли два урока. После занятий мне на стол. – Ольга Александровна, Лера просто не смогла квартиру закрыть, замок сломался, попросила меня помочь, пока ждали мастера, который всё починит, время прошло. Как здорово у него получается врать. Как там говорят – складно звонит? Почему-то мне не очень приятно. Я бы сказала правду. Просто прогуляли. Мы стоим перед всем классом у электронной доски, и я чувствую руку Ромы на своей талии. И место, где она меня касается, начинает огнем гореть. Потому что это видят все. Все! Но я не хочу дергаться и отстраняться. Это бы значило, что я боюсь, что мне есть дело до мнения класса, для которого я несколько месяцев уже просто пария. А мне на самом деле глубоко фиолетово, что они подумают. В этот момент я отчетливо чувствую, что Рома не играет. Что это не очередная подстава, которую он придумал, чтобы опустить меня. Там, в машине, когда его губы прижимались к моим, когда он дышал мной, когда я чувствовала, как бешено прыгает в груди его сердце – там все было по-настоящему. Для нас обоих. – Торопов, садитесь, что вы стоите? – Сейчас, Ольга Александровна, я только хотел кое-что сказать, это важно. Это касается Леры. И меня. Кровь отливает от щек. С моим организмом все стабильно. Бледная как мел. Рома смотрит на меня, прижимает ближе – вот так, при всех, наклоняет голову, улыбается, говорит тихо. – Не бойся, Мышка, я просто хочу попросить у тебя прощения. Извиниться еще раз. – Не нужно, – отвечаю так же шепотом, мне правда это не нужно. Лишнее. – Это нужно мне, Лер, понимаешь? Мне. Теперь он очень серьёзен. Звенит звонок, а мы стоим и смотрим друг на друга, замерли перед всем классом, не стесняясь, и, кажется, это не парит ни его, ни меня. Неожиданно открывается дверь в кабинет. – Одиннадцатый «Е», почему сидим? – это «Ксенон», Ксения Сергеевна, интересно, зачем? – Встаем, когда директор заходит. Ольга Александровна, что у вас тут опять за представление? Торопов, Щепкина? Те же на манеже? Ольга Александровна, с сегодняшнего дня в вашем классе будет не двадцать четыре ученика, а двадцать пять. Заходи, давай, что ты там стоишь, скромничаешь? Вот, прошу любить и жаловать. Новенькая? Честно говоря, я в шоке. И Тор по ходу тоже… Глава 22