– Кроме этого, – отвечает Макс. – Знаешь, даже если они и «обманывают», – на последнем слове он закатывает глаза, пальцами изображая саркастичные кавычки, – разве так плохо порадовать обыкновенных детей? Да и, тем более, это ведь деньги за дело. На гитаре он играет потрясающе. – Не спорю. И того, что другим можно помогать, я тоже не отрицаю. Делай, что хочешь, только, пожалуйста, не теряйся и не разговаривай, с кем попало. Не трепи мне нервы. – Напомни, насколько ты старше него? – вдруг интересуется Валера, и я понимаю, что ему всё это кажется весьма забавным. – Мы одногодки, – говорит Максим. – Это не так важно, – отвечаю я чуть раздражённо. Со стороны нередко могло показаться, будто из нас я – старшая сестра. Впрочем, так оно и есть – я действительно старше Макса на полгода. Но всего лишь на полгода. Бывало, люди думали, что я старше его как минимум на пару лет, а то и больше. Ростом я выше примерно на полголовы, характер у меня более серьёзный, решительный, твёрдый. Я не считаю себя лучше Макса: поверьте, у него его множество преимуществ передо мной. Просто мои проявляются чуть чаще и они чуть более полезны для жизни в обществе. Максу не приходилось искать меня, не приходилось дожидаться по полчаса перед работой, не приходилось остерегать от глупостей. Нет, бывало, когда я с кем-то не могла найти общий язык, доводила всё чуть ли не до ссоры, а он всё разрешал, пользуясь своими чудесными навыками дипломатии, но сейчас случай совершенно иного характера. – В детстве у меня с сестрой было почти так же, – говорит Мария внезапно, похоже, желая уйти, наконец, от неприятного разговора. – Ну, как почти… Я постоянно её отчитывала за вечный бардак в комнате. Мы жили в детской, но знали бы вы, какой эта жизнь была… Она больше походила на папу, а я – на маму. Мы были совсем разные. Абсолютно. И часто ссорились из-за этого… – Наверное, это самая частая проблема братьев и сестёр, – замечаю я. Мы с Максом не ссоримся, но наша значительная и уж о-очень заметная разница в характере иногда приводила нас к разногласиям. – А вот у меня никого не было, – заявляет Валера, кажется, с гордостью. – Всю жизнь единственный и любимый ребёнок в семье. Да уж, по нему это видно. Считается, что единственный ребёнок в семье обязательно должен вырасти эгоистом. Я, конечно же, не верю во все эти глупости. На мой взгляд, решающую роль тут играет слово родителей и должное воспитание. Поначалу я тоже была единственным ребёнком в своей семье. Отец каждый вечер читал мне сказки на ночь, когда я была совсем маленькой; по выходным вечерам, иногда даже вместе с мамой, мы устраивали семейный просмотр какого-нибудь поучительного мультфильма (или фильма, когда я стала чуть постарше). Таким и другими способами родители прививали мне самые важные уроки морали. Ещё у нас была собака – старый лабрадор по имени Барни. Он был собакой моей матери, и когда родилась я, он был уже, что называется, «в солидном возрасте». Мама призналась, что поначалу сильно переживала: не всегда домашние животные адекватно реагируют на появление в семье ребёнка. Один раз отец забыл закрыть дверь в мою комнату, а когда зашёл – увидел, что Барни забрался в мою колыбель. В тот день я много плакала, а тут – прекратила сразу. Отец испугался, что Барни меня покусал, но на самом деле пёс лишь ласково лизнул меня в лицо и улёгся рядом, тихонечко завывая, точно пел колыбельную. Он стал, можно сказать, моей персональной нянькой, а также причиной, по которой я так люблю собак. Одним из моих самых заветных желаний было завести собаку, когда я вырасту и стану жить самостоятельно. Барни был очень добрым псом. Я постоянно упрашивала