Напоминание о вероятном исходе всего сценария понуждает меня прижаться к нему. Середина спины Джоша – это самое эргономически прекрасное место, чтобы уткнуться в него лицом. Когда вся эта история закончится, я буду вспоминать этот момент. – Может, объяснишь мне, почему ты здесь? – Мне сегодня стало немного… грустно от мысли о том, что все изменится. – Доктор Джош диагностирует у тебя стокгольмский синдром. – Да, верно. – Я трусь щекой о его мышцы. – Может, тебя скорее страшат изменения, чем перспектива сидеть там одной. Я ценю, что Джош не сказал автоматически, мол, я буду скоро искать себе работу. – Я вспоминала твою голубую спальню. По-моему, мы должны обсудить это. Пока еще есть время. Слышу, как гулко скворчат яйца, добавленные к овощам на сковородке. Джош накрывает ее крышкой и поворачивается ко мне: – Ты из тех людей, кого нужно вовлекать в процесс медленно. – Я открываю рот, чтобы протестовать, но Джош не дает мне этого сделать. – Я знаю тебя, Люси, ты такая. Твои закидоны впечатляют. Представь, что мы займемся сексом прямо сейчас. Прямо здесь, на столе. – Он сильно хлопает по нему рукой. – После этого тебе будет так неловко, что ты больше со мной никогда не заговоришь. Ты сбежишь еще до собеседований и отправишься жить в лес. – А почему тебя это волнует? Я бы с удовольствием пожила в лесу. – Мне нужно, чтобы ты соревновалась со мной. И может быть, мы найдем вариант, при котором у нас на все хватит времени. – Джош вздыхает и проверяет омлет. – У тебя бывают случайные связи на одну ночь? Ты, к примеру, ходишь в клуб, подцепляешь там парня и приводишь его к себе домой? Задавая этот вопрос, Джош морщится. Может быть, не я одна способна представлять себе безликих поклонников. – Конечно нет. Если не считать тебя. А я не могу рассчитывать даже на одну ночь. Он поглаживает ладонями мои плечи, по-доброму, как друг, и проводки, держащие мои мышцы в напряжении, на дюйм ослабляются. Я подступаю к Джошу на шаг и льну к нему всем телом. Когда я прижимаюсь щекой к его груди, меня обдает жаром. – Я пытаюсь вести себя так, чтобы, когда мы это сделаем, ты ни о чем не жалела бы. – Сомневаюсь, что я пожалею о чем-нибудь. – Я польщен. – Он бросает взгляд на омлет. – Иди на диван, включай телик. Я заваливаюсь на диван Джоша – это плюшевое совершенство. Надо мне тоже превратить свое иглу в уютную теплую крепость. Купить лампы, ковры, побольше полочек и картину с видом Тосканы. Мне понадобятся ведра краски, и моя спальня станет бледно-голубой. Белые простыни и папоротник. – Где ты взял этот диван? Я хочу такой же. – Он единственный на свете, – выплывает из кухни сухой ответ Джоша. – Можно купить его у тебя? – Нет. – А как насчет этой подушки из ленточек? – Она такая одна. – Кажется, я поняла, в чем твоя стратегия. – Я смотрю телевизор, и через некоторое время Джош подает мне тарелку и вилку. – Здесь я как маленькая герцогиня. Ты не должен прислуживать мне. – Я скидываю туфли под кофейный столик. – Некоторые страшные монстры втайне наслаждаются, когда балуют маленьких герцогинь. Не заключить ли нам двухчасовое перемирие? Начнем прямо сейчас? – Конечно, давай. О-о, это выглядит здорово. – Я чувствую запах свежего базилика. Почему Джош до сих пор один? Мы смотрим новости, он забирает у меня тарелку. Потом дает мне креманку с ванильным мороженым. Для себя у него порции нет. – Зачем ты тогда держишь в холодильнике мороженое? – На случай, если ко мне случайно заглянет какая-нибудь сладкоежка. Я не могу удержаться от улыбки: – Этим кубикам не повредит одна ложечка. Это ведь белок, верно? Джош смотрит на креманку и вздыхает. Берет у меня ложку и подцепляет солидный кусок. – О боже! – Его веки трепещут. – Ты должен