Еще курьезней был случай на каком-то юбилее психиатрической больницы. Там были серьезные гости, даже главный психиатр России – Сергей Викторович Ковалев. Меня, как технического работника, обязали заниматься техникой для демонстрации фильмов, слайдов. Я подготовил аппаратуру. Хожу, смотрю на девушек больше, чем на их работы. Вдруг мое внимание привлекла диссертация по исследованию алкоголизма в Стрежевом; замечаю, что выборка на сто тысяч населения – всего сто человек. И по результатам такого малого количества людей делаются серьезные выводы? Я стал девчонок критиковать, а они мне какие-то знаки подают. Но я уже разошелся, разбиваю научную работу в пух и прах – и вдруг слышу голос: – А товарищ ученый говорит правильно. Чья это диссертация? Надо провести исследования на большем числе людей. Говоривший подает мне руку: – Ковалев. Я не знал, что это – ведущий психиатр России. Подаю свою руку: – Лушников. – Странно, а мне Вас вчера не представляли. У Вас очень хорошие мысли. Выступаете сегодня? – Нет, мне не дадут, – усмехнулся я и хотел отойти. – Уверен: у Вас есть что сказать несмотря на то, что Вы молоды… Но испортил все Балашов Петр Прокопьевич, главный врач клиники. Подскочил ко мне и довольно грубо прервал беседу «ученых»: – У тебя аппаратура готова?.. XVIII В лабораторию генетики, где работали молодые ученые Гуткевич Евгений и Сергей Карась, мы получили хроматографическое оборудование, но не могли его запустить, так как не хватало деталей на 2,5 тысячи долларов. Через Академию запчасти можно было получить только через два года, а система уж очень нужна была ученым. Выхода не было. Однако выход нашелся. Я написал письмо шведской фирме, производителю хроматографа. В письме я расхвалил оборудование фирмы, указав на отличные характеристики. Татьяна Заворотняя, мой боевой помощник, еще смеялась, что после таких слов нам и сам хроматограф пришлют. Но я просил бесплатно, поскольку денег никто дать не мог. Письмо я отвез в Москву, на выставку, вручил представителю фирмы. Они взяли письмо, взяли мои орешки, угостили меня виски, и на этом мы расстались. Буквально через два месяца в Институт пришла посылка с нужными деталями! Фантастика! Сам до сих пор удивляюсь. Парни из генетики в тот же день сами запустили систему, а меня на следующий день вызвали в КГБ: за что и как я получил посылку из-за границы, из западной страны? Написал все, как есть, кроме выпивки. Затем меня снова вызвали. Но сначала я поговорил с Потаповым, рассказал ему, как все было. Он спросил: – Оборудование работает? – Да, – отвечал я. – Ну и не ходи никуда. И чекисты отстали. Как выяснилось позже, Потапов позвонил Лигачеву, а тот – в КГБ. Видимо, раньше слово члена ЦК, первого лица области Лигачева Егора Кузьмича, было сильнее мнения местного КГБ. XIX Чуть не пропустил одно знаменательное событие. Прошло всего месяцев шесть с начала работы, как меня вызывает Мальков. Захожу, здороваюсь. Он протягивает чистый лист и ручку. – Сергей, пиши заявление на квартиру. На имя Потапова, – произнес он буднично. – На какую квартиру? – не верил я своим ушам. – Пиши на «трешку», у тебя же двое детей. Смотрю: вроде не шутит. Пишу молча. – Ну вот, отлично. Пока не поздравляю, но, думаю, если Потапов сказал, то сделает. А я – только «за» двумя руками. Через три дня я получил ордер. Чудеса в моей жизни продолжались. Мы въехали в трехкомнатную квартиру на седьмом этаже. Она была огромная, практически пустая, потому что скарба почти не было. Но ребятишкам было просторно, и они бегали по комнатам с удовольствием, не запинаясь: мебели никакой не было, кроме одного шкафа… Тогда меня брали сомнения: а правильно ли я сделал, что взял такой подарок, ведь кто-то из стоявших в очереди не получил квартиру, и до сих пор нет-нет да сверлит эта мысль. Тогда