родителей взять меня на прогулку с ним; уговаривала не кормить, чтобы это дело было доверено лично мне (частенько я баловала его, отдавая куски котлет или колбасы со своего обеда); научилась мыть и ухаживать за его шерстью. К сожалению, Барни был стар и ушёл от нас, когда мне было семь. Тогда я впала в сильную депрессию. Отчасти и благодаря ему у меня было счастливое детство. Родители заботились обо мне, я с удовольствием заботилась о Барни. Потом ещё и о Максе. Единственный ребёнок в семье. Не эгоист. Живой пример. А вот насчёт нравственности Валеры я пока не уверена. Мы снова двинулись вперёд, как вдруг Макс остановился. К нему подбежала девочка – та самая, в платье, что была рядом с играющим парнем. Она зачем-то осторожно прихватила его за рукав своими тонкими пальцами. – Анна? – Макс поворачивается и слегка нагибается, чтобы разговаривать с девчонкой на одном уровне. – Чего тебе? – Извините… Вы обронили кошелёк. Она вытаскивает свою руку, которую, оказывается, всё это время прятала за спиной. Девочка держала небольшой кошелёк цвета хаки на застёжке-липучке – кошелёк моего брата. Неужели этот растяпа в самом деле его обронил, и вызвал жалость даже у бедного, страдающего от нищеты ребёнка? – Вот спасибо, Анечка! – Макс радостно восклицает и принимает вещь из её рук, после чего заключает девочку в свои объятия. – Не знаю, чтобы и делал без твоей помощи! Девчонка явно была смущена, в особенности внезапными объятиями. Она скромно улыбнулась, глядя на горячо благодарившего её паренька. – Ну вы же помогли нам с братом… – говорит она. – Папа мне сказал, что добрые люди всегда должны друг другу помогать. – Он сказал правильно, – отвечает Максим с доброй улыбкой на лице. Девочка улыбается ему в ответ. В ясных словно небо голубых глазах видно искреннее счастье, заставляющее сиюминутно почувствовать вину за мои ранее сказанные слова. Я не хотела обвинить эту малышку во лжи – я всего лишь хотела помочь Максу стать менее наивным и более вдумчивым. А также экономным. Если так направо и налево раздавать деньги всем «беднякам», как это делает он, то даже с нашей хорошей зарплатой можно сесть на дно глубокой ямы. Улыбка Анечки исчезает, когда к ней подходит парень с гитарой в чехле и за спиной (тот самый) и немного даже грубо хватает её за руку. Девочка медленно и молча поднимает на брата испуганные глаза. – Саша, я… – Мы идём домой, Аня, – говорит он холодно и монотонно, разворачиваясь и уводя за собой не особо того желающую младшую сестру. На мгновенье парень кинул взгляд на нас. Лишь на мгновенье. Совсем не так, как смотрел на всех окружающих во время своей игры. Это был отталкивающий взгляд, как у сторожевого пса, охраняющего склад. Словно мы были неизвестно кем, кто мог обидеть хрупкую девочку. Словно ворвались в его дом и намеревались стащить всё ценное и не очень. Пара секунд – и вот двое пропали из нашего поля зрения. – Какой-то он не особо общительный, – Валерий усмехается, в очередной раз поправив на носу постоянно сползающие очки указательным пальцем. Я выхватываю кошелёк из рук Макса и открываю его, игнорируя недовольное «хэй» в мою сторону. Банковская карта, проездная карта «Подорожник», карта «Пятёрочки», пять тысяч одной купюрой… Вообще никакой мелочи. В кошельке моего брата всегда можно было найти мелочь, оттого он весил больше положенного и всегда громко звенел, когда Макс доставал его из портфеля или ящика стола. У Макса всегда можно было попросить денег на маршрутку или для покупки кофе в кофейном автомате, что нередко делала также и я. Мелочи всегда было в избытке. Похоже, всё оставшееся он отдал тем двоим детям. Но ничего другого не