Аполлон собирался поворошить поленья в камине, но, услышав слова Лили, на долю секунды замер, потом поднялся и отряхнул руки. Пламя камина отражалось от его лоснящейся кожи, и Лили был хорошо виден его профиль — крупный нос, выпуклый лоб, грубо очерченные губы и массивный подбородок. — Я был молод: всего двадцать четыре года, — услышала она его тихий голос. — Всего — потому что большую часть своей жизни я учился: сначала в Харроу — это одна из девяти старейших привилегированных мужских частных средних школ, а затем в Оксфорде. Приехав в Лондон, я получал мизерное денежное содержание от графа, которое мне передавали его поверенные, но эти деньги уходили на выпивку и женщин. Аполлон повернулся, но Лили по-прежнему не видела выражения его лица. — Ничего удивительного в этом нет: такой образ жизни ведут многие молодые джентльмены. Работать в таких семьях не принято, даже если они страдают от голода. — Вы нуждались? — спросила Лили. Аполлон покачал головой. — Нет, но и в роскоши не жили. Отец потратил почти все деньги, что у нас были, и граф отказался дать ему еще. Из-за этого матери и сестре приходилось жить в деревне, причем очень скромно. Артемис никогда не участвовала в сезонах, у нее даже приданого не было. — Аполлон двинулся к кровати. — Но мне быстро надоело бесцельное времяпровождение, да и ждать от жизни было совершенно нечего. Предполагалось, что мне предстоит дожидаться, когда граф состарится и умрет. Лили не могла представить, как можно такому сильному умному мужчине сидеть сложа руки в ожидании чьей-то смерти. Аполлон сел в изголовье кровати и притянул Лили к себе, положив ее голову на грудь. — В Оксфорде я увлекся новаторскими идеями в области ландшафтного дизайна. Это были грандиозные планы, призванные нарушить средневековые правила коротких прямых линий и упорядоченных посадок. Нас интересовала перспектива: великолепные виды, которые смогут радовать множество поколений, естественные линии и формы. Уже в Лондоне я начал переписываться с единомышленниками, чтобы обмениваться идеями и планами, а потом меня наняли благоустраивать поместье близ Оксфорда. Аполлон обнял Лили крепче, и она подалась вперед, словно хотела без слов попросить его продолжать. — Это открывало передо мной большие возможности, — опять заговорил Аполлон, но голос его звучал почему-то печально. — Работать приходилось много, в основном физически, хотя до этого я имел дело лишь с теорией. Мне потребовался целый сезон, чтобы полностью обустроить парк, потом меня порекомендовали для работы в другом поместье. И вот тогда мой дед узнал, чем я занимаюсь. И это стало катастрофой. Лили сдвинула брови. — Но почему? — Потому что, — прошептал Аполлон, прижимаясь щекой к ее виску, — аристократы не работают. Дед счел мое желание изучать искусство создания масштабных ландшафтов ранним проявлением той же самой болезни, что свела с ума моего отца, и лишил меня денежного содержания. Он решил, что весь наш род с изъяном. — О, Боже! У Лили почти не было семьи, но судить человека так строго лишь из-за того, что он нашел себе дело всей жизни, ей казалось нелепостью. Аполлон уткнулся носом в ее волосы. — В то день я был в Лондоне, встречался с тремя приятелями. На ночлег мы сняли комнату в одной из таверн Уайтчепела и заказали еду и вино. — Почему в таком ужасном месте? — удивилась Лили. — Боюсь, у нас было не так уж много денег, чтобы рассчитывать на что-то более приличное. Аполлон замолчал, но Лили ощущала его прерывистое дыхание. — Что произошло потом? — Мы распили бутылку вина, а после этого — темнота. Я проснулся на следующее утро с жуткой головной болью: казалось, череп вот-вот расколется, — и как только пошевелился, меня сразу же вырвало. А потом я увидел свои руки. Он судорожно сглотнул и хрипло продолжил: — Я напивался и раньше, но такого не