– Эта мысль приходила мне в голову, но… – Он запнулся и покачал головой. – Я надеялся, что это не так. – Что значит не так? Себастиан набрал в грудь побольше воздуха. Надо делать ставку на понимание, и будь что будет. В создавшейся ситуации хуже всего пытаться изворачиваться. – Несколько месяцев назад Тролле Херманссон пришел сюда и дал мне пакет с расследованием дела Вальдемара. – Почему? – перебила Ванья. – Почему он дал его тебе? – Не знаю. Наверное, он знал, что мы иногда вместе работаем, но что я больше не вхожу в Госкомиссию. – Но почему он вообще проверял отца? Себастиан пожал плечами. Можно продолжать придерживаться модифицированной правды. – Если я хорошо знал Тролле, то он брался за те задания, которые ему удавалось получить. – А ты хорошо его знал? – Мы вместе работали, но его выгнали раньше, чем я ушел из Госкомиссии. Когда же… лет пятнадцать назад. – А сейчас, сейчас вы поддерживали контакт? – Мы иногда виделись. Он был довольно одинок. Знаешь, он развелся, потерял семью. Такого говнюка, как он, мало кто выдерживал. – Кроме другого говнюка. – Вероятно. Ванья замолчала, переваривая услышанное. К своей радости Себастиан заметил, что она слегка опустила руки, немного расслабилась. С одной стороны, хорошо, с другой – плохо. Поскольку самая страшная ярость поутихла и Ванья включилась в разговор, она стала вдумываться и анализировать. В нынешней ситуации для Себастиана это было опаснее. Вопросами начнет управлять ее разум, а не эмоции. – Но если кто-то дал Тролле задание проверить отца, почему же этот человек не получил материалы расследования? Почему он отдал их тебе? Трудный вопрос с легким ответом. Потому что задание накопать кучу дерьма про Вальдемара Литнера поручил Тролле Себастиан, но это единственное, чего говорить нельзя ни в коем случае. Пришло время полностью отойти от правды. – Не знаю, возможно, они не сошлись в цене, возможно, Тролле почему-то разозлился и решил напакостить. – И поэтому он отдал материалы тебе. – Да. Они все время упирались в одно и то же. Вероятно, потому что Себастиан сам слышал, как неубедительно звучат его объяснения. Существовали значительно более правдоподобные варианты развития событий. Тролле мог пойти в полицию. Мог уничтожить то, что накопал. Мог оставить папку лежать в ящике у себя дома. Почему он отдал материалы Себастиану? Необходимо заставить Ванью прекратить думать об этом. Усилить причину. – Не знаю, может, он боялся держать это дома или просто хотел, чтобы кто-нибудь посмотрел, что он собрал. Как я уже говорил, он был довольно одинок. – А что сделал ты, получив эти данные? – спросила Ванья, похоже, хотя бы на мгновение отключившись от причины попадания расследования к Себастиану. Пора возвращаться к полуправде. – Ничего. Прочитал и решил ничего не предпринимать. Когда же потом Тролле умер… – Он говорил, какое имел отношение к Эдварду и Ральфу? – перебила Ванья. Они быстро приближались к следующему пункту, который мог вызвать серьезные затруднения. Требовалось предложить разумное объяснение тому, почему отправленный в отставку старый полицейский, о котором пятнадцать лет не было ни слуху ни духу, внезапно дважды возникает в течение нескольких месяцев. Связующим звеном, естественно, был сам Себастиан, но необходимо перевести стрелки на что-то другое. На кого-то другого. На Ванью. – Я тоже над этим размышлял, – начал Себастиан, задумчиво проведя рукой по щеке. – Могу предположить только, что, получив от кого-то задание проверить твоего отца, он подобрался близко к тебе, обнаружил, что ты участвуешь в крупном и важном расследовании убийств, и решил щелкнуть Госкомиссию по носу, раскрыв дело самостоятельно, и в результате… умер. Себастиан затаил дыхание. Слишком много? Слишком отдает заготовкой? Слишком притянуто за уши? Он увидел, как Ванья задумчиво кивнула. Решил продолжать, пока владеет инициативой, не давать ей особенно долго размышлять. – Как бы то ни было, я решил выбросить то, что получил, но тут меня ранили, потом я болел и попросил Эллинор уничтожить бумаги, но она, очевидно, этого не сделала. – Кто такая эта Эллинор? Обратно к правде. – Она… больная женщина, которая здесь некоторое время жила. Когда начали убивать женщин, с которыми я спал, я ее предупредил, и она… переселилась сюда. Потом вроде как осталась. Лучшего объяснения у него не было даже для самого себя. – Мы больше не вместе, – уточнил он. – Я ее выставил. Она ненормальная, – еще раз добавил он, желая подчеркнуть, что не имеет никакого отношения к случившемуся. Ванья стояла и просто смотрела на него. Ему казалось, что он прямо видит, как она перерабатывает полученную информацию, чтобы решить, верить ему или нет. Он шагнул вперед и положил руку ей на плечо, выжидая, пока она посмотрит в его полные искреннего сочувствия глаза. – Мне ужасно жаль, что это произошло, и я очень надеюсь, что ты не думаешь, будто я имел к этому какое-нибудь отношение. Ванья сверлила его