— Предлагаю сразу отсеять тех, среди кого не надо искать, — зашёл с неожиданной стороны Док. Гелевая ручка замерла, не коснувшись бумаги. — Если вы считаете, что маньяк является серийным убийцей, имеет смысл исключить из круга подозреваемых случайных посетителей редакции, пусть они и вели себя буйно. Астролягов поймал торжествующий взгляд Далёва, мол, что я тебе говорил! Родственник оказался полезен с первой минуты расследования. — Мы считаем, что убийца — какой-то псих из наших постоянных авторов, — поделился своей шаткой версией Астролягов, привыкший в издательстве говорить во множественном числе как работник низшего звена и жертва коллегиальных решений. Это было защитная реакция. Решения не всегда принимали в его пользу, и приходилось укрываться за спинами товарищей, чтобы гнев автора пал на коллектив и рассеялся. — Вряд ли псих-убийца может быть создателем литературных произведений, — заявил Док. — Настоящий сумасшедший не способен написать роман, потому что мыслит обрывками. Журналисты затаились, переваривая новые сведения. — У дураков мысли путаются, — наконец сказал Ник. — Сумасшедших потому и зовут в народе дураками, что они не умеют чётко выражать свои мысли, а если пробуют записать, надолго их не хватает. Безумец не способен долго рассуждать логически. Он быстро всё забывает. «Сумасшедший не может написать роман», — осенило Астролягова. — Я встречал такое в самотёке, — сказал он. — Многие бездарные произведения мы называем графоманией, но неоправданно. Они просто бесталанны. Но я видел длинные тексты, написанные бессвязно. Они редки в самотёке, так же, как талантливые произведения. — Как нечасто встречается в обществе по-настоящему психически больной человек, — согласился Док. «Значит, это не Климович», — Алексей слегка утешился, что автор-аутист выпадает из подозрений. «Если только его заметки следователя не обрабатывает литературно Алла Владимировна, превращая в художественное произведение», — и он забеспокоился. — А как же Тед Банди? — спросил Ник Далёв. — А что с ним? — похоже, Док слышал о Банди впервые. — Это американский серийный убийца. Он был красив и умён, отличался высоким интеллектом. При этом похищал, насиловал и жестоко убивал девушек. Одно другому не мешает. — Сколько Тед Банди написал книг? — в упор спросил Док. — Хм… Действительно. Ник замолчал. По бешено сверкающим глазам было видно, как он подыскивает другой пример, перебирая в памяти маньяков, и не находит. — Готов поставить ящик французского коньяка против бутылки спирта, что ни один серийный убийца не написал ни одного литературного произведения, — холодно сказал Док. — От его имени могли выходить книги, но сам преступник, в лучшем случае, был способен написать лишь фрагментарные заметки. Косноязычные, скорее всего. А то и вовсе наговаривал на диктофон бессвязные исповеди, которые потом обрабатывал ушлый американский щелкопёр, — Док помолчал и добавил: — Нет детективов, написанных маньяками-психопатами. — А если найдём? — не сдался Ник Далёв, но прозвучало жалко. — Найдёшь детективный роман, написанный без посторонней помощи настоящим серийным убийцей, не тем, кто однажды кого-то убил, а маньяком, я тебе поставлю ящик любого французского коньяка, марка по твоему выбору. — Значит, будем искать! — с фальшивой радостью воскликнул Ник. «Значит, среди наших авторов можно не искать, — общение с профессионалом облегчало Астролягову его часть дела. — Если только… если только писатель не пользовался услугами убийцы. Или убийц…» — Почему убийца должен быть сумасшедшим? — Астролягов сбился с мысли, но вопрос задал. — Мы отбрасываем сумасшедших посетителей из числа литераторов, чтобы не тратить на них время и силы, — сказал Док. — Серийным убийцей будет человек с травмированной психикой. Это какое-то ущербное, глубоко несчастное и по этой причине озлобленное на весь мир существо. Возможно, либеральных взглядов. — Такие в «Напалме» не водятся, — сразу отмёл Астролягов. — В любом случае, он явно ненормальный и его, наверное, можно легко выделить из числа окружающих. Счастливые люди маньяками не становятся. Чтобы пойти на хладнокровное, обдуманное лишение человека жизни своими руками, нужно быть очень искорёженным душой. — Счастливые люди писателями не становятся, — ухмыльнулся Ник Далёв. Док проглотил пилюлю и продолжил: — Кроме того, убийство не проходит бесследно для психики убившего. Насилие всегда оставляет следы. Особенно, первое убийство. — Что, если озлобленный писатель не марался кровью, а выступал заказчиком? — мысль о Черкезишвили не давала покоя. — То есть не убивал лично, а виновен в смерти? — Тогда нам надо найти исполнителя. — Серии убийств? — Возможно, исполнителей. Или это один ручной душегуб, чем-то прикормленный, или которого заказчик держит на коротком поводке, — Ник Далёв пристально смотрел на него своим неприятным взглядом, как иногда умел, а потом спросил: — Ты думаешь о том же, о чём и я? Астролягов вздохнул. — Ну, иди ты первым в сортир, если приспичило. Ник Далёв тяжело поднялся. — Я про Черкезишвили, — бросил он, открывая дверь в уборную. 