Джош гладит рубашку, и все его мышцы играют. Бицепсы и низ живота прорезаны венами, это так по-мужски. Эти вены бегут по мышцам и будто передают вам гордые слова их обладателя: «Я заработал это». На его бедрах – горные кряжи мускулов, сбегающие к мошонке, скрытой под трусами. Сколько решимости и самопожертвования требуется для того, чтобы просто поддерживать все это в приличном виде, уму непостижимо. В этом весь Джош. – Почему ты так выглядишь? – спрашиваю я, задыхаясь, будто у меня сейчас случится сердечный приступ. – Скучища. – Мне вовсе не скучно. Может, останемся здесь, я найду что-нибудь в мини-баре и намажу тебя? – Ого, это ты так от одного взгляда возбудилась или еще от чего? – Он машет в мою сторону утюгом. – Иди докрашивайся. – Для парня с такой внешностью ты ужасно застенчивый. Джош некоторое время молчит, водит утюгом по воротнику. Я вижу, как ему нелегко стоять передо мной без рубашки. – Почему ты стесняешься? – Раньше я встречался с такими девушками… – Он замолкает. Руки у меня скрещены на груди, из ушей едва не валит пар со свистом. – С какими девушками? – Они все… в какой-то момент давали понять, что моя личность не… – Не – что? – Просто я не такой замечательный, чтобы быть со мной. Даже утюг шипит от возмущения. – Кто-то хотел тебя только из-за твоего тела? Тебе так и сказали? – Ага. – Джош по новой проглаживает манжету. – Это должно льстить, верно? Поначалу я полагал, что так и есть, но то же самое повторялось раз за разом. И вообще, вовсе не приятно постоянно слышать, что ты непригодный для серьезных отношений материал. – Джош склоняется над рубашкой и проверяет, нет ли следов от утюга. Наконец-то я понимаю смысл кода, заключенного в модельках машин. Пожалуйста, пойми меня. Настоящего. – Знаешь, что я думаю, по-честному? Ты все равно был бы восхитителен, даже если бы выглядел как мистер Бексли. – Так ли ты в этом убеждена, Печенька? Джош тихо улыбается и продолжает гладить рубашку. Меня потряхивает от необходимости объяснить ему то, что я сама еще не до конца понимаю. Точно знаю одно: мне больно думать о его пренебрежительном отношении к столь важной части самого себя. Я решаю меньше смотреть на него как на объект страсти и отворачиваюсь, пока он надевает рубашку. Она голубая, как яйцо малиновки. – Мне нравится эта рубашка. Она, гм, очень подходит к тому, что я собираюсь надеть. – Глядя на платье, я морщусь. Подхожу к своей сумке и роюсь в ней – ищу помаду. – Можно посмотреть? – Джош, не затянув до конца галстук, берет у меня из руки тюбик и читает надпись на донышке. – «Огнемет». Лучше не придумаешь. – Ты хочешь, чтобы я приглушила ее? – Я копаюсь в косметичке в поисках чего-нибудь подходящего. – Мне жутко нравится этот твой красный цвет. – Он целует меня в губы, пока я не начала их красить. Потом следит за тем, как я наношу помаду, размазываю ее, водя губой по губе, снова подкрашиваю. К тому моменту, как процедура заканчивается, у Джоша такой вид, будто он что-то пережил. – С трудом могу вынести, когда ты это делаешь, – выдавливает он из себя. – Волосы поднять или распустить? Джошу как будто больно. Он собирает мои локоны в руку и говорит: – Поднять. – Потом дает им упасть и снова набирает полные пригоршни, будто это снег. – Распустить. – То есть половину поднять, половину распустить. Перестань метаться, ты заставляешь меня нервничать. Почему бы тебе не пойти вниз и не опрокинуть стаканчик в баре? Принять внутрь куража в жидком виде. До церкви я нас довезу. – Спускайся вниз минут через пятнадцать, ладно? Джош уходит, и номер наполняется тишиной, как воздушный шарик. Я сажусь на кровать и смотрю на себя. Волосы рассыпаны по плечам, рот – маленькое красное сердечко. Вид у меня полубезумный. Я скидываю пижаму, надеваю утягивающее белье, чтобы сгладить все неровности тела, пристегиваю чулки и смотрю на свое платье. Я собиралась купить что-нибудь приглушенно-синее, что можно будет надеть еще раз, но, увидев голубое платье цвета яйца малиновки, поняла: именно оно мне и нужно. Оттенка, лучше подходящего к цвету стен спальни Джоша, не найти, сколько ни старайся. Продавщица убедила меня, что платье мне очень идет, но Джош потирал ладонью лицо так, будто понял, что имеет дело с полной психопаткой. Это отрицать невозможно. Я практически одеваю себя в цвет его спальни. Совершив несколько