Аннабель покачала головой. – Раньше я мечтала владеть греческим галеоном. В своем воображении я уже переплыла семь морей. – Греческий галеон? – Ну конечно, ведь она изучала классические языки. – Видимо, вас вдохновил Одиссей? Девушка искоса посмотрела на него. – Вполне возможно. – Почему же Персия? – спросил Монтгомери, заинтригованный. – Ведь Одиссей никогда не покидал Средиземного моря. – Потому что, – медленно произнесла Аннабель, – существуют разные предположения о том, как Персия и Греция повлияли друг на друга в плане архитектуры, государственного управления, литературы, но у нас мало конкретных доказательств. Каждая сторона отрицает влияние другой на свою историю. А мой профессор сейчас посвящает все свое время этой области исследований. – Профессор Дженкинс? – Да, он! Вы знакомы с его работами? – Никогда не встречался с ним, его заявки обычно прочитывает мой секретарь, – сказал герцог. – Я финансирую некоторые из его экспедиций. Возможно, вы слышали о Королевском научном обществе. – Конечно. Я и не знала, что вы имеете к нему отношение. – Мои предки стояли у истоков его создания. Аннабель окинула его внимательным, оценивающим взглядом, и герцог вдруг почувствовал некоторую гордость за себя. С чего бы это? – Значит, это благодаря вам в апреле профессор Дженкинс сможет отправиться на Пелопоннес, – сказала она. – Чем же он там займется? – На дне залива Пилос обнаружили древний затонувший военный корабль, экспедиция собирается поднять его части, а потом изучить их. Девушка становилась все более оживленной, в ее жестах и движениях сквозила сдерживаемая энергия. И, черт возьми, глядя на нее, герцог чувствовал, что его мысли приняли направление, весьма далекое от исторических исследований… – А он хорошо относится к вам, этот Дженкинс? – спросил он, делая вид, что изучает один из термостатов на стволе дерева. – О да, – ответила она весело. – Конечно, заваливает меня работой, но зато помог мне получить место в Оксфорде. Я ему очень благодарна. Почему-то ее ответ не слишком понравился герцогу. – Как помог? – Он переписывался с моим покойным отцом, – объяснила девушка. – После смерти папы я разбирала его корреспонденцию и нашла недописанный ответ Дженкинсу. Я закончила письмо и отослала, профессор ответил. И мы переписывались несколько лет. – Так он без колебаний вступил в переписку с вами, и его не смутило, что он обсуждает научные вопросы с женщиной? По лицу Аннабель было ясно, что вопрос ее немного покоробил. – Не смутило. Как оказалось, мой отец многому научил меня. И к тому же… – Что же еще? – Возможно, из-за моей подписи. Я подписывалась А. Арчер. Он мог и не догадаться, что я женщина. Глядя на ее гордо поднятый подбородок, он подумал, что почему-то совершенно не возмущен ее маленькой уловкой. И спросил, пряча улыбку: – И когда же все открылось? – Когда мне понадобилась его помощь, чтобы поступить в колледж. И он не обиделся, нисколько не обиделся. Я так благодарна ему, – повторила Аннабель несколько раз. Хотя ей не стоило никого благодарить. Она в полной мере продемонстрировала свой ум и способности и непременно должна была получить шанс. В следующую минуту внимание Аннабель привлек большой террариум у стены. – Что это? – Она указала тонким пальцем на аккуратный ряд зеленых стручков, примостившихся на ветке за стеклом. – Хризалиды. Коконы бабочек. Девушка оглянулась на герцога через плечо. – Вы держите бабочек, ваша светлость? – Это затея моего брата. После того как я наложил вето на его предложение завести здесь стаю обезьян. Девушка рассмеялась. Весело, искренне. От вида ее ровных зубов и мелькнувшего розового язычка кровь у Монтгомери забурлила, как от глотка шампанского. Желание охватило его. Желание взять в руки ее смеющееся лицо и покрывать поцелуями лоб, щеки, нос… Он хотел ощутить прикосновение ее губ. Дьявольское наваждение! Аннабель уже повернулась к террариуму, наклонившись вперед. – Кажется, там гусеница, – выдохнула она восхищенно. – Как интересно. – Очень. Воротник ее пальто неплотно прилегал к шее, открывая его взгляду кусочек бледной кожи. Там приютился локон, туго закрутившийся от влажного воздуха оранжереи. Вот бы намотать эту шелковистую прядку на палец и прикоснуться губами к нежной мягкости ее шеи… Плечи Аннабель напряглись, как будто она прочитала мысли герцога, и он понял, что склонился чересчур близко, пытаясь уловить ее запах. Боже правый… Монтгомери выпрямился. Голова кружилась. Густой, тяжелый воздух оранжереи явно затуманил его мозги. Аннабель повернулась, в ее глазах появилось настороженное выражение. – Я и не думала, что бабочкам хорошо в террариуме. – Их выпускают, когда они покидают кокон. – Голос герцога звучал хрипло. – Эта крышка поднимается, – он продемонстрировал, как, – и все, кто имеет крылья, могут вылететь. Аннабель не улыбнулась в ответ. Она отнюдь не наивна, понял Себастьян. В ее глазах он читал те же мысли, которые она, несомненно, читала в его, – они мужчина и женщина, которые находятся наедине в укромном месте, где воздух колышется от жары, и какая-то неведомая сила тянет его сделать шаг навстречу ей, дотронуться до открытой шеи, притянуть к себе. А еще он заметил, что линия рта у нее смягчилась, как будто она была не против… Райская птица пронзительно крикнула, взмахнула крыльями и, стукнув когтями, уселась на террариум. От неожиданности Аннабель отскочила. – А, это все Перегрин, – раздраженно сказал герцог. – Он их кормит. Птицы решили, что вы пришли сюда их кормить. От испуга на щеках девушки пылали два красных флажка. Себастьян предпочитал вызывать у женщин румянец совсем другого рода… Аннабель шагнула в сторону, подальше от него. Герцог бросил на птицу злобный взгляд. – Ваша светлость, я хотела бы обсудить с вами мой отъезд. На Себастьяна будто вылили ведро холодной воды. Он ответил не сразу. – То есть вы не намерены последовать совету доктора и собираетесь уехать как можно скорее. Она кивнула. – Вы же говорили, за вами некому ухаживать. – У меня есть родственники в Кенте, они меня ждут. А, тот кузен в ветхом доме. Где ей снова грозят недосыпание и недоедание. – Врач настаивает, – сказал Монтгомери. – Семь дней. Кроме того, в Клермонте вы желанная гостья. В зеленых глазах светилась решимость. – Благодарю вас, ваша светлость, но у меня важные дела. – Разве может быть что-то важнее здоровья? Она отвела взгляд. – Я уже здорова. Неправда. Только неимоверное упрямство не позволяло ей согласиться. Пот струился по его спине, потому что, помоги ему Бог, он стоял в оранжерее в своем чертовом зимнем пальто.