– Я уже успел это заметить, – сказал он, – и не ожидал от вас ничего другого. Удивительно, что герцог вообще потрудился составить о ней мнение. С другой стороны, оно вполне могло оказаться не слишком-то лестным. Возможно, по его мнению, страсть женщины к прогулкам на свежем воздухе являлась чем-то предосудительным. – Позвольте узнать, что же именно вы заметили, ваша светлость? – За ближайшие дни вы уже второй раз стремитесь вырваться на волю из домашнего уюта. Вряд ли такая женщина согласится на заточение. – Я и не знала, что есть женщины, согласные на заточение. Эта мысль, казалось, позабавила его. – Уверяю вас, большинство женщин согласилось бы. Заточение – лишь оборотная сторона защищенности. Будь то верховенство закона или теплый кров. Или муж. Большинство женщин стремится к защищенности, которую дает им брак, и соглашаются на заточение. Защищенность… Аннабель хотела бы быть защищенной. Но вряд ли любой ценой. Разумеется, она себя знала, но ее поразило, что и он это понял. – Это вовсе не означает, что женщины не предпочтут свободу, будь у них выбор, – сказала она. – Свобода, – повторил Монтгомери медленно. – Так вы предпочли бы свободу? По лицу герцога нельзя было определить, к чему все эти вопросы. Аннабель пришлось отвести взгляд, потому что от его умных глаз ей становилось не по себе. Волна жара пробежала по телу, внизу живота возникла странная тяжесть. Самые простые жесты наполнились смыслом, чувства обострились, и она с ужасом осознала, как громко колотится о ребра ее сердце. Аннабель бросила взгляд на их руки, лежавшие на гранитных перилах совсем близко. Рядом с его идеальными лайковыми перчатками было особенно заметно, насколько стары и убоги ее собственные, и она опустила руки и сложила их перед собой. – Да, я предпочитаю свободу, – сказала она. – Джон Стюарт Милль считает, что лучше иметь выбор, даже если он трудный, чем не иметь, что лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей. Монтгомери прыснул, но вовремя подавил смех. – Очень интересно, – сказал он. – Вы хотите сказать, что большинство женщин не являются полноценными людьми? – Я вовсе не это имею в виду, – запальчиво произнесла Аннабель. – Просто хорошо знаю, как обстоят дела. Цена, которую женщины в их теперешнем положении платят за независимость, зачастую слишком высока. – За все нужно платить, – сказал Монтгомери. В его голосе по-прежнему не слышалось и тени возмущения ее философскими экскурсами, он не пытался прочитать ей лекцию о Джоне Стюарте Милле. Неожиданная дрожь восторга пробежала по ее телу, как тогда, за завтраком, когда они спорили о праве голоса. Споры с мужчиной исключительного ума доставляли ей особое удовольствие, даже если ей не по силам переубедить его. Чтобы противостоять ему, недостаточно быть образованной женщиной с собственным мнением. И все же общаться с ним было на удивление легко и приятно. Он по-прежнему твой противник, глупая гусыня. Монтгомери повернулся к лестнице, ведущей во французский сад. – Если хотите, прогуляемся. Аннабель не раздумывая шагнула вперед и тут же спохватилась, что с готовностью соглашается идти с ним. Одна. Инстинктивно она посмотрела по сторонам в поисках компаньонки. И поняла, что герцог уловил ее замешательство. Его лицо приняло слегка насмешливое выражение. «Неужели вы думаете, что здесь кто-нибудь посмеет возразить мне или осудить меня?» – читалось у него на лице, а блестящие глаза с вызовом смотрели на нее. Черт бы побрал ее трусость, стоит возникнуть трудностям, и она не в состоянии противостоять им! К чести герцога, он не стал злорадствовать, когда она, ничего не сказав, приняла предложенную руку. Он молча повел Аннабель вниз по лестнице, затем направил ее налево, на гравийную дорожку. – Как вы думаете, что бы сделали люди, если бы завтра им преподнесли на блюдечке свободу? – спросил он. Вздохнули бы полной грудью. – Они стали бы искать свой путь в жизни, подходящий именно им. Монтгомери покачал головой. – Они испугались бы до безумия. Как по-вашему, почему некоторые молодые люди бунтуют, не зная меры, переходя всякие границы? – Так они взрослеют, учатся быть независимыми, мыслить и принимать решения самостоятельно. – Не думаю. Скорее, чтобы получить представление о пределах своих возможностей, понять, сможет ли что-нибудь остановить их от падения в бездну. Похоже, герцог имел в виду кого-то конкретно, потому что в его голосе слышны были нотки недовольства. – Не лучше ли спросить самого бунтаря, почему он так себя ведет? – сказала она наугад. – Но это значило бы отнестись к его выходкам всерьез… Герцог выглядел озадаченным. Очевидно, такой вариант не приходил ему в голову. Аннабель подняла глаза на Монтгомери. Утренний свет безжалостно подчеркивал каждую морщинку на его лице. Нелегко, должно быть, идти по жизни, пребывая в уверенности, что лучше самих людей знаешь, что им нужно. Однако, пожалуй, именно в этом и заключалась привлекательность герцога. В мире, где большинство плыло по течению, беспомощно барахтаясь в мутном потоке жизни, болтаясь из стороны в сторону, он со своей непоколебимой уверенностью возвышался над всеми, как неприступный каменный утес. Это был человек, способный взять на себя ответственность и не провалить дело. Ни с того ни с сего