каждый вечер доставлять себе какое-нибудь маленькое удовольствие. Зачем истязать себя. – Маленькое удовольствие, да? – Он многозначительно смотрит на меня. – Ладно. Я кладу в рот полную ложку мороженого. Она скользит по моему языку, это интимно до неприличия. Его язык, мой язык. Я облизываю ложку, Джош смотрит на меня, грудная клетка расширяется, засим следует быстрый выдох. Джош разворачивает пушистый серый плед и накрывает им меня, я лежу, как избалованный ребенок. Он сидит на дальнем конце дивана, рядом с моими ногами, я смотрю на его профиль сбоку. Джош тянется вперед и берет медицинский учебник. – У тебя грустный вид. – Я… счастлив. – Выражение лица меняется, теперь на нем написано легкое удивление. – Странно. – Зачем ты держишь у себя эти учебники? В этом очень много пенисов. – Предполагалось, что я пойду по семейной стезе. Мне так и не удалось расстаться с учебниками. Многие из них принадлежали моей матери. Они довольно старые, но она хочет, чтобы я оставил их у себя. – Джош открывает форзац и проводит пальцем по написанному от руки имени. Мне хочется спросить о его родителях, но я знаю Джоша: он может просто замкнуться в себе. – Доктор Джош, доктор медицины. Ты бы стал сексологом. – О, определенно. – Он отбрасывает книгу и начинает щелкать пультом, переключая каналы. – У всех твоих пациенток наблюдалось бы учащенное сердцебиение. Джош забирает у меня пустую креманку, целует под ухом. Я ловлю ртом воздух, а он с видом знатока нащупывает пульс на моем запястье. – Ну-ка, посмотрим. Представь меня в белом халате, я засовываю стетоскоп под ворот твоей блузки. Я почти ощущаю прикосновение ледяного диска к моей груди, поеживаюсь и чувствую, как соски у меня заостряются. – Ты провоцируешь меня на новые сексуальные причуды, – говорю я, как отпетая острячка, но Джош улыбается: – Наверное, я смогу поработать с этим. Мысленно я перескакиваю к тому, каким мог бы быть наш теоретический секс. Мы целыми днями играем друг с другом в разные игры, а значит, они продолжатся и в постели. Образы обрушиваются на меня с такой силой, что я вся сжимаюсь, внутри ощущение пустоты и желания. Его голос у меня за ухом, мы стоим в дверях его прекрасной спальни. Во что мы сыграем теперь? – Я бы каждый вечер притворялась, что меня тошнит. – Каждый вечер? – Джош все еще считает мой пульс, глядя на часы, шевеля губами. Это так сексуально, что я понимаю, он учащается. Наконец моя рука отпущена. – У тебя там довольно сильно стучащее маленькое сердечко. И угрожающий случай сексуального пучеглазия. Думаю, это серьезно. – Я умру? – Я предписываю вам полный диванный покой под моим наблюдением. Но положение отчаянное. – Я бы отпустила сальную шуточку по поводу твоей манеры общаться с пациентами, но в данный момент это было бы лишним. – Я снова кутаюсь в плед. – Ты можешь представить, какие у меня манеры в общении с пациентами? В этом я был бы хуже всех. Так пугал бы людей, что они мигом бы выздоравливали. – Поэтому ты не захотел стать врачом? Из-за ненависти к людям? – Просто ничего не вышло. – Голос Джоша становится тверже. – А что-нибудь в этой работе тебе нравилось? – Бóльшая часть. Я отлично справлялся с теорией. У меня хорошая память. И я вовсе не испытываю ненависти ко всем людям подряд. Только… к большинству из них. – А как насчет практики? У тебя был какой-то неудачный опыт? Тебя заставляли пихать пальцы кому-нибудь в задницу? Джош смеется, хотя нос его морщится от отвращения. – Никто не начинает практиковаться на живых людях. И на задницах тоже. Что за ум надо иметь, чтобы додуматься до такого? – Как у кадавра! Могу поспорить, ты их видел. Как это было? – Я вспоминаю сцены вскрытия тел, которые видела в «Законе и порядке».