было никогда. Мои руки были в крови, в правой я держал нож, кто-то кричал. Я попытался подняться, но не смог: не держали ноги. А мои друзья… Лили сжала его руки, словно хотела успокоить, поддержать. Она уже знала, что случилось с его друзьями: трагедия подробно описывалась в бесчисленных газетных статьях, — и никому не было дела, насколько достоверно это описание. Все трое друзей Аполлона были зверски убиты. — О, Боже! — прошептала Лили. — Какой ужас… — Пришли солдаты, — безучастно продолжил Аполлон. Слышал ли он ее? — Меня увели в кандалах, причем цепи были на лодыжках, запястьях и шее, и отправили в Ньюгейт дожидаться суда. Меня постоянно рвало, и на протяжении нескольких дней я был не в себе. О тюрьме я почти ничего не помню, но зато хорошо помню Бедлам. Лили прижала его ладонь к губам, давая понять, что он не обязан все это рассказывать, потому что очень боялась, что ему все же придется — не ради нее, ради себя. — Его… запах до сих пор преследует меня. Нестерпимая вонь от немытых тел и людских испражнений. Здесь меня тоже держали на цепи, потому что в первые дни я пребывал в ярости от страха и отчаяния и вел себя как буйно-помешанный до тех пор, пока не ослаб от недостатка воды и пищи. Лили всхлипнула от переизбытка чувств: просто невыносимо слушать, как сильного человека подвергали унижениям, словно дикого зверя, приковав цепями. Встав на колени, она обхватила его голову, прижала к груди и лишь тогда ощутила влажные дорожки слез на его щеках. Аполлон уткнулся носом в ложбинку между грудями, судорожно вздохнул и продолжил: — Артемис пришла ко мне, как только смогла: принесла еду и отдала все свои деньги моим тюремщикам, чтобы те не забили меня до смерти. Мой отец умер за год до этих событий, а мать — как только узнала о моем заточении в Бедлам: не выдержало сердце. Моя же сестра — гордая сестра — вынуждена была наняться в компаньонки к нашей кузине. Голос Аполлона сорвался, и Лили принялась гладить его большую голову в попытке утешить, хотя и понимала, что потерпит неудачу. А он, как ребенок, повернулся и прижался щекой к ее груди. — Наконец-то у Артемиды появилась крыша над головой, над ней больше не висели угроза голода. Я не спал несколько ночей, после того как получил известие о смерти матери, боясь, что сестру вышвырнут на улицу, но ничего не мог сделать, совсем ничего. Я должен был защищать ее, заботиться о ней: сделать все, чтобы она никогда ни о чем не беспокоилась, — но был совершенно бессилен. Даже человеком назвать меня было трудно. — Ш-ш-ш! — Лили, уже не сдерживая слез, стала покрывать поцелуями его волосы. Немыслимо, что ему пришлось столкнуться с такой бесчеловечностью. — То, что они творили… — Его голос звучал хрипло, надломленно. — Там была женщина, несчастная сумасшедшая, но как она пела! У нее был чудесный голос. Однажды ночью надсмотрщики пришли, чтобы надругаться над ней, но я окликнул их, начал насмехаться над ними, пытаясь отвлечь их внимание, и тогда они взялись за меня. Лили замерла, ее горло сдавило от страха. О, храбрый Аполлон! Как это благородно и в то же время безрассудно — вызвать на себя гнев тюремщиков. — Они били меня до тех пор, пока не потерял сознание. Именно тогда я лишился голоса. Позднее, после того как герцог Уэйкфилд спас меня и я лежал в постели, восстанавливая силы, я думал о ней. Однажды ночью я тайком пробрался в тот барак, но женщины уже не было: ее жизнь унесла лихорадка. Возможно, это и к лучшему. Лили увидела, что глаза Аполлона закрыты, брови сурово сошлись на переносице, но он нашел в себе силы продолжить: — Но я позаботился, чтобы надсмотрщик — тот, что руководил остальными — больше никому не причинил вреда. Я вытащил его из Бедлама и отдал вербовщикам. Где бы он сейчас ни находился, жизнь у него не сахар. Я никогда бы прежде не поступил так, но Бедлам