– Куда мы едем? – я вдруг осознаю, что машина движется по какому-то новому, совершенно непривычному маршруту. – В отель, – отвечает Измайлов. – На квартиру сегодня лучше не соваться. – Из-за отца? – догадываюсь я. – Именно. Выдыхаю. Мне нравится, что Ранель всерьез воспринимает угрозу, исходящую от моего папы. Он у меня человек с деньгами, со связями. И одному Аллаху известно, где на самом деле проходят границы его власти. Машину паркуем на противоположной стороне дороги и, пока добегаем до дверей отеля, до нитки промокаем под мощным неугомонным ливнем. Вода заливается за шиворот и прохладными струями течет вдоль позвоночника. А еще копится в волосах, редкими тяжелыми каплями срываясь с их кончиков. К счастью, заселяют нас быстро и без лишних формальностей. Паспорт, оплата – и вот мы уже счастливые обладатели электронного ключа от номера на шестом этаже. Заходим в лифт и, сохраняя напряженное молчание, становимся друг напротив друга. Ранель не касается меня и не форсирует нашу близость. Хотя раньше он сразу набрасывался с поцелуями, едва мы оказывались наедине. А сейчас стоит, привалившись спиной к стене, и просто смотрит. Пристально так, изучающе… С каким-то странным болезненным вниманием. – Ты сегодня другой, – произношу я, вглядываясь в его загадочное лицо. Ему идет эта куртка. И влажная прядь, спадающая на лоб, тоже чертовски идет. Красив как бог, опасен как дьявол. И как меня угораздило в такого влюбиться? Я явно не из тех, кто ищет легкие пути… – Разве? – насмешливо вздергивает бровь. – По-моему, такой же. – Все время молчишь. И взгляд пристальный… Будто душу из меня вынуть хочешь. – В этом нет нужды, – от его неожиданной улыбки веет тьмой. – Твоя душа и так у меня, Шахерезада. Эта двусмысленная реплика вводит в замешательство, но среагировать я не успеваю. Двери лифта разъезжаются, и Ранель первым выходит в коридор. Приближается к нужному номеру и, приложив к замку карточку, шагает внутрь. – Ну как тебе? – положив на диван мою сумку с вещами, он оглядывается. – Хорошо, – отвечаю, озираясь по сторонам. – Мне все нравится. Номер у нас небольшой, однокомнатный, но при этом чистый и стильный. Панорамное окно с видом парк, приятный запах жасмина, витающий в воздухе, и огромная застеленная белоснежным постельным бельем кровать. Большего нам в принципе и не нужно. – Тогда раздевайся. Это звучит совсем не как просьба. Скорее, как приказ. Поэтому я, слегка растерявшись, кидаю на демона вопросительный взгляд. Мол, что это все значит? Прежде он никогда не говорил ничего подобного. Всегда раздевал сам… – Ты мокрая, – поясняет Измайлов. – Тебе надо обсохнуть. Это логично, поэтому я послушно обхватываю пальцами собачку молнии на кофте и медленно тяну ее вниз. Не знаю, почему, но пристальное внимание демона, скользящее по коже, смущает. Я жутко робею, хотя сама не понимаю причин своего стеснения. Ранель десятки раз видел меня без одежды, но сейчас все ощущается как-то иначе. Острее. Томительнее. На оголенном нерве. Может, дело в том, что он держится на расстоянии и не подходит, а может, во взгляде, который блуждает по моему телу, словно прицел снайперской винтовки. Скидываю толстовку и штаны и, оставшись в одном белье, обнимаю себя руками. Без понятия, как быть дальше: приблизиться к нему первой не решаюсь, а прятаться в ванной в столь эмоционально заряженный момент равносильно трусости. Демон выдерживает многозначительную паузу, а затем наконец трогается с места. Подходит почти вплотную, но не касается. Нюхает. Проводит носом по волосами и тихо выдыхает мне на ухо: – Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. – А видел ты многих, не так ли? Почему-то меня не покидает ощущение, что в данном контексте глагол «видеть» означает не только «зрительный» контакт. – Честно? – его рука опускается мне на поясницу, запуская по телу мириады мурашек. – Ни одного лица не помню. А твое все время перед глазами стоит. – Ну так это же хорошо, правда? – силюсь улыбнуться. – Нет, Ди. Это пиздец как плохо. Я хочу спросить «почему?», но не успеваю и рта раскрыть. Стремительный разворот, бесцеремонный толчок – и я лечу на кровать, уткнувшись носом в одеяло. Хочу приподняться, но демон фиксирует запястья у меня за спиной. Это похоже на какою-то сексуальную игру, поэтому я не особо сопротивляюсь. Замираю. И, не имея возможности видеть происходящее, всем существом погружаюсь в осязание. Глухо матерясь, Ранель рывком сдергивает мои трусы. Слуха касается звон пряжки ремня, а следом