– А я тут прилегла ненадолго. Голова что-то раскалывается … С болью наблюдаю за тем, как она пытается встать. Как мажется координация ее движений. Как кривится в зевке ее отекшее от пьянки лицо. Раньше моя мать была красивой. Стройной, утонченной, с большими одухотворенными глазами. А сейчас от этой женщины осталась лишь бледная тень. Родительница больше не молится и не говорит о боге. Не поет во время уборки и не берется за кисть. Она выцвела, иссохла, опустела. Когда мы, опозоренные и гонимые, уехали из родного города, в ней будто что-то надломилось. Будто треснул какой-то невидимый внутренний стержень, благодаря которому даже в самых непростых ситуациях человек остается человеком. Алкоголь, депрессия, нежелание жить – на маму навалилось все разом. Я поддерживал ее, как мог, но, походу, этого было недостаточно. Вот уже который год родительница медленно, но верно идет ко дну. И у меня никак не получается привести ее в чувства. – Вставай, – помогаю ей принять сидячее положение. – Сейчас картошку принесу. Тебе поесть надо. Мать стыдливо прикрывает рот рукой. Пытается скрыть зловонное амбре. Думает, я дебил и не понимаю, что к чему. Кормит сказками про головную боль. Меня это жутко бесит, но я не подаю виду. Если опять сорвусь, она непременно начнет плакать. А ее слезы – для меня худшая пытка. Иду на кухню, извлекаю из холодильника сковородку со вчерашней жарехой и ставлю ее на плиту. Затем раскладываю еду по тарелкам и несу их в нашу с мамой комнатушку. – Вот, поешь, – вставляю в ее руку вилку. – Больно много, Ранель… – Нормально, – отрезаю. – Тебе питаться нужно. Мама без аппетита ковыряется в тарелке, а я, наоборот, в два счета справляюсь со своей порцией. Затем выпиваю большой стакан воды и мрачно интересуюсь: – Так что в итоге? На работу ходила или нет? – Не смогла, – родительница смущенно опускает глаза в пол. – Мигрень одолела, вот я и… До конца не дослушиваю. Рывком поднимаюсь на ноги и, подхватив куртку, вылетаю вон. Мама работает уборщицей в больнице, а значит, ближайшие несколько часов мне придется усиленно драить палаты. Ну, чтобы ее снова не уволили и нам было, на что жить. Глава 38. Диора Домой возвращаюсь вовремя. Ну почти. Пятнадцать минут опоздания не должны сыграть никакой роли. Ведь за двадцать лет беспрекословного послушания я заработала огромный кредит доверия. Родители попросту не допускают мысли, что я могу заниматься чем-то дурным. Хотя я, разумеется, свою любовь к Ранелю таковой не считаю. Паркую машину в гараже и прежде, чем выйти наружу, натягиваю воротник худи и принюхиваюсь. Я насквозь пропахла демоном. Его объятиями и одеколоном. Пропиталась им от пяток до клеток мозга. Улыбаясь своим мечтательным мыслям, захожу в дом. Ожидаю увидеть маму, по обыкновению сидящую перед шумно тарахтящим телевизором, но сегодня обстановка совсем иная. Более накаленная и зловещая. В гостиной пугающе тихо. Свет приглушен. За столом сидят оба родителя. Мама и отец. Лица у них мрачные и серьезные. Ни намека на улыбку. В глазах – немое напряжение. Смотрят пристально и испытующе. Будто чего-то от меня ждут. – Мам, пап… – выдаю растерянно. – Вы чего здесь? Недоброе предчувствие нарастает. К горлу подступает тугой першащий ком. – Где ты была, Диора? – голос отца подобен удару хлыста, рассекающему воздух. Такой же резкий и заставляющий вздрогнуть. – Гу-гуляла, – отвечаю, слегка заикаясь. – Гуляла с кем? – он выходит из-за стола и медленно, словно хищник, движется ко мне. – С Ариной, – я изо всех сил стараюсь звучать уверенно, но слова все равно выходят наружу вместе с предательской дрожью. – Врешь! Неожиданно отец замахивается, а еще через секунду лицо обжигает хлесткая унизительная пощечина. Ба-бах – и перед глазами пляшут огненные искры. Я отшатываюсь назад и в ужасе накрываю рукой полыхающую кожу. – За что? – всхлипываю затравленно. – За обман. И за недостойное поведение. Он надвигается, а я отступаю назад. Мне страшно. Потому что раньше я никогда не видела отца в таком безудержном гневе. Его ноздри яростно трепещут, челюсти плотно сжаты, а вена на лбу угрожающе пульсирует. Сомнений нет, он узнал о нас с Ранелем. Но откуда? И что именно ему известно? – Я ни в чем не виновата… – Не смей лгать мне, Диора! – рычит он, не давая мне договорить. – Тебя видели с каким-то парнем. Как ты могла нас так подвести?! – Я… Я… Вместо членораздельной речи из меня вылетают лишь звуки задушенных рыданий. Горькие