конвульсивных движений, я застегиваю молнию. Пользоваться лифтом я не стала. Решила спуститься по спиральной лестнице. Будет ли у меня еще такая возможность? Жизнь стала казаться мне одним большим шансом превратить каждый мелкий штрих в воспоминание. Я спускаюсь вниз по спирали к сидящему у бара прекрасному мужчине в костюме и бледно-голубой рубашке. Он поднимает глаза, и, взглянув в них, я вдруг ощущаю такую робость, что едва могу переставлять ноги. «Психопатка, психопатка», – шепчу самой себе, вставая перед ним и кладя локоть на стойку. – Как ты? – спрашиваю я с трудом, но Джош не отвечает, только смотрит на меня. – Знаю, выгляжу психичкой, которая оделась в цвет стен твоей спальни. Я застенчиво одергиваю платье. Оно в ретростиле, как для выпускного вечера, вырез глубокий, заужено в талии. Улавливаю запахи ланча, который подают в ресторане отеля, и мой живот жалобно подвывает. Джош качает головой, мол, я идиотка. – Ты прекрасна. Ты всегда прекрасна. Удовольствие от этих трех слов теплом разливается в груди, и тут я вспоминаю о манерах. – Спасибо за розы. Я ведь тебя так и не поблагодарила? Мне они понравились. Еще никто никогда не присылал мне цветов. – Красные, как твоя помада. «Огнемет». Я никогда не чувствовал себя таким куском дерьма, как тогда. – Я простила тебя, помнишь? – Я делаю шаг вперед и встаю между его коленями, беру в руку стакан. Принюхиваюсь. – Вау, чистый кул-эйд[8]. – Мне это нужно. – Он осушает стакан не моргнув глазом. – Я тоже никогда не получал цветов. – Все эти глупые женщины понятия не имеют, как правильно обращаться с мужчинами. Я все еще возбуждена недавними откровениями Джоша. Конечно, сорок процентов времени он упрямый, расчетливый, неуступчивый осел, но шестьдесят процентов – полон юмора, обходителен и раним. Кажется, я сама наглоталась кул-эйда[9]. – Готова? – Пошли. Мы ждем, пока не пригонят машину. Я смотрю на небо: – Говорят, дождь в день свадьбы – это к удаче. – После нескольких минут, проведенных за рулем, я кладу ладонь на подскакивающее колено Джоша. – Пожалуйста, успокойся. Я не понимаю, что тут такого. Он не отвечает. Маленькая церковь расположена в десяти минутах езды от отеля. На парковке – стая холодных с виду женщин в платьях пастельных тонов. Обхватив себя руками за плечи, они пытаюсь приструнить своих мужчин и детей. Я тоже вот-вот съежусь от холода, но Джош сгребает меня в охапку и сразу заводит внутрь, бросив на ходу: «Привет, поговорим позже» – нескольким родственникам, которые удивленно здороваются с ним, после чего мельком оглядывают меня. – Ты грубишь. – Я улыбаюсь всем, мимо кого мы проходим, и пытаюсь держаться своей линии. Джош поглаживает пальцем тыльную сторону моего запястья. Он вздыхает, командует: – В первый ряд, – и тянет меня вдоль прохода. Я маленькое облачко в воздушном потоке, который тянется вслед за истребителем. Органистка берет несколько пробных аккордов. Выражение лица Джоша, вероятно, заставляет ее нажать на клавиши и извлечь из инструмента звук, каким предупреждают об опасности блуждающие в тумане корабли. Мы подходим к передней скамье. Джош сжимает мою руку как в тисках. – Привет, – произносит он таким скучающим тоном, что, думаю, вполне может получить «Оскар». – Вот и мы. – Джош! – Его мать – предположительно, это она – вскакивает, чтобы обнять сына. Джош оставляет мою руку, и я вижу, как он заключает мать в объятия. Надо отдать должное Джошу. Хотя он и колюч, как опунция, но этим объятиям отдается полностью и от души. – Привет, – говорит он, целуя мать в щеку. – Ты хорошо выглядишь. – Чуть не опоздал, – отпускает замечание сидящий на скамье мужчина, но, кажется, Джош намеренно пропускает это мимо ушей. Мать Джоша – миниатюрная женщина со светлыми волосами и ямочками на щеках. Мне всегда хотелось иметь такие. Ее светло-серые глаза туманятся, когда она откидывает назад голову, чтобы посмотреть на своего высокого красавца-сына. – О! Да! – Она лучится от удовольствия, получив комплимент, и смотрит на меня. – А это?.. – Да. Это Люси Хаттон. Люси, это моя мама, доктор Элейн Темплман. – Рада познакомиться с вами, доктор Темплман. Я не успеваю и глазом моргнуть, как она привлекает меня к себе, чтобы обнять. – Элейн, прошу тебя, называй меня так. Наконец-то здесь Люси! – восклицает она, потом отстраняется и изучает меня. – Джош, она хороша!