на меня обрушивается тяжесть мужского тела. Размашистое движение бедрами – и демон до предела наполняет меня собой. Без предупреждения. Без прелюдии. Без поцелуев. Практически по сухому. Ахаю и вонзаюсь зубами в одеяло. Не столько от боли, сколько от неожиданности. Измайлов никогда не был со мной груб, а сейчас лавирует на грани. Наверное, это еще жестокость, но, определенно, жесткость. Я к такому сексу совершенно не привыкла… Впечатление, будто демон злится. Будто наказывает меня за что-то. Только я понятия не имею, за что… Чем я перед ним провинилась? Находясь во мне, Ранель не думает ни о моих желаниях, ни о моем удовольствии. Вколачивается быстро, напористо, жадно. Раз за разом. Толчок за толчком. Эгоистично забирает свой кайф, но ничего не отдает взамен. Так не занимаются любовью, так – имеют. Финальный рывок, и горячая сперма изливается мне на ягодицы. Ранель тихо стонет, а я прислушиваюсь к своему телу. Впервые в жизни я не кончила во время секса. Впервые не ощутила привычного тепла… Измайлов бегло вытирает меня краем покрывала, а затем молча уходит в душ. Забираюсь под одеяло и, положив голову на подушку, долго слушаю мерный шум льющейся воды. А затем, так и не дождавшись его возвращения, как-то незаметно для себя проваливаюсь в тревожный, вязкий сон… Глава 45. Ранель Куда ведут эти дороги, мама? Куда ведут эти тернистые пути меня? К богу или наподобие? И сколько я их в жизни уже поменял? «Перекрестки» Мот Пять лет назад. Мать не встает с постели уже вторую неделю. Почти не ест и не пьет. А если какое-то минимальное количество жидкой еды и попадает ей в желудок, то ее тут же рвет. Даже не просто рвет, а прямо выворачивает наизнанку. Цирроз печени на поздней стадии. Жуткое зрелище. Теперь мы живем в красивой уютной квартире, но внешнее благополучие уже ни хрена не радует. Потому что внутреннего благополучия нет и в помине. В сердце – сплошная чернуха, уныние и грязь. Я прогнил насквозь, и из хорошего во мне осталась только безусловная любовь к матери. А в остальном – я гребаное исчадие ада. Вместо души – холодный расчет, вместо совести – цинизм, вместо принципов – прибыльный конформизм. Раньше, когда я был помладше и понаивнее, меня интересовала нравственная сторона жизни. Сейчас – уже похуй. Нравственность – понятие неосязаемое и неизмеримое, а вот возможность обеспечить себя и близких – вполне. Конечно, порой бывает погано. Настолько, что от одного взгляда в зеркало тошнит и по утрам просыпаться не хочется. Но, несмотря на это, я улыбаюсь. Каждой долбаный день. Ведь, как говорил Клим, жизнь – это божья шутка. А я натурально соткан из черного юмора. Все восемнадцать лет судьба жестоко смеялась надо мной. Так почему бы мне наконец не ответить ей тем же? Сиделка говорит, что матери осталось недолго. Пару дней. Максимум – неделя. В общем-то уже смирился с тем, что останусь один, но время от времени все равно ломает. Тоска – зверь беспощадный. Острыми когтями вырывает кровавые ошметки прямо из сердца. Сегодня сиделка отпросилась пораньше, поэтому с обеда я сам присматриваю за мамой. Ну то есть как присматриваю? Просто сижу рядом и вглядываюсь в ее изможденное, высушенное болезнью лицо. Если она открывает глаза и смотрит на меня, я улыбаюсь и говорю какую-нибудь банальщину вроде того, что все будет хорошо. Если просит попить, помогаю смочить водой губы. Хотя в последние дни она практически ни о чем уже не просит. Просто лежит. – Сынок? – внезапно родительница распахивает веки направляет на меня вполне осознанный взгляд. Будто внезапно из оцепенения вышла. – Да, мам. Я тут, – подрываюсь со стула и падаю на колени рядом с ее кроватью. – Мне приснилось, что ты сдал пробные ЕГЭ на одни пятерки, – растерянно шаря по мне глазами, произносит она. – Даже математику с физикой, представляешь? – Тебе не приснилось, – стискиваю ее худую ладонь. – Я правда хорошо сдал. Я рассказывал ей об этом на днях, но она тогда была в полузабытье. Потому, вероятно, и решила, что это сон. – Ты такой молодец, Ранель, – хрипит еле слышно. – Я очень тобой горжусь… К горлу подкатывает предательский ком. Сглатываю. Морщусь. – А как же работа в автосервисе? Не сильно отвлекает от учебы? – тревожится она. Ни в каком автосервисе я, разумеется, не тружусь. Хрен бы я там заработал столько, сколько зарабатываю сейчас. СТО – это просто легенда, призванная скрыть истинное положение дел. Я, может, и бессовестный, но признаться матери в том, что угоняю буржуйские тачки, духу все равно не хватает.