Понимаю, звучит, как пугливая фантазия девушки, переборщившей с просмотром боевиков, но от моего отца действительно можно ждать чего угодно. Я уже не ребенок и прекрасно знаю, что деньги и влияние не всегда достигаются честными методами. А значит, ему не привыкать пользоваться «запрещенными» приемчиками. Откладываю гаджет обратно на тумбочку и взволнованно закусываю губу. Как же мне быть? По словам мамы, прием у врача назначен на утро. Так что времени у меня в обрез, а вариантов спасения и того меньше. По сути – всего один. И я очень надеюсь, что он в итоге сработает. *** Семейный завтрак проходит в тягостной тишине. Даже мои по обыкновению веселые младшие сестренки затравленно молчат. Видимо, тоже ощущают удушливую мрачную атмосферу, которая витает над красиво накрытым столом. Все утро отец смотрит мимо меня. Я знаю, что он ни о чем не забыл. Просто ждет результатов гинекологического осмотра для того, чтобы принять окончательное решение: линчевать меня или все же помиловать. Осушаю чашку кофе и выхожу из-за стола. Водитель уже ждет меня у ворот. Как я и предполагала, привилегии самостоятельного передвижения меня временно лишили. Теперь Алексей – не просто мой извозчик, но и своего рода надсмотрщик. А то мало ли? Вдруг я куда-нибудь сбегу? Сажусь в машину и надвигаю на глаза темные солнцезащитные очки. Внешне я совершенно спокойна, но в душе завывает свирепая вьюга. Давненько мне не было так неистово страшно. Пожалуй, даже никогда. Помнится, в восьмом классе я разбила мамину любимую вазу, доставшуюся ей от прабабушки, и жутко переживала, что мне влетит. До недавних пор я считала этот досадный инцидент главным косяком своей жизни, но теперь понимаю, что то были цветочки. А ягодки, вот они – в виде факта отсутствующей девственности, который мне надо каким-то образом скрыть. Машина останавливается у дверей клиники, и я с шумно колотящимся сердцем выхожу наружу. На регистратуре меня встречает улыбчивая девушка в голубой униформе. Она выдает мне все необходимые бумаги и сообщает, в какой кабинет меня ожидает врач. Пока иду в указанном направлении, в сумке пиликает телефон. На экране сообщение от Ранеля: «Как дела, Шахерезада?» Улыбаюсь и прячу мобильник обратно. Мне тоже интересно, как у него дела: не беспокоит ли самочувствие и не поднялась ли снова температура. Но сейчас не время для милой болтовни. Да и переписка – затея очень рискованная. Кто знает, может отец и его люди и сообщения перехватывают? Врач-гинеколог оказывается дружелюбной женщиной чуть за тридцать. Она радушно меня приветствует и приглашает присесть. На ватных ногах подхожу к стулу и, опустившись на него, хрипло говорю: – Вы ведь знаете, зачем я здесь? Она кивает, слегка поджав губы. Я и не сомневалась, что ее уже оповестили о цели моего визита. Оглядываюсь по сторонам в поиске камер видеонаблюдения, но, к счастью, их здесь нет. Значит, можно рассчитывать, что наш последующий разговор останется конфиденциальным. – Ирина Васильевна, – считываю имя врача на бейдже, – позвольте я буду с вами откровенной. Мне двадцать один, и пару месяцев назад я встретила человека, в которого впервые влюбилась. Моим родителям эта информация неизвестна, потому что по обычаям нашего народа женщины не имеют права на любовь. Мы выходим замуж за того, кого подобрали нам родители, а о самоличном выборе не может быть и речи. Но проблема в том, что влюбившись по-настоящему, очень сложно следовать традициям и… – Диора Рустамовна, я понимаю, куда вы ведете, – перебивает она. – Но боюсь, помочь вам попросту не в моих силах. – Если родители узнают о том, что я больше не девственница, то они тут же сошлют меня на родину, – решаю не ходить вокруг да около и вскрываю карты. – Даже институт закончить не позволят. Я потеряю не только любимого, но и шанс хоть чего-то достичь в этой жизни. Ирина Васильевна, пожалуйста, помогите мне, – я вгрызаюсь в нее молящим взглядом. – Вы же тоже женщина. Вы должны понять. – Я искренне сочувствую вам и вашей ситуации, но есть такое понятие, как врачебная этика, – вздыхает она. – Я не могу написать в справке то, что заведомо не соответствует действительности… – Я понимаю, вы рискуете. А за риск всегда надо платить, – я извлекаю из сумки белый непроницаемый пакет и кладу его на стол. – Здесь полмиллиона. От вас требуется только справка с подтверждением наличия у меня плевы. В нарушении врачебной этики вас никто не упрекнет. Ибо сегодня я, допустим, еще девственница, а завтра уже не устою перед напором страсти. Ирина Васильевна не спешит открещиваться от взятки и не выставляет меня прочь. С сомнение косится на пакет и взволнованно крутит в пальцах шариковую ручку. – Вы знаете, я ведь мать-одиночка, – выдыхает она наконец. – Коплю сыну на операции по улучшению зрения. Эти деньги могли бы здорово нам помочь… Я мысленно воздаю хвалу Аллаху. – Ну так возьмите их, – мягко подталкиваю пакет чуть ближе к ней. – Давайте поможем друг другу. Мне кажется, это будет честно. На лице женщины отражается нравственное колебание. В ней соперничают две сущности: порядочный врач и мать, желающая помочь своему ребенку. Но, как по мне, в данной ситуации выбор очевиден. – Ладно, я выпишу вам