взглядом, искала в его глазах и за ними признаки того, что он лжет. Чего-то не соответствующего действительности. Тролле, Эллинор, материал – все привязано к Себастиану. Возможно, случайность. Прихоть судьбы. «А что еще это может быть?» – спрашивала она себя. Ее по-прежнему не полностью удовлетворял ответ на вопрос, почему Тролле отдал материалы Себастиану, но, наверное, придется ему поверить. Иногда вещи просто берут и происходят. Люди действуют в соответствии с собственной логикой. Похоже, это как раз такой случай. Потому что какая может у Себастиана Бергмана иметься причина для того, чтобы засадить ее отца в тюрьму? Никакой. Он ее друг. Она кивнула. Увидела, какое он испытал облегчение. Как обрадовался. Однако когда злость и неизвестность отпустили ее, она не смогла сдержать слез. Они внезапно хлынули из глаз в молчаливом плаче, и она поспешно перевела взгляд на пол. Себастиан смотрел на нее почти с отчаянием, ему хотелось подойти поближе и обнять ее, но он не решался. Она сделала маленький шаг вперед, чтобы показать, что можно, и он заключил ее в объятия. – Меня не взяли в США, – проговорила она в его закрытую передником грудь и дала волю всем огорчениям последнего времени. Зарыдала так, что вся сотрясалась, а он утешал ее. Как отец. Он нуждается в ней, потому и пошел к Риддарстольпе, но она тоже нуждается в нем. Для обоих лучше, чтобы она не уезжала, уговаривал он себя, бережно поглаживая ее по волосам. Вальдемар лежал на спине на койке у себя в камере и смотрел в потолок, пытаясь думать о чем-нибудь другом, кроме постепенно отпускающей боли в спине. Та же койка, тот же потолок, та же камера, но несколько часов назад он перешел из ведения полиции в ведение пенитенциарной системы. Он уже больше не просто задержан, а арестован. Во второй половине дня состоялось слушание о заключении подозреваемого под стражу. Раньше ему бывать в суде не доводилось, и он ожидал, что там все будет выглядеть, как в американских телевизионных сериалах или фильмах о судебных процессах. Но оказалось не совсем так. Во всяком случае, в зале Стокгольмского суда первой инстанции, куда его в 13.05 проводили вместе с Карин Сверд – адвокатом, которого он себе со временем раздобыл. Впереди находился подиум с местами для пяти человек, в конце подиума возвышались высокие спинки зеленых и, видимо, очень удобных офисных кресел. Два кресла занимали главный судья и секретарь, остальные были свободны. Перед подиумом под углом друг к другу стояли два изогнутых стола, так что человек мог видеть того или тех, кто сидел за вторым столом, а также легко общаться с людьми на подиуме. За столом подальше от двери, через которую Вальдемар вошел, сидели двое. Одним из них был, как ему объяснили, прокурор Стиг Венберг. Вторым – какой-то ассистент, его имени Карин не знала. Они сели, и Вальдемар взглянул на места для слушателей. Анна, разумеется, присутствовала, а Ванья нет. Этого ему и хотелось. Прежде чем встретиться взглядом с Анной, он осмотрел остальных собравшихся. Никого знакомого. Никого из офиса. Любопытные люди, не обремененные заботами, предположил он. Вальдемар посмотрел на Анну. Вид у нее был усталый. Он слегка улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, но глаза у нее не засветились, как это обычно бывало, и она поспешно отвела взгляд, устремив его на мужчин на подиуме. Слушания начались, и Вальдемар повернулся вперед. Установив, кто находится в зале и в чем состоит дело, судья попросил прокурора огласить причины заключения под стражу. Стиг Венберг негромко откашлялся и приступил. Перечень оказался внушительным. Вальдемар покосился на Анну, и ему показалось, что с каждым новым зачитанным обвинением ее лицо все больше и больше застывало. С тех пор как его забрала полиция, они ни разу не разговаривали. Может, она считала, что он невиновен? Они жили очень благополучно, могли все себе позволить, но думала ли она, что он действительно так много зарабатывает, не вникала в это или догадывалась, что часть средств поступает от какой-то другой, более сомнительной деятельности? Он не знал. Они никогда об этом не говорили. Судя по выражению ее лица в зале суда, это явилось для нее полной неожиданностью, и она, похоже, не сомневалась в его виновности. Никаких покачиваний головой в знак немыслимости того, что говорил прокурор, ни единого взгляда в сторону Вальдемара, в котором читалась бы печаль по поводу того, что тот безвинно угодил туда, куда угодил. Напротив, она, казалось, преисполнилась решимости на него не смотреть. Это причиняло боль, но ему оставалось винить самого себя. Для его жены и дочери это стало тяжелым ударом, а они в отличие от него были совершенно невиновны. Нет ничего странного в том, что они осуждают его. Ему потребуется пройти долгий путь, чтобы вновь завоевать их доверие и любовь. Возможно, слишком долгий. Вальдемар толком не понимал, как угодил в эту ситуацию. Сослаться на незнание он не мог. Он понимал, что