пропало. Как ни странно, это не обман. Но одного железного факта это всё-таки не опровергает. – Ну и что ты можешь сказать в своё оправдание на этот раз? – говорю я и смотрю на своего старшего братца с крайним осуждением. – Сейчас бы кошелька лишился. И чего делал бы, голова садовая? Макс хихикает, отводит глаза и с невинностью чешет затылок, но так и не находится ответом. **************** Рюкзак застёгнут, и парень был готов уже закинуть его на свои плечи, когда вдруг осёкся. Пенал всё ещё лежит на столе. Вот же растяпа. Вздохнув, Саша торопливо расстёгивает молнию, кладёт в открытую сумку пенал с канцелярскими принадлежностями и вновь закрывает её. Глаза машинально пробегаются сначала по письменному столу, а затем и по всей комнате. Нет, в этот раз ничего не забыл. – Анька, ты собралась? Но ответа не последовало. Очень странно, учитывая, что голос мальчишки точно был достаточно громким. Надев рюкзак на плечи, Пчёлкин выходит в коридор и вышагивает по направлению к комнате младшей сестры, однако её законной хозяйки там не застаёт. Странно. Обычно Аня не уходит в школу без него, даже если собирается быстрее, что большая редкость. Саша проверяет на кухне и в ванной, но обнаруживает сестру в совершенно неожиданном месте – в кабинете отца. Аня стояла рядом со столом, за которым, чуть сгорбившись, сидел рослый мужчина. Девочка уже была одета в свой тёмно-синего оттенка сарафан, на её плечах уже висел розовый портфель с забавным рисунком красной птички в качестве узора, а светлые волосы заплетены в две косы. Аня смотрит прямо в глаза старшему. Смотрит виновато. Саша не слышит, что она бормочет, однако по губам может прочитать что-то вроде… «Извини»? Всё мгновенно встаёт на свои места, когда парень встречается со взглядом отца. – Пап, – начинает он, однако его прерывают. – Аня, иди на кухню и поставь чайник. Вам скоро выходить, а вы ещё даже не завтракали. Девочка кивает и бодрым шагом спешит удалиться из комнаты. Забавно, но, кажется, она даже рада, что отец попросил её выйти. Видимо, она знает, что подготовленная отцом беседа будет для Александра не слишком приятна. Да и сам парниша не настолько туп, чтобы не осознавать, что речь пойдёт вовсе не о предстоящей чайной церемонии. – Пап, я могу всё объяснить, – говорит Саша, но отец опять перебивает его. – Скажи, в который раз мы уже возвращаемся к этой теме? Молчание. Вопрос был риторический. Александр смотрит в пол, а отец разворачивается на стуле в его сторону, сняв очки на толстой оправе и устремив свой взгляд непосредственно на сына. Тёмные круги под глазами стали виднее, чем за слоем прозрачного стекла. Его глазам требовался отдых после длительной работы за ноутбуком. Мужчина вздыхает. – Я заберу у тебя гитару. – Но пап..! – Это не обсуждается, Александр. Саша не согласен, но спорить с отцом не посмеет. Остаётся лишь сжать кулаки, стиснуть зубы и высказать всё своё возмущение в собственных мыслях. – Я не понимаю, почему ты против. – Потому что это попрошайничество, – сурово, но справедливо замечает мужчина. – Но что в этом плохого? – всё равно не понимает подросток. – Я же никого не граблю, не принуждаю людей отдавать свои последние деньги. Я играю на гитаре, а они платят, потому что им нравится моя музыка. Я не сижу в переходе с номером моей банковской карты на табличке и не хожу за людьми с пластиковым стаканчиком и просьбой «подайте на хлеб!». – И всё равно это попрошайничество. И это непристойно, – говорит отец. – Люди дают тебе деньги не потому, что им нравится твоя игра, а потому, что им тебя жалко. Ты выставляешь себя жалким. Это не по-мужски. – Какая разница?! – вспыхивает Саша. – По-мужски