слезы кипятком текут по щекам, а грудь теснит от нестерпимой гнетущей тяжести. Будто внутрь здоровенный булыжник подложили. Он давит, щемит, мешает дышать… – Ты спишь с ним? – отец снова протягивает руку и грубо ловит мой подбородок, вынуждая смотреть ему прямо в глаза. – Спишь, я спрашиваю?! Его пальцы агрессивно сдавливают лицо. – Пап, пожалуйста, перестань, – я пытаюсь вывернутся из захвата, но ничего не выходит. – Мне же больно! – Рустам, – доносится до нас тихий голос матери. Она всего лишь произносит его имя, но это, к счастью, срабатывает. Отец разжимает пальцы и делает шаг назад. Судя по всему, он больше не намерен меня трогать. Однако это вовсе не значит, что его гнев угас. – На завтра у тебя назначен визит к гинекологу, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Если вдруг выяснится, что ты больше не девственница, тебе несдобровать. Вдоль позвоночника пробегает адреналиновая рябь, а мышцы тела мгновенно каменеют. На меня обрушивается предчувствие роковой неизбежности, а внутренний голос истошно вопит о том, что это начало конца. Прямо сейчас моя тайна лишается всякой защиты. Обнажается и подсвечивается обличительным сиянием правды. И я оказываюсь совершенно к этому не готовой. – Это что, угроза? – выдавливаю из себя остатки смелости. – Это предупреждение, – холодно бросает отец. – Ты – моя дочь, Диора. А значит, часть моей репутации. Я обещал Арслану, что его невеста будет невинна. И я сделаю все, чтобы это действительно было так. С этими словами отец отступает и через несколько секунд скрывается в дверном проеме. А я мешком оседаю на пол и, спрятав лицо в ладонях, разражаюсь громкой отчаянной истерикой. Обида, боль и страх кромсают душу на куски. Тоскливая безысходность накатывает девятым валом. Я понимаю, что моя жизнь подходит к решающему этапу. К тому самому, когда наступает время брать ответственность за свои поступки. Но я совсем не уверена, что справлюсь. Ведь бой будет идти не на равных. С одной стороны – религия, семья, многовековые традиции. С другой – поработившее меня чувство. Любовь, без которой я не могу и не хочу жить. Так хватит ли у меня храбрости противостоять навязанному и выбрать свой собственный уникальный путь? Внезапно на мой затылок ложится чья-то мягкая ладонь. Даже не поднимая глаз, я знаю, что это мама. Она гладит меня по волосам и тихо приговаривает: – Ну-ну, моя девочка, не плачь. Ты ведь не совершила ничего непоправимого, верно? И она туда же. Свято верит в мою безгрешность. Ох, если бы мама только знала, чем я занималась еще час назад, то не разговаривала бы со мной так ласково. Да что уж там… Она бы даже на порог меня не пустила. Я ведь знаю ее: на словах – милая и заботливая, но на деле – никогда и ни за что не осмелится перечить мужу. Даже когда речь идет об ее собственных детях. – Я люблю его, понимаешь? – тихо шепчу я, вскидывая на нее мутный от слез взгляд. Мама меняется в лице. Напряженно сглатывает и боязливо озирается по сторонам. Словно опасается, что нас могли услышать. А затем подается чуть ближе и, понизив голос, говорит: – Лучше тебе никогда не произносить этого вслух, Диора. Любовь – явление проходящее. А вот позор, который ты можешь на себя навлечь, будет преследовать всю жизнь. Глава 39. Диора Чем дольше я думаю над сложившейся ситуацией, тем больше склоняюсь к мысли, что пока не готова раскрыть родителям правду об отношениях с Ранелем. Нам нужен план. Годный, реалистичный, действенный. Надо выстроить логическую последовательность шагов и строго ее придерживаться, а иначе – провал. Ведь если просто взять и огорошить родителей новостью о внезапной большой любви, итог будет неутешительным: они либо посадят меня под вечный домашний арест, либо (что гораздо хуже) увезут в Узбекистан, где в срочном порядке выдадут замуж. После полушутливого разговора о побеге, который состоялся в торговом центре, мы с демоном больше не возвращались к теме нашего будущего. Ведь казалось, что впереди еще масса времени на раздумья. Но недавний инцидент с родителями в корне поменял обстоятельства. Теперь действовать надо быстро, а главное – осмотрительно. Когда я наконец закрываюсь в своей комнате, первым порывом становится намерение позвонить Измайлову и обсудить с ним случившееся. Я даже телефон в руки хватаю. Но неожиданно меня пронзает осознание, что это может быть крайне небезопасно. А вдруг мой телефон прослушивается? Вдруг я теперь на крючке?