Глава 55 «Прости меня. Я тебя люблю. Всё хорошо». Так просто. Смотрю на медленно стекающие капли. Капельница. Еще капельница. Еще. Моя жизнь состоит из капельниц. Из наблюдения за совершенным творением природы – жидкостью. Как там говорят? Можно бесконечно смотреть на огонь? О нет. Бесконечно можно смотреть на то, как опустошается капельница. По идее эти капли должны наполнять меня. Капельница опустошается, а я наполняюсь. Только это не работает. Увы. «Прости меня. Я тебя люблю. Всё хорошо». Все хорошо. Я рада, что всё хорошо. Я даже что-то отвечаю. Но мне пусто. Почему-то очень пусто. Я не взяла верблюжонка и теперь думаю, что ему очень одиноко и холодно там, на кухне. Бабуля любит раскрыть окно, говорит, что нужен свежий воздух. А он ведь привык к теплу. Как же он там? Нужно попросить ба, чтобы она мне его привезла. – Лера, Лерочка, дочка… – Мама… Не реветь не получается. Хотя в меня пихнули столько успокоительного, что слез не должно быть лет десять. Наверное. Но они катятся. Чуть быстрее, чем капли в капельнице. – Как ты, Халёха? – папка улыбается, но я вижу его глаза. Уставшие очень глаза. Тяжелые. Халёхой он меня называл с детства – это я так говорила вместо «я хорошая» – «я халёха». И Соня меня тоже так называла… – Нормально всё. Просто… перезанималась математикой. – Да уж. Заметно. Синус с косинусом не сходятся. – И тангенс с котангенсом. Они садятся рядом. На стулья. Я тут как королева. Меня привезли в клинику Товия. Так получилось. Когда я упала, бабуля позвонила в «скорую», машину увидел Коршун случайно, и меня, которую выводили под белы рученьки. Позвонил дяде. Я отнекивалась, потому что дорого. Но он так посмотрел на меня. – С ума сошла, Щепкина? Да. Я сошла с ума. Точно. С катушек съехала. От любви. Попросила его ничего не говорить Тору. У него там гонка, опасно. Коршун сказал, что он и сам не дурак. Ну-ну… После его истории с Селеной – конечно. Не дурак. Правда, не знаю, как бы я поступила на его месте, когда узнала… Всё сложно. Почему жизнь такая сложная-то? И почему нас никто не предупредил? Жить – больно. Любить… Не хочу об этом. Какой-то блок внутри стоит. Забыть. Вычеркнуть. Проехать мимо. «Прости меня. Я тебя люблю. Всё хорошо». Я тебя люблю. Эти три слова хоть что-нибудь значат? Это хоть иногда бывает правдой? Вот мама и папа. Они любили. А потом раз и… развалились на две половинки. И если бы не я – неизвестно, склеились бы. Анфиса и Сашка. Тоже любовь, любовь, и… Нет, сейчас вроде всё хорошо. Но где гарантия? И вообще. Рановато любить. Это мне так фельдшер «скорой» сказала. Рановато. Молодая я еще. Да. Это точно. Только все забывают, что молодость – это недостаток, который очень быстро проходит… Рановато. Мама с папой о чём-то спрашивают, а у меня в голове крутится, словно Ромкин рэп, рановато любить – поздновато, рановато любить – поздновато. Рановато-поздновато. – Малышка, мы решили, что заберем тебя. – Куда, домой? Сегодня? Но… доктор сказал… – Нет, пока не домой, не сегодня. Поедешь с нами в Хайфу. Да, с учебой надо что-то решить. До ЕГЭ еще два месяца. Позанимаешься удаленно. Потом приедешь и сдашь всё. – В Хайфу? Я не понимаю сначала, о чём они говорят. А потом понимаю. Это… Это ближе к Ромке. И дальше. Хотя я прочитала, что в Эмиратах спокойно относятся к тому, что человек был в Израиле. Если что – меня пустят. Важно ли это теперь? Уже не знаю. Надо ли мне будет в Эмираты? – Лера, ты должна поехать. Тебе нужно поехать. – Да… я поняла. Хорошо. Я не сказала, что «хорошо». «Хорошо, я поеду» или «хорошо, что вы предложили». Или просто хорошо. Потому что ничего мне не хорошо. Плохо мне. И капельница не спасает. Потому что… «Если я тебе не нужен, просто напиши. Я выпилюсь. Исчезну». Мой телефон был выключен. Я спала. Мама с папой ушли. Я спала. Вечер. Ночь. Утро. Не хотелось ничего. Хотелось спать. Потому что во сне я… Во сне ты, Ромка, катал меня на машине. И мы целовались. И ты говорил – мне нужна ты, мне нужна ты, мне нужна ты… и читал свои стихи. И сочинял на ходу. И целовал. И говорил, какая я твоя. Вся твоя. А потом была наша свадьба. И я была в белом. И твои восхищенные глаза сияли. Ты в черном фраке ждал меня на улице с друзьями. Звал. И я вышла на балкон, и ты полез ко мне. И сказал, что я самая красивая Джульетта в мире. И мы опять целовались. Потом стояли и выслушивали важные слова, которые говорила строгая дама, о верности и новой семье. Она спрашивала, является ли наше желание добровольным. И мы сказали «да» одновременно. Хотя спрашивали сначала меня, а потом тебя. Ты одел мне колечко на палец. Очень красивое, гладкое, широкое. А я одела тебе. И ты меня поцеловал. Нежно. А глаза пели о любви. А потом… потом я проснулась. И плакала. Пила воду. Вышла в коридор. Там сидела какая-то девица. Начала меня расспрашивать, почему я реву. Я ничего не сказала, но разве не ясно? И как-то она очень противно смеялась, повторяя «несчастная любовь». Сказала, что я просто дура. – Нет любви, забудь. Себя люби. Себя надо любить. Не будешь любить себя – никому не будешь нужна. Любить себя. А я разве не люблю? Неделя в клинике. Ни строчки от Ромки. Хотя я ему написала. «Я тебя люблю». А потом удалила. Потом написала, что у меня небольшие проблемы и я уезжаю с родителями в Хайфу, вернусь к ЕГЭ тогда, наверное, и увидимся. Он не ответил. Вот и всё, да? Я прощаюсь со всеми. Пишу сообщения. Коршуну, Селене, Да Винчи, Анфисе. Прошу просто меня понять. Мне нужен перерыв. Я выключаю телефон. Вернее, покупаю новую симку, уже в Израиле. Мы с мамой много гуляем. Я читаю. Занимаюсь онлайн. Как сумасшедшая пишу тесты. Решаю варианты ЕГЭ. Разных годов. И разных предметов. Даже ненавистную физику. Просто так. В общем, перегружаю мозг, чтобы не думал о том, о чем не хочу. Почему Ромка мне так и не ответил? Это я виновата, да? Я все прекратила? Но разве он не знал, что я в больнице? Или не знал? Я сама сказала Коршуну, чтобы он… была гонка. А после… Нет, я же не сразу телефон выключила? Он бы мог написать… Физика не помогает. Ничего не помогает. Я всё равно думаю.