или по-женски, но я хочу помочь маме! Нам нужны деньги, пап. Если так я смогу помочь маме, то пусть для других я буду жалким, мне плевать. И им тоже на меня плевать. Всё справедливо. – Нет, – качает головой отец. – Мы пока ещё способны себя обеспечивать. Люди должны зарабатывать деньги добросовестным трудом, приносящим пользу. Разговор окончен, – он вновь надевает очки и поворачивается к экрану. – Завтракайте и уходите в школу. И парень уходит. Молча, не смея возразить. Отцу прекословить бесполезно, хотя Александр очень, очень хотел. С одной стороны, его тоже возможно понять. Он хочет воспитать из сына достойного приличного человека, хочет, чтобы он получил образование и в дальнейшем престижную работу. Мечта всех ответственных родителей. Но Саша уже давно не трёхлетний ребёнок. Он способен отличить: что хорошо, что плохо, а что необходимо. И если плохое оказывается необходимым – что поделать, выбора нет совсем. Так вот их семье необходимы деньги. И Александр уж давно молчит о том, что вынужден подшивать свои школьные брюки, что ходит со старым побитым Lenovo и мечтать не смеет об игровой приставке, которая есть у большинства мальчишек его класса. Молчит о том, что в школе над ним всячески подшучивают. Дело даже не в этом. Разве отец не старается ради матери? Не ради неё он сидит по ночам за ноутбуком, поглощая бешеное количество кофе, работая над чем-то своим очередным? Он работает, чтобы заработать денег на лекарства и дорогостоящую операцию. Редкую болезнь матери Саши невозможно так просто вылечить даже магией – это не какое-нибудь ранение или инфекционное заболевание, какие лечатся на раз-два. Медицина сильно продвинулась благодаря использованию человечеством магии, но и то, и другое освоить до идеала пока так и не удалось. Рак и тому подобное не лечится с помощью магии. Приходится полагаться на операцию и простые лекарства, которые, правда, тоже действенны в редких случаях. Ещё можно спастись. Но нужны деньги на операцию. Вот Александр и задаётся вопросом: если отец всё это делает ради любимой жены, если он сам делает это всё ради матери, то что в этом плохого? Если он даже не грабит и не обманывает. Ну… Почти не обманывает. Может, их семья пока ещё не совсем на мели, но Саша не дурак: видит, как она бесстрашно к этому стремится. Что же, сидеть, сложа руки, и ждать погибели? Случайным образом подслушав разговор родителей вечером в прошлое воскресенье, он разузнал, что отец подумывает о том, чтобы выставить их квартиру на продажу и найти съёмную, относительно недорогую. Мать была категорически против, однако парень абсолютно уверен в том, что отец послушает её очень вряд ли. Он всё равно упорно стоит на своём. Чёрт, Саша даже чувствует угрызения совести. Но в чём же он не прав? Пусть отец воспитывает маленькую дочь, если ему так угодно кого-то воспитывать. Вообще, никакого утреннего конфликта бы не произошло, если б не проболталась Анна. – Ты зачем настучала? – спрашивает Александр у сестры, когда они вдвоём, держась за руки, минуют пешеходный переход. – Я не стучала, – мотает головой девочка, – он сам всё понял. Потому, что нашёл шапку. А когда спросил меня, чьи это деньги, я не смогла придумать, что сказать. Извини. – Хорошо, – принимает ответ Саша. – А вчера? – Что вчера? – Ты не помнишь, что было вчера? – Помню. – Ну и зачем ты вчера говорила с тем парнем? – А, ты об этом… – девочка замялась, но потом вдруг внезапно улыбнулась, чем удивила брата. – Он очень милый. Он подал нам столько денег… Он точно хороший человек! – Анна, – резко говорит брат, и девочка замолкает, вследствие чего старший снова смягчает тон. – Напомни, что я тебе говорил?