– В тот момент я злился. Отвозил тебя к Дэнни, а ты выглядела чертовски соблазнительно. – Бедняга Дэнни! Он такой милый. Тебе придется извиниться перед ним за то, что ты оборвал наш телефонный разговор. Он ничего плохого мне не сделал, а чем ему отплатила я – два никудышных свидания и потраченный неизвестно на что субботний день. – Он получил твой поцелуй. – При этих словах у Джоша такой вид, будто он хочет разнести к чертям всю планету. – И свой фриланс он выполняет не так чтобы от одной доброты сердца. – При других обстоятельствах он был бы отличным бойфрендом. Джош смотрит на меня страшными темными глазами серийного убийцы: – При других обстоятельствах. – Ну, я прихожу к заключению, что ты собираешься сковать меня цепью в подвале и держать в сексуальном рабстве. Этот разговор – как туго натянутый канат. Один неверный шаг – и все откроется. Джош узнает о моей любви, тогда я покачнусь и упаду. А внизу страховочной сетки нет. – У меня нет никакого подвала. – К несчастью для меня. – Я куплю дом с подвалом. – О’кей. Можно я пойду с тобой выбирать дом? Несмотря на гнетущее чувство, которое по капле вливается в кровь, я улыбаюсь. Мне нравится энергия, возникающая, когда мы вот так добродушно пикируемся. Это огромное удовольствие, особенно если знаешь, что у Джоша всегда наготове достойный ответ. Никогда у меня не было знакомых, от разговора с которыми невозможно оторваться, так же как от поцелуя. – Правда или желание, – произносит Джош после небольшой паузы. – Сейчас не моя очередь. – Нет, твоя. – Правда. – У меня нет выбора. Он снова потребует, чтобы я ела горчицу. – Ты доверяешь мне? – Я не знаю. Хотела бы. Правда или желание? Джош моргает: – Правда. С этого момента все будет правдой. – Ты жил когда-нибудь здесь с девушкой? – Нет. Я никогда ни с кем не жил. Почему ты спрашиваешь? – Твоя спальня немного девчачья. Джош улыбается сам себе: – Ты иногда такая глупая. – Спасибо. Эй, не пойти ли мне домой? Мне завтра нечего надеть. – Ты не поверишь, но у меня есть стиральная машина и сушилка. – Как современно. – Я иду в спальню и становлюсь на колени перед сумкой. – Надеюсь, Хелен не заметит, что я в том же наряде. – Я бы сказал, что единственный человек в «Б и Г», который обращает внимание на такие мелочи в тебе, – тот же самый, кто выстирает этот загульный наряд. Я сижу на пятках и осматриваю спальню. Подаренного мной смурфа Джош поселил у кровати. Тут же и белые розы, сильно раскрывшиеся, с опадающими лепестками. Вазы у него нет, так что цветы поставлены в высокую кружку. Я закрываю глаза. И некоторое время не могу пошевелиться. Я так люблю его, это чувство пронизывает меня насквозь, словно вдетая в иглу нить. Она пробивает во мне дырки. Тянется внутри. Пришивает ко мне любовь. Мне никогда не удастся отпороть от себя это чувство. Цвет любви определенно голубой – цвет яйца малиновки. На пороге комнаты появляются ноги Джоша, я беру грязную одежду и прижимаю ее к груди. – Не смотри на мое белье. – Это было бы грубо, – соглашается Джош. – Я закрою глаза. Сажусь на его кровать. Глажу рукой покрывало, играю с шелковым уголком, где указана плотность плетения – число нитей в квадратном дюйме ткани. Тычу кулаком в подушку. Здесь он спит. Живет. И будет все это делать без меня. Джош застает меня сидящей с подпертым руками подбородком. – Печенька, – говорит он, и я понимаю, что он искренне сочувствует. Это необыкновенно странное ощущение. Мне нужно довериться ему. И он единственный человек, которому доверять не следует, но я едва не лопаюсь от желания поделиться с ним секретом своей любви. От всего этого мне больно. – Поговори со мной. Я хочу понять, почему ты грустишь. Давай я попробую разобраться. – Я боюсь тебя. – Боюсь, что он раскроет мой последний и самый большой секрет. Джош, кажется, не обижен. – Я тебя тоже боюсь. Наши губы соприкасаются, как в первый раз. Теперь, когда по