— Пейте. — Потом оглянулась через плечо: — Мод, где вода? — Я не Господь Бог и не могу вскипятить воду быстрее, — с кислым выражением лица проворчала та. — Он ранен, Мод, — укорила служанку Лили, поднимаясь на ноги, и строго приказала Калибану: — Сидите. Она быстро сходила в свою комнату, отыскала старую сорочку и вернулась на кухню. Индио, вскочив со своего стула заглядывал Калибану в лицо, в то время как Нарцисска облизывала его липкие пальцы. — Индио, не приставай к нему, — мягко попросила Лили и начала снимать окровавленную тряпку с головы Калибана. Его тело было так близко, что она ощущала его жар и терпкий мужской аромат, а когда нечаянно коснулась плеча, по ее собственному телу пробежала дрожь. Он же покорно сидел на стуле, позволив ей делать все, что считает нужным. Тряпица на голове оказалась остатками рубашки. Интересно, есть ли у Калибана другая, а то ему придется расхаживать с голым торсом, прикрытым лишь жилетом, и зрелище будет впечатляющим. Лили представила, как будут напрягаться мышцы на его огромных руках, когда он начнет орудовать лопатой или своим устрашающего вида изогнутым ножом. Вот было бы здорово, если бы она могла брать с леди по шиллингу за то, чтобы они сидели возле театра, попивали чай и наблюдали, как он работает. Ну что за глупая идея… Нахмурившись в попытке обуздать расшалившееся воображение, Лили осторожно сняла с его головы остатки рубашки, и струйка свежей алой крови окрасили рыжеватые пряди. Кровь начала подсыхать, и из-за этого ткань прилипла к волосам и коже. — А вот и вода. — Мод принесла вскипевший чайник, поставила на расстеленную на полу тряпку и наклонилась, чтобы рассмотреть рану на голове Калибана. Лили оторвала кусок от своей сорочки, намочила и принялась осторожно смывать запекшуюся кровь с его волос. Ее взору предстала сочащаяся кровью царапина дюйма три длиной. Мод выпрямилась и в ужасе пробормотала: — Это же от пули!.. Она направилась в угол комнаты, к своему сундуку. — Черт! — испуганно воскликнул Индио, но на сей раз Лили не стала его ругать, потому что, сдвинув брови, рассматривала рану. — Может, ее зашить? — обратилась она к Мод. — Нет, золотко, в этом нет необходимости: она неглубокая. — Служанка подала ей кусок чистой ткани. — На-ка вот, смочи в вине и прижми к ране. Лили с сомнением вскинула брови, но все же сделала, как было сказано. Как только ткань коснулась головы, глаза Калибана полезли на лоб, и он зарычал от боли. — Ему же больно! — воскликнула Лили и поспешно убрала тряпку. — Да, но вино поможет вылечить рану. — Мод накрыла руку Лили своей и вновь прижала ткань к голове. — Вот так и держи. Индио, внимательно наблюдавший за происходящим, захихикал: — Он такой смешной с разноцветными волосами. Губы Калибана растянулись в слабой улыбке, а Лили озабоченно сдвинула брови. — Откуда ты все это знаешь, Мод? — Да пожила среди театрального люда, — усмехнулась та. — Уж больно они задиристые. Скольких я залатала, когда перепьют да передерутся, и не сосчитать. Судя по всему, эта информация очень заинтересовала Индио. — А дяде Эдвину когда-нибудь стреляли в голову? — Думаю, что нет, сынок: твой дядя умеет выпутываться из таких передряг, бережет свою шкуру. — Мод похлопала Лили по руке, чтобы та подняла тряпицу, осмотрела все еще кровоточившую рану и кивнула. — Давай замотаем ему голову, золотко. Женщины разорвали сорочку на полосы, Лили прижимала к ране пропитанную вином тряпицу, а Мод начала бинтовать голову Калибана. К тому времени как они закончили, он стал похож на мумию. Индио покатывался со смеху: — Он похож на старика, у которого болят зубы! Взвизгнув, Нарцисска подскочила к своему хозяину и принялась хватать за ноги, чем развеселила Мод. Впрочем, она быстро погасила улыбку и назидательно проговорила: — Я хочу, чтобы ты знал, юный Индио: ты видишь самую лучшую работу, какую только может выполнить сестра милосердия. Индио, посерьезнев, спросил: — А с ним все будет в порядке? — Конечно, сынок, — решительно кивнула Мод. — Но твоей матери лучше уложить его в постель. Он выглядит ненамного лучше покойника, так что хороший сон ему не помешает. У бедняги, похоже, кровати-то нет. А теперь идем: нам