Дело с двумя афганцами выросло в гидру. На месте каждой отсеченной им головы появлялось две новые. Дальше продолжать невозможно. Все кончено. Он покрепче ухватился за пистолет и толчком открыл дверцу. Начал с большим трудом выползать из машины. Билли спускался по откосу, когда заметил движение возле машины, вылетевшей на поле метров на десять. Он выхватил пистолет, снял с предохранителя и опустил его дулом вниз. Чарльз выбрался из разбитой машины. Казалось, он весь истекает кровью, одежда на нем изорвана. Билли приближался. Когда Чарльз ухватился за машину, чтобы встать на ноги, Билли заметил у него в руке пистолет. Он поднял собственный. – Брось оружие! – заорал он, чтобы перекричать зависший вертолет. Чарльз по-прежнему пытался подняться на ноги, ни единым мускулом лица не показывая, слышал ли он приказ. – Брось оружие! – изо всей силы заревел Билли. Чарльз сумел встать. На ногах он держался нетвердо, покачиваясь, и медленно повернулся к Билли. Внезапно сцена на поле осветилась еще ярче. Подоспела машина группы захвата, и фары выхватили Чарльза, который решительным движением поднял пистолет и прицелился прямо в Билли. Билли дважды нажал на курок. Оба выстрела попали в сердце. Чарльз рухнул около машины замертво. Ночь и темнота. Повернутая к стене настольная лампа была единственным источником света в комнате. Себастиан и Торкель сидели в полумраке. Их тела отбрасывали на стены длинные тени. Снаружи ветер трепал оконные скаты. Если бы Себастиан пил, то для завершения картины сидел бы с виски в руке. Но он не пил. Торкель сидел с пивом. Пил прямо из горлышка. Уже вторую или третью бутылку. – Давненько мы так не сидели, – нарушил молчание Торкель. – Так мы не сидели никогда, – ответил Себастиан, – и если ты начнешь мерзко предаваться ностальгии, я уйду домой. Торкель улыбнулся и отпил глоток пива. Ему казалось, что на этот раз Себастиан по-другому относился к работе и членам команды, но иногда остается верен себе. – Почему ты не ушел домой? – искренне поинтересовался он. – А ты почему? – Я один, – откровенно ответил Торкель. – Я больше не люблю сидеть дома. Он умолк. Себастиан понял, что от него, вероятно, ожидается какая-то реакция. Он не имел ни малейшего желания вникать в чувства Торкеля, поэтому предпочел ответить на первоначальный вопрос. Увести фокус от личных проблем. – Я очень зол. Чарльз Седерквист не стоял за исчезновением тех афганцев или за расстрелом брата и всей семьи. Торкель согласно кивнул. – Но он имел к этому отношение. Себастиан лишь недовольно хмыкнул. – Что, по-твоему, произошло? – спросил он. Торкель откинулся на спинку, выпил глоток пива и несколько секунд молча обдумывал вопрос. – Я думаю, – медленно начал он, – что тут побывали люди из ЦРУ и увезли или убили обоих афганцев. Я думаю, что в МУСТе об этом знали и что Чарльз попросил брата закрыть расследование, но тот узнал слишком много, и его убили в горах. – Патриция Велтон? – Да, – кивнул Торкель. – Почему потом кто-то убил ее… Я не знаю. – Чарльз мертв. Ты считаешь, что, кроме него, мы никого привязать к этому не сможем? – В голосе Себастиана звучало откровенное недовольство. Торкель наклонился вперед, уперся локтями в колени и внимательно посмотрел на человека напротив, которого ему все-таки хотелось называть своим другом. – Не думал, что тебя волнует, ну, вся эта история с судами и наказаниями. Цель – ничто, путь – все. Разве для тебя это не так? – Это не означает, что я хочу, чтобы они избежали наказания, – с некоторым возмущением сказал Себастиан. – Но иногда им удается, – спокойно ответил Торкель, снова откидываясь на спинку дивана. – Кроме того, путь на этот раз был чертовски скучным, – продолжил Себастиан, желая подробнее объяснить свое раздражение. – Единственного немного интересного человека Билли застрелил. – Возможно, тебе было бы веселее, будь ты с нами все время, – ответил Торкель с язвительной усмешкой. – Мне надо было заниматься другим. Торкель опять выпрямился с неподдельным интересом. – Как дела у Ваньи, ты что-нибудь о ней знаешь? Себастиан покачал головой. – Она целый день не отвечает. – Она тяжело восприняла эту историю с ФБР, – задумчиво произнес Торкель. – Ванья сильная. – Во всяком случае, она отлично умеет создавать такое впечатление. Но в сочетании с проблемами с отцом, думаю, она близка к тому, чтобы сломаться. Себастиан почувствовал, как раздражение смешивается с ощущением неприязни и, возможно, с тем, что уже не мог припомнить, когда в последний раз испытывал. С чувством вины. От этой темы ему точно хотелось уйти. – Нам довольно многое известно, – сказал он, возвращаясь к исходной теме и надеясь увлечь ею Торкеля. – У Леннарта Стрида должны быть коллеги. Я могу слить им информацию. Торкель покачал головой и опять наклонился вперед, словно в преддверии доверительного разговора. Эта поза коллеги Себастиану совершенно не нравилась. – Знаешь, почему я там, где есть, и удерживаюсь на месте год за годом? – Нет, впрочем, я никогда об этом не задумывался, – честно ответил Себастиан. – Я знаю, когда надо поднимать руки вверх, – объяснил Торкель и выпил глоток из бутылки. – Выбирай себе войны, Себастиан. Бейся до конца, когда можешь выиграть. – Не совсем в моем стиле. – Жизнь будет проще. – И скучнее. Кстати, о скучном… Как бы невзначай взглянув на часы, он встал. Торкель лишь улыбнулся ему и тоже поднялся. – Мне тоже надо идти, я должен кое-что сделать. Было очевидно, что, невзирая на все происшедшее, сегодня его из себя не вывести. Возможно, таков способ Торкеля справляться с раздражением. Смотреть на неприятности с улыбкой. Себастиан взял куртку и направился к двери. Торкель погасил настольную лампу. – Как высоко, ты думаешь, это уходит? – Не важно. Мы никогда этого не узнаем. – И ты можешь с этим жить? – Да, и ты тоже. Они вышли из кабинета Торкеля. Молча спустились на лифте. Торкель, разумеется, прав. Он сможет жить с этим в точности так же, как вынужден жить со всем остальным. Полицейский только что ушел от них. Шибека его раньше не видела. Его звали Торкель Хёглунд, и он явно возглавлял что-то, называвшееся Госкомиссией по расследованию убийств. Он держался тепло и неформально. Несколько раз спрашивал, как себя чувствует Мехран, что говорят врачи, и проявлял, похоже, искренний интерес. Однако как только речь зашла о том, что произошло и что им, собственно, известно, она услышала знакомые слова. Им известно немногое. Догадки они строить не решаются. Со словами у них хорошо. Но не с правдой. Или же они понимают, что цена слишком высока. Возможно, все именно так просто и есть. Они умнее ее. Несмотря на то что все говорят о свободе и открытости, существуют вещи, в которых лучше не копаться. Она чуть не потеряла сына потому, что не понимала этого. Не слишком ли высока цена? Безусловно, да.