меня изменил. Они отобрали у него что-то очень важное, когда он был беспомощен, подумала Лили, но сломить не смогли, и это ее несказанно удивило. Обняв его лицо ладонями, она заглянула ему в глаза и по-матерински мягко, как ребенку, сказала: — Ты выжил. Все выдержал и выжил, а это главное. Губы его изогнулись в горькой усмешке. — У меня не было выбора. Лили покачала головой. — Выбор есть всегда. Ты мог бы сдаться, позволить им забрать твой разум и душу, но стойко продолжал бороться. Я считаю тебя настоящим мужчиной, смелым, сильным, справедливым — мне такие не встречались. — Просто, я думаю, ты встречала не так уж много мужчин, — прошептал Аполлон вроде бы беззаботно, но лицо его все еще сохраняло печать произошедшей в его жизни трагедии. Лили поцеловала его, но не как любовница, а по-матерински или по-сестрински, словно хотела сказать, что принимает его всего без остатка. Ее губы коснулись его лба, щек и, наконец, губ, но совсем легонько, словно благословение. — Давай поспим, — предложила Лили, помогая Аполлону улечься. Она укрыла их обоих одеялом, положила голову ему на грудь, прислушиваясь к биению его большого мужественного сердца, и вскоре провалилась в сон. Аполлон открыл глаза с ощущением, что проспал и куда-то опоздал. Работая в парке, он просыпался с птицами, возвещавшими о восходе солнца, но здесь, в мягкой постели, да еще с женщиной под боком, было гораздо труднее вырваться из объятий сна. Лили что-то пробормотала, когда он осторожно убрал ее руку со своего живота. Ему бы хотелось остаться подольше, разбудить ее поцелуями, заняться с ней любовью, но совсем скоро сюда придут слуги. К тому же чем быстрее он уйдет отсюда, тем выше вероятность, что не столкнется ни с кем из гостей. Поэтому Аполлон быстро оделся, подхватил свой сюртук, в последний раз окинул взглядом комнату и наклонился, намереваясь поцеловать Лили. Она вздохнула, перекатилась на его место и уткнулась во все еще теплую подушку. Улыбка все еще играла на его губах, когда он выскользнул в коридор и тихонько прикрыл за собой дверь. Краем глаза он уловил какое-то движение справа. Кто-то поспешил скрыться за углом в конце коридора, или ему просто показалось? Аполлон задумчиво прищурился, но потом все же решил, что это скорее всего кто-то из слуг, что было неудивительно в утренний час. Он повернул в другую сторону и нос к носу столкнулся с наблюдавшим за ним герцогом Монтгомери, едва не подскочив от неожиданности. — Вот уж не думал, что вы ранняя пташка, ваша светлость. Монтгомери вскинул голову. — Отчего вы решили, что я спал? Аполлон внимательно посмотрел на герцога. Его внешний вид был безупречен: кроваво-красный костюм, туфли, кружевные чулки. Золотистые волосы аккуратно собраны в элегантный хвост, кончики тщательно завиты, а может, вились от природы. Как бы то ни было, Аполлон чувствовал себя ободранной крысой рядом с ухоженной левреткой. Впрочем, это не очень-то его беспокоило. — Так вы что, не спали? — с любопытством спросил он, подходя к Монтгомери. Губы герцога изогнулись в загадочной улыбке. — Я нахожу сон весьма скучным занятием, особенно если могу провести ночные часы гораздо более… приятно. — Понимаю. Аполлон не знал, куда идет герцог, но сам намеревался отправиться в столовую за чашечкой крепкого кофе. Только бы дядюшка не забыл обеспечить гостей этим напитком богов. — Утро — самое подходящее время для того, чтобы обнаружить, как обитатели дома тайком покидают чужие спальни, — ровным голосом проговорил герцог, будто бы невзначай посмотрев на спутника. — Совсем как вы только что покинули спальню мисс Гудфеллоу. Теперь я понимаю, что вас вчера так взбудоражило, когда она неожиданно появилась в этом доме. — Буду вам весьма признателен, если не станете распространяться об этом, — с металлом в голосе обратился Аполлон к герцогу.