– Да она все специально, она же с диагнозом! Вы не в курсе? – Миронова, оказывается, знает такое слово как диагноз? Неужели! – Она дикая, больная! Нам «рили» с ней в классе страшно находиться! – Неужели Дуня? Усмехаюсь про себя – тебе бывает страшно? – Да хватит вам, реал, верните ей «шмот»! – Она сама разделась, мы ваще не при делах. – Молчать! – Конор дует в свисток. – Молчать! Быстро вернули вещи, я сказал! Я стою вполоборота к двери. Готова реально выйти и пройти через всю школу. Как леди Годива, блин. Замечаю, что там, за дверью, в тени кто-то стоит. Подглядывает за представлением и не заходит? Интересно, и давно? Может, еще и снимает моё шоу? Впрочем, мне всё равно, как всегда… Словно отвечая на мои мысли, таинственный наблюдатель решает выдать свое присутствие. Открывает двери и заходит в спортивный зал. Узнаю его и с досадой понимаю, что руки холодеют и покрываются мурашками. Высокий, широкоплечий, с развитой мускулатурой. Сильный. Красивый. Наглый. Безбашенный. Умный. Циничный. Жестокий. Тор. Роман Торопов. Я бы могла сказать, что он моё проклятие. Но не скажу. Потому что мне плевать на него так же, как и на остальных. Ну, почти. Только знать об этом никому не обязательно. Глава 3 – Тор! Тор! Тороп! Торопыга! Явился – не запылился! Брателла! Мою наготу уже никто не замечает. Ну конечно! Их кумир вернулся, как же! Сам великий и ужасный Тор – Торопов. Гроза и гордость школы в одном флаконе. Несколько парней и девчонок вскакивают с мест. Конор свистит, но на него всем глубоко по… Тора окружают, здороваются как-то по-особенному, по-своему. Я знаю, их тут банда, трое лучших друзей, ну и подружки-подпевалы, само собой. Ёжусь, поводя плечами, мурашки скачут по коже наперегонки. Чёрт, наверное, зря я вот это вот всё… Зря вышла. Посидела бы до конца урока, потом… а что потом? Вещи бы они все равно не вернули. Это факт. Ну, может, вернули бы, но поглумились бы надо мной знатно. А я не позволяю над собой издеваться. Научилась этому уже давно. Жаль, что учитель был таким жестоким. Смерть – вот лучший учитель жизни. Стою всё так же в центре зала, повернувшись к выходу, смотрю в пустоту. Чего я зависла, собственно? Я собиралась к директору? Что ж… Делаю шаг, второй. Конор свистит в свисток, пытаясь призвать класс к порядку. Поздно. Раньше их надо было воспитывать. Как моя прабабушка любила повторять: когда поперек лавки лежит, еще можно воспитывать, а потом – бесполезно. Вроде так звучало… Теперь всё. Они уже выросли, у многих внутри гниль, которую не вытравишь. Впрочем, мне какое дело? Я тут ненадолго. Осталось несколько месяцев. Потом свобода. Относительная, конечно, но… Чувствую леденящий холод, лижущий тело, но в то же время почему-то становится горячо, словно прожигает, жгучей волной проходит по позвоночнику. С досадой понимаю, что это. ЕГО взгляд. Взгляд, на который мне должно быть пофигу. Кровь отливает от щек. Есть у меня такая особенность, когда все обычно краснеют, я, наоборот, бледнею, становлюсь белой как смерть. – Вещи её верните. Голос у Тора низкий, спокойный. Обычно он такой… лениво-вальяжный, это еще называют говорить «через губу». Да. Признаю. Я знаю, какой у него обычно голос. Я вообще непростительно много о нём знаю для человека, которому всё равно. Как-то сразу после его слов становится тихо. Подозрительно тихо. Уверена, даже не глядя на них, что все сейчас смотрят на Тора. И смотрят удивленно. – Я что-то не ясно сказал? Вещи Щепкиной на базу. – Торыч, ты… – это Да Винчи, Данила Виноградов, любитель недружеских шаржей, считающий себя гением, трепло. – Вещи. – Мне странно, но Торопов повышает голос тона на два. – Одиннадцатый «Е», это уже какой-то… паноптикум! Я вас… я… – это Конор вспомнил, наконец, что вообще-то он тут учитель и должен был бы быть главным – но как бы не так. И это все знают. – Сергей Иванович, я сам разберусь. – Тор делает шаг. Конор изумленно пялится на него, даже свисток изо рта выронил. Я все еще стою вполоборота, но вижу, а главное – чувствую, что этот шаг он делает ко мне. А потом… Потом резко сдирает с себя футболку и так же резко надевает мне на голову. Я ничего не успеваю сделать. Мягкая ткань накрывает моё тело, пряча бесстыдную наготу. Вскидываю на него глаза и давлю сквозь зубы: – Сними! – весь яд выплескиваю, который есть! Всю… всю ненависть, которой нет на самом деле. Тор молчит, прожигает взглядом. А потом – это замечаю только я! – в его глазах появляется какое-то новое выражение. Новое и странное. Как будто там… нежность, что ли? Не может быть… Его футболка пахнет остро, очень вкусно, чем-то древесным, горьковатым, и… мужским. Я морщу нос, потому что боюсь чихнуть. Этого только не хватает. – «Рили» светит Тору свой «тишёрт» сжечь, – гнусавый голос Дунаевой узнаю сразу. Научилась бы хоть говорить по-английски, если вечно любит вставлять импортные словечки. Торопов смотрит в сторону скамеек, где сидит большинство. Желваки играют. А я чувствую жар его тела. Он стоит близко. Очень близко. Мне дико хочется отодвинуться, но этим я покажу свою слабость. – Да Винчи, Коршун, сумки Мирона и Дуни на базу. – Что? Ром, ты с ума сошел? Ты… Друзья Тора, «братья», как они друг друга называют, резво направляются в сторону сидящих. Девицы что-то орут, шум, гам. Конор опять свистит, а я… я, сама не понимая, почему, стою и в упор смотрю на Тора. И сердце моё колотится так, словно оно кулак боксера, отрабатывающего скоростные удары по груше. Дышать трудно. Еле-еле заставляю себя вздох сделать. – Отдай! Я сказала, дай рюкзак! – Рот закрой, Дуняшка, а то помогу… Я спиной чувствую возню на скамье, смотреть туда не хочу, потому что, кажется, мы с Тором играем в гляделки. И я не должна проиграть. – Сволочь ты, Коршун, гад, отдай! Быстро.