справку, – соглашается она наконец. А затем забирает деньги и прячет их в выдвижной ящик стола. – Но на осмотре все же настаиваю. Раз вы теперь ведете половую жизнь, то лучше провериться. Разумеется, результаты анализов останутся между нами. – Хорошо. Только можете никуда мне их не присылать? Я сама заберу из клиники, когда у меня появится такая возможность. И лучше оформиться под какой-нибудь другой фамилией. – Как скажете, Диора Рустамовна, – кивает врач. – А теперь проходите, пожалуйста, в смотровую. Глава 40. Ранель Восемь лет назад. – Какого черта?! Вы не можете ее уволить! – рычу я, с ненавистью глядя на мужика в отвратительном цветастом галстуке. Он сидит за массивным деревянным столом и с видом бывалого бюрократа перекладывает с места на место бумажки. – Напротив. Очень даже могу, – невозмутимо отвечает он. – Ваша мать пьет на работе. На нее жалобы одна за другой поступают. До судороги в челюсти стискиваю зубы. Как же достало. История повторяется раз за разом. И одному дьяволу известно, как положить конец этому беспределу. – Послушайте, – делаю над собой усилие и меняю тон голоса с требовательного на просящий. – Да, у моей матери есть недостатки. Но у кого их нет? Работу-то она выполняет исправно. – Молодой человек, она вчера уснула прямо в торговом зале! – он возмущенно вскидывает брови. – Вы представляете, какой это урон для нашей деловой репутации? Морщусь и шумно выпускаю воздух через нос. Меня колотит изнутри, словно набитую песком боксерскую грушу. От ярости, от бессилия, от неимоверной моральной усталости. Если мать потеряет и эту работу, то новая ей явно не светит. А безработица – это тотальный крах. И не только из-за денег. Ведь трудовая деятельность – это единственное, что хоть как-то дисциплинирует родительницу и отвлекает ее от бутылки. Хотя финансовый вопрос, разумеется, тоже немаловажен. Я несовершеннолетний, и на подработках мне платят сущие копейки. Понятия не имею, как мы будем на них жить. Есть вариант бросить школу, но я откладываю его на самый-самый крайний случай. Потому что с неоконченным средним мне вряд ли светит подняться выше дворника или грузчика. – Я вас понимаю, – выдаю со вздохом. – Но и вы меня поймите: если вы ее уволите, мы тупо с голоду подохнем. Я бы и сам рад у вас работать, но вы ж не возьмете. Да и с учебой совмещать не получится. Мужик мнется. Видно, что моя история если и не задела его за душу, то, по крайней мере, пошатнула безразличие. – Ты школьник еще? – помолчав, спрашивает он. – Шестнадцать хоть есть? Я знаю, что выгляжу чуть старше своего возраста, поэтому уверенно лгу: – Есть. – Я тебе предложить ничего не могу, но вот в цирке поющих фонтанов есть место аниматора, – неожиданно говорит мужик. – Они молодежь набирают. Школьников в том числе. График у них удобный, да и платят, насколько я слышал, неплохо. Ты пацан смазливый. Попробуй – вдруг возьмут. Цирк? А вот это и впрямь внезапно. Но звучит интересно. Да и не в том я положении, чтобы носом воротить. – Я согласен, – выпаливаю я. – Куда надо идти? – Они находятся вот по этому адресу, – он что-то царапает на бумажке. – Приходи сегодня вечером, часам к шести. Скажи, что от Афанасьева. И стишок какой-нибудь выучи. Продекламируешь там. С выражением. Забираю у него бумажку и, бегло пробежавшись глазами по написанному, засовываю ее в карман джинсов. – Спасибо. А с мамой вообще никаких шансов? – уточняю напоследок. – Никаких, – тот разводит руками. – Извини, дружок, но благотворительностью мы не занимаемся. Киваю и с тяжелым сердцем выхожу в коридор. Мать ждет меня на скамейке у выхода. Бледная. Поникшая. С покрасневшими глазами. – Ну как дела, сынок? – заметив меня, она поднимается на ноги. – Что Павел Алексеич сказал? Поджимаю губы и медленно веду головой из стороны в сторону. Мать понимает меня без слов. Съеживается пуще прежнего. Стыдливо отводит взгляд. Вне всяких сомнений, она чувствует свою вину, но от этого ни черта не легче. Ни мне, ни ей. – Ладно, пойдем, – вздохнув, обнимаю родительницу за плечи и веду к выходу. – У меня вечером кое-какие дела нарисовались. Возможно, на нормальную работу получится устроиться. – На какую еще работу? – он взволнованно смотрит на меня снизу вверх. – В цирк. – В цирк? – тонкие брови изумленно ползу вверх. – А ты справишься? Глупый вопрос. Как будто у меня есть варианты. – Раз надо, значит, справлюсь. Оставив мать дома, заправляю кишки в ближайшей шаурмечной и еду по указанному адресу. Дорога занимает минут сорок, и, оказавшись на месте, я вижу большое серое здание, построенное еще при Союзе. На фасаде натянут огромный синий баннер, надпись на котором гласит, что это и есть цирк. Захожу внутрь и несколько минут плутаю по коридорам, выкрашенным голубой краской. Потом мне навстречу попадается охранник и, разузнав, что я здесь делаю, направляет меня в нужное помещение. Там, по его словам, как раз проходит репетиция. Толкаю массивную деревянную дверь и оказываюсь в гигантском зрительном зале. На сцене, шумно переговариваясь, ходят какие-то люди. А в первых рядах сидят несколько лениво курящих мужчин. – Здравствуйте! Я по поводу работы аниматором, – приблизившись, привлекаю их внимание. – От Афанасьева.