я не знал, что через четыре года передо мной будет стоять такой же выбор, как у Потапова в отношении квартиры для меня, только уже в отношении Толи Горбунова… XX До переезда в новую квартиру у нас на улице Герцена во дворе появилась белая крыса. Красивое существо. Я почти приручил ее, подкармливая не только хлебом, но и мясом. Она даже заходила к нам в сени. Спальня у нас была небольшой, а кухня находилась в комнате. И вот однажды просыпаемся мы от шума: в комнате кто-то скидывал все на пол. Ну, думаю, опять пьяный зашел по ошибке (дверь я часто не закрывал, и один раз забрел пьяный мужик, до пяти утра сидел со мной, жаловался на жизнь). Встаю, смотрю: все крупы на полу, мешки прогрызены, и крысы разбегаются по углам. Моя белая красавица, видимо, влюбилась в серое существо и нарожала потомство. В общем, в доме началась веселая жизнь. А крысы еще только начинали размножаться! И когда я однажды увидел крысу возле маленькой дочурки на кровати, то решил бороться с этими умными животными. Когда-то в научной библиотеке я обнаружил, что патентов по ловле крыс в мире было около 11 тысяч. Раз столько патентов, значит, ничего путного не придумали. Решил думать сам. Придумал свое устройство: взял железное ведро, сделал с двух сторон отверстия для толстой проволоки, к которой прикрепил круг – так, чтобы он свободно крутился в ведре. С одного края круга прибил кусок сала, а в ведро налил воды, чтобы оно было заполнено на одну треть. В воду какой-то порошок бросил (яд какой-то, не помню, какой именно). Рядом с ведром поставил стул. Легли спать. Мне не спится. Слышу: плюх, царапание, опять плюх, царапание и опять плюх… То есть крыса прыгала на кусок сала, круг начинал вращаться, и крыса слетала в ведро. Правда, некоторые успевали выскочить, видимо, зацепившись за сало. В первую ночь улов был отличный – 13 крыс и 15 мышей. Во вторую ночь – 7 крыс и 14 мышей. В третий день – 3 крысы и 10 мышей. А с пятого дня крыс в ловушке не стало. Все-таки умные эти крысы! Тогда я начал менять место для ведра и прикорм – они снова попадались. Так или иначе, но нашествия больше не было, хотя полностью, конечно, крысы не вывелись. Умные животные! Недаром люди над ними эксперименты проводят… У нас в институте этого добра было много: целая комната располагалась в подвале. Запомнился мне один очень интересный эксперимент. У крыс убрали воду, налили разведенный спирт. Они, бедные, подходят, ткнут мордой – отскочат, а пить-то хочется, и начинают пить. В среднем, крыса рожает 14 крысят. Так вот: первое поколение от крыс-алкоголиков было уже не 14, а 8 крысят, причем, как правило, один из них – мертвый. Второе поколение крыс-алкоголиков рожает уже 6 крысят, два из которых могут быть мертвыми. И к 3-4-му поколению уже нет ни одного крысенка, или они рождаются мертвыми. Но что интересно: если в третьем поколении крысе-алкоголику поставить воду и спирт, она начнет пить воду! Вот бы человек так мог!.. XXI После переезда в новую трехкомнатную квартиру у меня гостила сестра Ольга. Вот как она вспоминает начало 1982 года: «Весна 1982 года выдалась теплой и радостной, так как приближался второй мой отпуск. Работала я после окончания техникума в Уссурийском Госбанке. Несмотря на маленькую зарплату в 120 рублей, смогла скопить немного денег и взять билет на самолет в Томск, хотела повидаться с братом. Эта была моя первая поездка на самолете, и я ждала отпуск с нетерпением, в предвкушении. Прямого рейса до Томска не было, летела с пересадкой в Чите. Обратный билет был взят тоже до Читы: хотелось остаток отпуска провести в Чернышевске, у своих родителей. Сергей встретил меня в аэропорту и привез в свою новую квартиру. Квартира была большая, трехкомнатная, новой планировки. До этого момента я таких не видела. Посреди комнаты стоял