мне тянется эта бледно-голубая нить любви, напряжение слишком велико. Я пытаюсь отодвинуться назад, но Джош мягко укладывает меня на спину. – Будь храброй, – говорит он. – Давай, Люси. Мы снова сливаемся в поцелуе, и я полнюсь его дыханием вперемешку с невысказанными словами. Ощущаю собственную дрожь, а Джош пробует на вкус мои страхи. – Ах! – произносит он. – Кажется, я начинаю понимать, в чем проблема. – Нет, не начинаешь. – Я отворачиваю лицо. За окном садится солнце, завершая этот беспокойный день. Свет просачивается в комнату сквозь тонкие, как пленка, перламутровые шторы. Время останавливается, картинка замирает. Проставляю штампом дату и отправляю на полку в сводчатое хранилище памяти. Джош целует меня так, будто давно все знает. Прекрасно понимает меня. Я поднимаю руку и хочу оттолкнуть его, а он сплетает свои пальцы с моими. Я кусаю его, а он улыбается мне прямо в губы. Я сгибаю ногу в колене, чтобы упереться в матрас и отползти в сторону, а он хватает мою ногу снизу. – Ты прекрасна, когда боишься, – говорит мне Джош. Пока он подбирается губами к моему уху, я не могу говорить. Он вздыхает. Мир еще немного сужается. Когда Джош целует точку под моим ухом, где бьется пульс, я понимаю: он думает обо всех тех маленьких чудесах, которые происходят внутри моего тела, и на глаза наворачивается первая слеза. Она сползает по щеке к шее. – Мы сейчас куда-то доберемся, – говорит мне Джош, слизывая слезинку. Я запускаю руки ему в волосы и прижимаю его к себе, а он тем временем штампует на моей шее поцелуи. От каждого я все глубже погружаюсь в любовь. Когда Джош проводит рукой по моему боку, я морщусь. – Дай-ка доктор Джош посмотрит, – говорит он и одним движением снимает с меня свитер и футболку. Уверенной рукой проводит по шее, затем поверх лифчика, между грудей, по животу. Свет ярко разливается по комнате. Джош осматривает меня и видит каждый сосуд и каждый пастельного оттенка синяк. Его ресницы, веером прикрывающие глаза, так совершенны, что у меня снова выступают слезы. Я так люблю его, что не могу больше держать это в себе. Внутри все вибрирует. Из меня фонтаном сыплются искры. Джош начинает говорить, поглаживая пальцами мою синюшную кожу, и от этого становится еще труднее не раскрываться. – Прости, что ты так часто набивала синяки из-за меня. Нужно было защищать тебя от самого себя. Я долго существовал в одном режиме по умолчанию. Вроде как: лучшая защита – нападение. Ты оказалась принимающей стороной и оставалась на том конце дни, недели, месяцы, и ты справилась, как никто другой. – Я пытаюсь заговорить, но Джош качает головой и продолжает: – Каждый день, каждую минуту я просто сидел там и смотрел на тебя. То, как я вел себя с тобой, было величайшей ошибкой в моей жизни. – Ничего страшного, – удается вымолвить мне. – Ничего страшного. – Нет. Не знаю, как ты уживалась со мной. Прости меня. – Он прикладывается губами к синяку у меня на ребрах. – Я прощаю тебя. Ты забыл, что и я тоже вела себя с тобой как стерва. – Но этого не случилось бы, если бы я просто улыбнулся в ответ. – Я хотела бы, чтобы ты это сделал. – Голос мой предательски ломается. С тем же успехом я могла бы сказать: «Я хотела бы, чтобы ты меня полюбил». Я задерживаю дыхание. С таким безумно изобретательным умом Джош наверняка мигом сопоставит факты. Я ворочаюсь на постели, но он легко забирается поверх меня и укладывает мою голову на свою подушку. – Это ничего не меняет. Я полюбил тебя, как только увидел. Я будто падаю с кровати. Он обхватывает меня одной рукой за талию. Я дергаюсь, словно попавшая в капкан дичь. – Ты полюбил… Что? Меня? – Люсинду Элизабет Хаттон. Ее, и только ее. – Меня? – Люси, наследницу династии владельцев «Скай даймонд строуберис». – Меня. – Ты можешь показать мне удостоверение личности, чтобы я проверил? – Глаза его сияют, а на губах играет улыбка, которую я люблю больше всего.