у Аннабель мелькнула мысль: каково это – быть женой такого человека? Это значит стать свободной. Рядом с мужчиной, который способен позаботиться обо всем, женщина может быть свободной. Аннабель чуть не споткнулась на идеально ровной дорожке. Что за нелепые мысли лезут в голову – какая может быть свобода рядом с таким властным мужчиной, как Монтгомери? Конечно, его богатство и положение служили залогом некой защищенности, пожалуй, даже в большей степени, чем она могла рассчитывать. И все же его властная опека обернется тяжким бременем для любого, у кого есть хоть капля независимого мышления. Он будет управлять ею, требовать подчинения, всегда убежденный, что знает лучше, как поступать. И всегда будет господином, в том числе и на брачном ложе… Боже, что за мысли лезут в голову! Она не должна представлять, как он выполняет супружеские обязанности, его глаза, затуманенные страстью… его светлые волосы… влажные, прилипшие к вискам… Волна жара прокатилась по ее телу. Больше Аннабель не отрывала взгляда от тропинки. От неумолимых глаз герцога не ускользнуло, что краска стыда залила ее лицо. – Значит, – пробормотала Аннабель, – всегда приходится выбирать между свободой и защищенностью, ваша светлость? – Думаю, – услышала она его голос, – скорее речь идет о поиске компромисса. Они завернули за угол, и их взору предстало каменное здание с большим стеклянным куполом. Длинные ряды высоких окон до самого пола отражали яркий утренний свет, и Аннабель прикрыла глаза рукой. – Что там находится? – В каком-то роде компромисс, – сказал Монтгомери, подвел ее к зданию, остановился у бокового входа и распахнул дверь. Внутри их встретили зеленые заросли, жарко пахнуло острым ароматом джунглей. Сверху нависали пышные зеленые кроны самых разных оттенков, почти полностью поглощая свет, проникавший сквозь стеклянный купол. – Оранжерея, – тихо произнесла Аннабель. Густой воздух казался живым, он колебался, источая запах богатой, влажной земли, перезрелых фруктов, нектара и гнили. Выложенная каменными плитами дорожка терялась в зарослях, манила за собой. Хотелось брести по ней, между россыпями розовых и красных цветов, похожих на блуждающие огоньки. И здесь было так тепло! А Аннабель совсем продрогла… Наверное, Монтгомери ожидал, что она откажется войти. Компромисс. Аннабель повернулась к нему, чувствуя странную грусть. – Здесь как в сказке. Как в сказке? Так странно слышать это от женщины, которая читает Фукидида. К тому же на греческом. Но Монтгомери уже понимал, что в мисс Арчер соединилось так много всего… Он снова вглядывался в ее лицо. Себастьян знал, что смотрит на все слишком внимательно и даже, пожалуй, придирчиво. От него не укрылась бы ни одна ошибка в бухгалтерской книге. Любая фальшивая нота в романсе не оставалась им незамеченной. Но в чертах лица Аннабель он не мог отыскать ни малейшего изъяна, они полностью соответствовали его понятиям о красоте. Он и сам не знал, откуда взялся в его голове этот идеальный образ. Девушка казалась ему странно знакомой, как будто он знал ее когда-то давно, а теперь она снова вошла в его жизнь. Уму непостижимо. Ее речь, ее манеры выдавали в ней пусть небогатую, но дворянку. Между тем его информатор наконец-то прислал отчет, в котором говорилось, что она жила на правах прислуги в полуразрушенном доме своего кузена в Кенте. Зеленые глаза Аннабель удивленно расширились. – Мне кажется, или пол действительно теплый? – Да, пол и вправду с подогревом. У девушки вырвался возглас изумления, от которого у герцога по спине пробежала дрожь. – Здание оборудовано по последнему слову техники, – объяснил он, – очень функциональное. Все это позволяет собирать урожаи круглый год. И немаленькие. Ее глаза лукаво сверкнули. – Нисколько не сомневаюсь, ваша светлость. Она шла по тропинке, удивленно разглядывая растения вверху и по сторонам, а он следовал за ней, завороженный легким колыханием ее юбок вокруг лодыжек. – Как вам удалось вырастить такой сад? – спросила она. – Для этого я нанял ботаника. Он привозит растения из других стран или покупает здесь, в Англии. Аннабель дотронулась кончиком пальца до нежно-розовых лепестков цветка олеандра. – Какое чудесное занятие, – произнесла она, – путешествовать по всем уголкам мира и привозить красивые цветы. Себастьян не мог оторвать взгляда от ее мечтательного, сияющего лица. У него совершенно не было времени на прогулки по оранжерее. Его последнее предложение о кампании было встречено партией тори в штыки, в парламенте назревал бунт заднескамеечников, и сейчас Монтгомери следовало бы сидеть в своем кабинете и писать грозные письма. А между тем он разгуливал по оранжерее. И единственная причина этого заключалась в том, что он хотел быть здесь, рядом с этой женщиной. И даже не собирался задаваться вопросом, почему общество совершенно неподходящей девушки – бедной простолюдинки, синего чулка, суфражистки – доставляет ему такое удовольствие. – Ну и в какой же уголок мира вы бы отправились, мисс? Зеленые глаза скользнули по лицу герцога, Аннабель пыталась разгадать, что у него на уме. Не хотелось бы, чтобы ответом на ее искренность стала насмешка. – Я бы поехала в Персию, – наконец ответила она. Большинство выбрало бы Париж. Ну, или Рим. – Грандиозные планы.