большой стол и лавки: накануне отмечали новоселье. Дети Сергея радостно бегали по комнатам, жена Надя – в семейных заботах. Не помню, сколько я пробыла в Томске. Но как-то Сергей пришел с работы и объявил, что едет в командировку в Москву и предложил мне ехать с ним. О чудо! Нежданно-негаданно я лечу вместе с братом в столицу! Но накануне вышла маленькая неприятность. После таяния снега в Томске были огромные лужи. Я возвращалась домой, и проезжающая машина окатила меня грязью… Мой новый белый плащ на утепленной подстежке превратился невесть во что! Всю ночь мы с Надей мыли, чистили, сушили утюгом… И вот на следующий день мы с Сергеем – в Москве! Первым делом поехали в Кардиологический институт (по работе Сергея). А потом – на квартиру к бабушке, где Сергей останавливался не в первый раз. Место нашей «дислокации» находилось где-то на окраине Москвы. Сначала на метро добирались, а потом, выстояв очередь, еще и на маршрутке. Сергей приехал по делам, поэтому встречались с ним мы только вечерами, которые проводили в театрах. Сразу купили билеты в театр на Таганке на спектакль «Павшие и живые». Этот театр поразил меня своей непохожестью ни на какой другой – и своим видом, и постановкой. Сразу столько звезд на одной сцене: Валерий Золотухин, Борис Хмельницкий (кстати, уроженец Уссурийска) и другие! Следующий поход был в Малый театр. Это классический театр. Мы ожидали «Поднятой целины» Шолохова, а оказались на «Целине» Брежнева: когда брали билеты в театральном киоске на все дни, в суматохе не разобрались, какая «Целина»… И поспать неудобно, и выйти нельзя. Зато побывали в Малом театре. Следующая наша «вылазка» была в Кремлевский Дворец. Смотрели «Травиату» Джузеппе Верди. Очень понравилась. Это была первая опера в моей жизни. Поразил масштаб зрелища, костюмы. А днем, купив карту метро, я ездила по Москве, любовалась достопримечательностями. Не помню, сколько дней мы пробыли в Москве, но посмотрела я много. Была в Третьяковской галерее и Пушкинском музее, в панораме Бородинской битвы и на ВДНХ. Вместе с Сергеем ездили на Ваганьковское кладбище, на могилу В. Высоцкого, которая находится рядом с церковью. Со дня смерти тогда еще и года не прошло. Могила утопала в живых цветах. Время было перед Пасхой, и церковь была особенно нарядной, смотрелась богаче, чем столичные, виденные мной ранее… И еще я посетила два рядом стоящих магазина – польский и югославский, если мне не изменяет память. Один назывался «Ванда», второй – не помню как. Там я прикупила модненьких вещичек и духи с символическим названием «Не может быть». Может, может… Уж я-то знаю: чудеса случаются! * * * Кстати сказать, сам я очень люблю Москву. Часто провинциалы ее ругают, но, что любопытно, изо всех сил пытаются пробраться в нее, словно магнитом тянущую всех и вся. Я люблю столичные улочки, особенно в пределах Садового кольца, где сами названия улиц вызывают море эмоций и чувств. Я люблю москвичей, особенно коренных, преимущественно заводских, по нескольку поколений проработавших на заводах типа «Красный пролетарий», МЗКРС (которого уже нет), «Знамя труда». Люблю интеллигенцию – тихую, думающую. Мне нравится общаться с интеллигентами старой закваски. Меня тянет в Москву сумасшедший темп ее жизни, мне нравятся ее театры и поэты, Кремль и соборы, парки и выставки. Люблю столицу: здесь мне кажется, что я прикасаюсь к чему-то грандиозному и великому. Здесь я чувствую себя маленьким винтиком огромного двигателя жизненной карусели. Привычная толчея народа мне даже приятна, московский темп жизни мне нравится, поэтому и в метро я всегда чувствовал себя как рыба в воде. Свист приближающего поезда, стук открывающихся дверей – и я в самой гуще толпы. Сидеть не люблю, поэтому всегда ездил стоя. В одну из командировок я успел сходить на три