деятельность компании «Дактеа» незаконна и дело, с которым к нему обратились, тоже выходит за рамки закона. Правда, он не видел масштабов. Понял, во что его втянули, только когда все лопнуло. Впрочем, он знал, что они очень ловкие. Что они с его помощью выстроили основательную структуру с тупиками и бесконечным количеством трудно отслеживаемых трансакций. Чем больше проходило времени, тем увереннее он себя чувствовал. Он ведь был просто маленьким винтиком в огромном механизме. Почему же нашли именно его? Венберг закончил свое выступление, и судья спросил Вальдемара, признает он себя виновным в предъявленных обвинениях или нет. Тот быстро взглянул на Карин, которая слабо кивнула. Она заранее проинструктировала его, как ему следует отвечать, даже если это будет ложью. – Не признаю, – сказал он. Слушание дела продолжалось еще примерно полчаса. Карин изо всех сил старалась пробить брешь в аргументации стороны обвинения, но Вальдемар не питал особых надежд на то, что ей это удастся. И действительно, когда слово взял судья, результат оказался предсказуемым. Вальдемара арестовали как обоснованно подозреваемого в совершении тяжких экономических преступлений. Прокурор настаивал на сохранении всех ограничений и получил поддержку. Слушание закончилось. Анна сразу встала и покинула зал чуть ли не первой. Вальдемару показалось, что он видел, как она пыталась сдерживать слезы. Это было самым ужасным. Не унижение, не заключение, не предстоящее наказание, а вред, который он причинил своим близким. Это казалось почти невыносимым. Он надеялся, что сможет обменяться с Анной несколькими словами, но вместо этого велел Карин сказать ей, чтобы она ни в коем случае не говорила Ванье, что его арестовали. Они расстались, и Вальдемара отвезли обратно в следственный изолятор. Он лег на койку, больше делать особенно было нечего. Где-то через час спина снова заболела. Не потому, что он слишком долго пролежал в одном положении, но он все-таки перевернулся. Не помогло. Он попросил дать ему болеутоляющее и получил. Когда принесли ужин, есть он не захотел, но опять попросил болеутоляющее и снова получил. Теперь он лежал на койке у себя в камере, смотрел в потолок и пытался думать о чем-нибудь другом, кроме постепенно отпускающей боли в спине. Его мысли все время возвращались к Анне и Ванье, что было в каком-то смысле более болезненным. Он с некоторым трудом поднялся и подошел к имеющемуся в камере прикрепленному к стене маленькому туалету. Спустил брюки – ширинки на них не было – и помочился. Неужели освещение играет с ним злую шутку? Помочившись, он немного наклонился, потом ниже. Слегка повернул голову, чтобы свет с потолка падал прямо в унитаз. Вода была красной. Кроваво-красной. Они разошлись. Торкель собрал всех в комнате, которую они никогда не называл иначе как Комната, для последнего совещания перед выходными. Вокруг овального стола на зеленовато-сером ковровом покрытии стояли шесть стульев. На длинной стене висела белая доска, на которой Билли с помощью собранного в Стурульвон материала воссоздал временной график. В Комнате стояла тишина. Им предстояло обсудить успехи последних суток, отчитаться в том, что они сделали и какие результаты получили или надеялись получить. К сожалению, материала для обсуждения было удручающе мало. Для начала Торкель сообщил, что утром позвонил Хедвиг Хедман в Эстерсунд и что они теперь полностью уверены в отношении личности голландцев. Госкомиссия имела обыкновение сообщать о некоторых деталях ведущегося расследования местной полиции, запросившей их помощи. Правда, именно о некоторых деталях. Было важно, чтобы местная полиция по-прежнему ощущала свою сопричастность, но еще важнее для Госкомиссии было контролировать информационный поток. Поэтому он ничего не сказал об их теории, что голландцы просто случайно оказались в неправильном месте в неправильное время. А также о найденном ими фотоаппарате или о том, как продвигается остальная часть расследования. И правильно сделал. Днем Торкель, надо признать, не слишком удивившись, обнаружил в газете «Экспрессен» статью на целую страницу под заголовком: «ОНИ УМЕРЛИ ВО ВРЕМЯ ОТПУСКА, О КОТОРОМ МЕЧТАЛИ». В преамбуле утверждалось, что Госкомиссия по расследованию убийств теперь на сто процентов установила личности двоих из шести человек в массовом захоронении на горе. Там нашли Яна и Фрамке Баккеров из Роттердама. В статье имелись фотография супругов Баккер, довольно эмоциональный рассказ о том, как они мечтали провести неделю в шведских горах, короткое интервью с их другом, который благодарил за внесение ясности, и в завершение – факты о «Могиле в горах», как, судя по всему, именовалось в прессе это дело. Если раньше Торкель сомневался, то теперь был уверен: информировать Хедман и полицию Эстерсунда в принципе то же самое, что выпустить пресс-релиз. Подытоживая сказанное, он подчеркнул, что важно, чтобы с прессой общался только он, и больше никто.