нужно приготовить ужин. Индио тотчас же вскочил со своего места, поскольку обожал помогать взрослым, и вместе с няней направился к камину в сопровождении любопытной Нарцисски. Лили посмотрела на Калибана. Он слегка обмяк на стуле, глаза его были закрыты. — Сможете дойти до кровати? Кивнув, он открыл глаза, такие тусклые, словно он опять притворялся умалишенным. — Можете встать? — спросила она мягко. Он так тяжело поднялся, словно был мертвецки пьян, и Лили поспешно подставила плечо, чтобы он смог опереться. Конечно же, она не смогла бы его удержать, но помогла дойти до своей крошечной спальни. На узкой убогой кровати этот огромный мужчина выглядел так, словно лежал в детской кроватке: ноги свешивались, одна рука, соскользнув с матраса, касалась пола. Но, судя по всему, Калибану было удобно: он тотчас же закрыл глаза. Неужели заснул? Склонившись над ним, Лили шепотом позвала: — Калибан. Глаза на мгновение открылись, но взгляд был совершенно бессмысленный, и Лили оставила его в покое. Калибан опять закрыл глаза. Если он и притворился спящим, то актер из него куда лучше тех, что играли с Лили на сцене. Разочарованно вздохнув, она подошла к изножью кровати. Гамаши и ботинки Калибана были все в грязи, но, хоть и поморщившись от отвращения, она храбро взялась за дело: расшнуровала гамаши и расстегнула пряжки ботинок, прежде чем, подивившись их размеру, аккуратно поставить под кровать. После этого Лили разыскала еще одно одеяло и накрыла раненого двумя: одним верхнюю половину туловища, а другим — нижнюю. Окинув взглядом спящего, Лили вышла из спальни и направилась в кухню. Индио стоял возле очага и помешивал что-то в кипящем горшке, а Мод за ним надзирала. Посмотрев через плечо на Лили, няня сказала: — Чай на столе, золотко. Присядь, выпей чашечку, но сначала хорошенько отмой руки. Устало кивнув, Лили направилась к двери. Странно, но ей нравилось, что Мод наставляет ее, как когда-то в детстве, хотя она сама теперь мама. Небо уже начало темнеть, и Лили подивилась, как быстро пролетело время. Она испугалась за Индио, а потом хлопотала над Калибаном, и даже не заметила, как день почти прошел. Лили подошла к бочке, стоявшей у двери, сняла с нее деревянную крышку и зачерпнула немного воды, чтобы смыть с рук кровь и грязь. Наблюдая, как розовые струйки стекают в пыль у ног, образовывая маленькие ручейки, она вспомнила другой раз, когда точно так же смывала с рук кровь. Лицо ее дорогой Китти так распухло, что та не могла открыть глаз, а рот превратился в ужасное кровавое месиво. А все из-за огромного злобного мужчины. Лили наблюдала, как остатки воды впитались в землю, и в ее ушах опять прозвучали слова Мод: «Вспомни Китти». Неужели она совершила глупую и, возможно, фатальную ошибку? Глава 7 Царь сидел в своем золотом дворце и размышлял. У него больше не было детей, и с годами ему становилось все горше от того, что у других растут прекрасные наследники, а он, правитель острова, породил лишь чудовище. Вот и надумал он издать жуткий указ: каждый год жители острова должны посылать в лабиринт самого прекрасного юношу и самую прекрасную девушку в качестве жертвы его ужасному сыну… Аполлон проснулся на следующее утро в темноте и сразу же понял, что, во-первых, лежит в кровати — настоящей кровати — впервые с момента побега из сумасшедшего дома, и, во-вторых, не дал инструкции садовникам. Последняя мысль выдавила из него беззвучный стон. Садовники, нанятые Асой, были вполне компетентны в своем деле, но без соответствующих указаний имели обыкновение слоняться без дела. Но кровать не давала Аполлону возможности почувствовать себя расстроенным данным обстоятельством. Пусть маленькая и узкая, она была мягкой, с настоящим матрасом и чистой, а не его жалкой, набитой соломой пародией. Аполлон испытывал невероятный соблазн опять погрузиться в сон, но, когда вдруг понял, в чьей постели лежит, сон как рукой сняло. Сев на кровати, он тряхнул головой, но она тотчас же бурно запротестовала против такого обращения. В комнате царил мрак из-за отсутствия окон, но внутренние часы, на которые Аполлон привык полагаться с детства, подсказывали, что сейчас утро — вероятно, часов шесть-семь.