42. ИСТИННОЕ СИЯНИЕ НЕЗАМУТНЁННОГО РАЗУМА Ринат переехал, и это было грустно, словно в редакции наступило разорение. Матвеев выделил ему большую комнату, которую раньше бестолково использовали то как переговорную, то как лишнюю столовую те сотрудники, кто любил гонять чаи. Основная столовая с чайниками, холодильниками и посудным шкафом располагалась на четвёртом этаже, между верстальной и корректурной. Это была та синагога, в которую детективщики и фантасты не ходили. Они и в запасную столовую не заглядывали, безвылазно обитая в своей комнате как сычи. А теперь, гляди-ка, от них отпочковался и занял прибежище любителей почесать языком целый отдел патриотической литературы. Ринат забрал своё компьютер и кресло. Опустевший стол задвинули к стене. Игорь навалил излишки рукописей и распечаток с правкой, которые давно надо было сдать в макулатуру, но руки никак не доходили. В кабинете сделалось просторнее и стало заметно, что отдел сократился. — А у него жизнь кипит, — с плохо скрываемой завистью сообщил Игорь, посетив новый отдел. — Притащил туда всех своих графоманов и сделал из них составителей. Матвеев их в штат зачислил и оклад выделил. Притом, что они тоже будут писать книжки. Кучеряво зажили. — Наконец-то бросят побираться в интернете и станут печататься, — заметил Григорий тоном, каким говорят о пошедших на поправку страдальцах. — Сейчас принято говорить «пересел с иглы читательского одобрения на лицо издательского бизнеса». — Только это была не игла, — скабрезно отвесил Григорий. — Отнюдь не игла! — Можно только пожелать Ринату побольше злописучих авторов, — деликатно добавил Астролягов. — Они ему пригодятся для выполнения миссии. Он был рад, что одним соглядатаем в комнате стало меньше. Всё это время он пролистывал архив электронной почты, выбирая оттуда авторов-недоброжелателей. Записывал имена, даты, названия произведений, хамские выпады. И хотя тайная работа велась на благо издательства, анализ почты выглядел подозрительным, как шпионаж, направленный против сотрудников. Занявшись им, Астролягов почувствовал, как меняется. Теперь он смотрел на сотрудников оценивающе, прикидывая, кто бы мог угрожать им, и этот исследовательский подход заставлял отстраняться от коллектива, делая его холодным исследователем. Алексей думал, замечают ли другие редакторы его превращение, и боялся, что это лишь вопрос времени. Трудность морального выбора усиливалась художественной фантазией. Алексей находил, что человек, перешедший от армии Тьмы в стан армии Света всё равно является перебежчиком, к тому же, по природе своей — тёмным предателем, а не светлым союзником, то есть мразью, сочетающей в себе все самые худшие качества. В то же время, Ник Далёв, собирающий сведения обо всех убитых и раненых сотрудниках «Напалма» и шпионящий напрямую, предателем не был, потому что оставался в издательстве посторонним. Деятельность его выглядела для него стрёмно и поэтому он вёл её тайно. «Если я плюну в коллектив, коллектив утрётся, — переживал Астролягов. — Но если коллектив на меня плюнет — я утопну. Без вариантов». И всё же он вёл её, потому что влекла журналистская натура, не истреблённая ни затяжным фрилансом, ни стабильностью литературного чиновничества. Неблагонадёжных авторов получалось слишком много, как в любом работающем издательстве. Тогда он составил список подозрительных авторов, который отличался от первого списка. Он смотрел на них. Сравнивал их. Думал о них, стараясь удерживать в голове всех сразу. Чего он хотел? Озарения? Астролягов на это не рассчитывал. В газетной работе озарения не были его сильной стороной. Но он всё равно смотрел на списки и думал. Игорь за своим монитором завозился, вздохнул, встал и засобирался. — Сегодня уйду пораньше. Завтра, наверное, не приду, — он повесил на плечо сумку и двинулся к вешалке. — Случилось что-нибудь? — проявил заботу Астролягов, внутренне радуясь, что одним соглядатаем ненадолго станет меньше. — Как сказать… — Игорь улыбнулся так, что его стало жалко. — Жена снова собирается стать матерью. — Ого! В который раз? — В четвёртый. Это было настолько сильно, что Игорь успел одеться, прежде чем Григорий сумел призвать на помощь юмор: — А ты собираешься стать отцом? — спросил он, чтобы развеять атмосферу морального превосходства Тантлевского. Игорь расправил плечи, покивал на прощанье и молча вышел. — Даже не знаю, завидовать ему или сочувствовать, — произнёс Григорий, когда шаги затихли на лестнице. — Он всегда был таким, — признал Алексей. — В школе герой, сейчас — отец-герой. А завидовать ему, наверное, не надо. Я, вот, не завидую. У меня и детей нет. Не женился, — он вздохнул. — По раздолбайству, лени и слабоволию. А у тебя с этим как? — Я б ы л женат, — Григорий сказал, как отрезал, и на этом стало ясно, что разговор окончен.