спектакля. Лучшим был «Декамерон» в театре Моссовета, где на сцене блистали Ростислав Плятт и Маргарита Терехова. После такой игры хотелось хотя бы раз в жизни сыграть в театре… XXII В том же 1982 году меня направили на повышение квалификации в Ленинград – в Институт медицинской техники и методов управления (ЛИМТУ). Из Томска мы поехали с Володей Ефановым, который работал в Онкоцентре. Ленинград был другим городом, не совсем советским, с европейской архитектурой, красивыми парками и дворцами. Меня поражали некоторые вещи. Например, возле ЛЭМЗа (Ленинградский электромеханический завод) стоял пивной киоск, и рабочие могли выпить кружку пива перед работой. А ведь это был наполовину оборонный завод! Кроме того, в городе было много рюмочных, и все было культурно и цивилизованно. Ничего подобного в других городах России не было. Да и дух был более свободный. Недаром же первое выступление французского ансамбля «Спейс» в СССР прошло именно в Ленинграде. ЛИМТУ располагал несколькими корпусами. И прекрасными преподавателями. Один только профессор Расцветаев чего стоил! Прекрасный знаток человеческого организма, он говорил то, о чем многие молчали. К примеру, советовал перед полетом на самолете выпивать 50 граммов коньяка, особенно если летаешь часто: так уменьшается воздействие радиации. В нашей группе были люди из разных республик. Мы с Володей жили в комнате с двумя узбеками – начальниками Медтехники из Ферганы и Бухары. Нам повезло с ними, так как они очень вкусно готовили плов и шурпу, не то, что мы с Володей на скорую руку варили сосиски или картошку. Во время командировки я объездил все парки и дворцы: сидел в липовой роще парка в Павлово, где любила бывать Ахматова; греб на лодке, соревнуясь с утками, к беседке Венеры на озере в Гатчинском парке, где царские особы объяснялись в любви; обливал лицо водой Петергофского фонтана, золотого красавца; плавал на лодке в озере Ломоносовского парка; гулял ночью по парку в Пушкине. В Пушкине я наконец понял фразу А. Райкина «в Греческом зале». Я познакомился с экскурсоводами, и они пригласили меня вечером в Греческий зал, где для иностранцев проходили концерты, предупредили, чтобы я ни с кем не разговаривал, не выдавая русского. Одно отделение я прослушал, но потом пришлось убегать, так как один из посетителей решил обменяться со мной впечатлениями. В Ломоносове мне разрешили посидеть в кресле Петра III, за что девчонкам-экскурсоводам попало. Произвел на меня впечатление романс в Юсуповском дворце. Это нужно слышать: акустика изумительная! Потом я шел по коридору к выходу и представлял бегущего истекающего кровью Распутина. Что ни здание – то красота и история! Не мог не сходить в музей Пушкина и Достоевского. В музей Достоевского я попал с группой иностранцев. Нижний зал, экскурсовод рассказывает: играл в карты; идем дальше, я узнаю, что любил он женщин. Поднимаемся на второй этаж, в кабинет. Посередине – стол, а на нем пепельница и папиросы (до сих пор белые, не пожелтели): курил много, не меньше пачки в день. Посетил два спектакля в театре Ленсовета: «Укрощение строптивой» Шекспира (в ролях Фрейндлих и Боярский) и «Кошка на раскаленной крыше» Уильямса. Затем – поход в Большой драматический театр им. Г. А. Товстоногова. Это только часть того, что я видел, но с тех пор Ленинград остался близким и сказочным. Все программки театров и билеты я привозил Суздальскому, который говорил, что не слышал, чтобы кто-то из Томска посмотрел больше спектаклей театров Москвы и Питера. Как я умудрился взять билет на французский ансамбль «Спейс», не помню, зато как проснулся на нем – помню. Проснулся от ударов по голове ногой. Первый ансамбль со световыми эффектами, лазерными лучами – все прыгали. А я спал… Пришлось встать. Хорошо, что поднялся, больше не били…