– Нет, мам. Я справляюсь. – Я так рада, что ты у меня есть, – ни с того ни с сего произносит она. – Все-таки дети – это великое счастье… Чувствую неловкость. Не понимаю, с какого перепуга ее потянуло на столь откровенную сентиментальщину. Но перебивать не решаюсь. Молча впитываю поток ее слегка заторможенных излияний: – Знаешь, Ранель, а у тебя ведь мог бы быть братик… Или сестренка… – Ты сейчас имеешь в виду свою беременность от Рустама Каримова? – во мне закипает тихая злоба. Прежде мы с мамой никогда не обсуждали эту тему. Но мрачная тень той неприглядной истории висела над нами всю жизнь. – Да… Я очень хотела этого ребенка. Был бы у меня еще один смысл, были бы силы жить… А теперь я детоубийца, Ранель. Тяготит меня эта ноша, отравляет… Моя мать – неисправимый романтик. Рациональная часть жизни так и осталось для нее непостижимой, зато мир грез и бесплотных мечтаний всецело принадлежит ей. Как она собиралась содержать этого гипотетического ребенка, если мы с ней вдвоем-то еле выжили? Это логичный вопрос, который я, как всегда, не задаю. – Они заставили меня сделать аборт, – сипит мама. – Буквально заставили… Сказали, если я сохраню ребенка, то больше никогда тебя не увижу… Пиздец. Я знал, что Каримовы – нелюди, но о том, что они так грязно угрожали маме, даже не догадывался. Возможно, их слова были просто блефом, на который моя доверчивая родительница ожидаемо повелась, но от этого ни хрена не легче. – Поначалу я хотела схитрить… Сделала вид, что покончила с ребенком, а сама копила деньги, чтобы уйти… Но ложь вскрылась. Они узнали. В больнице меня уже не принимали, потому что срок был большой. И тогда они отправили меня к какой-то бабке… Мама замолкает. У нее не хватает сил закончить мысль, хотя отвратительная суть сказанного в общем-то и так ясна. По ее виску стекает одинокая прозрачная слеза и теряется где-то в рано поседевших волосах. Мои же глаза, напротив, сухи. Но где-то внутри, под левым ребром, мучительно ноет. Родительница всегда была беззубой. Слишком блаженной, слишком безотказной и слабой для этого кровожадного мира. И треклятое прерывание беременности окончательно его доконало. Именно с того момента жизнь матери пошла по наклонной. Именно из-за ублюдка Каримова она окончательно потеряла себя. Аборт, губительное пристрастие к выпивке и как итог – смертельная болезнь в неполные сорок. Вот так Рустам Каримов убил мою мать. Медленно. Жестоко. Безнаказанно. – Успокойся, мама. Все будет хорошо, – снова повторяю заюзанную до дыр ложь. – Тебе переживать вредно. – Прости меня, сыночек, – с хриплым отчаянием в голосе шепчет она. – За все прости… Не повезло тебе со мной. А вот мне с тобой – очень. До скрежета зубов стискиваю челюсти и отворачиваюсь в сторону. Больно, сука. До головокружения больно. До умопомрачения. До бешеных искр из глаз. Но жизнь – это гребаная шутка, верно? Поэтому я натягиваю привычную улыбку, ласково провожу ладонью по маминой голове и спокойно произношу: – Отдыхай, мам. Спи. Я тебя очень люблю. Глава 46. Диора Человек хорош и прекрасен, пока его не разбили, не обманули и не растоптали. А.П. Чехов Утро наступает внезапно. Обрушивается, подобно камнепаду. Тяжелой плеткой проходится по нервам, заставляя вздрогнуть. Распахиваю глаза и, повернув голову, давлюсь горьким осознанием: белоснежная постель пуста. Демон вообще здесь ночевал? Рывком сажусь на кровати и чувствую приступ облегчения вперемешку с непониманием. Оказывается, Ранель здесь. Никуда не ушел. Полностью одет и сидит в кресле напротив, с отрешенным видом глядя в окно. – Доброе утро, – хриплю я, прикрывая наготу одеялом. Он ничего не отвечает. Продолжает гипнотизировать холодную утреннюю синь. – Ранель, что с тобой происходит? – снова подаю голос. – Почему ты опять молчишь? Демон медленно поворачивает ко мне лицо, и, когда наши взгляды наконец пересекаются, мне хочется шарахнуться назад и вскрикнуть от ужаса. Потому что перемены, произошедшие в нем за ночь, разительны. Я не знаю, как это объяснить, но на меня накатывает острое пронзительное чувство, что Ранель – вроде как и не Ранель больше… По крайней мере, совсем не тот, которого я знаю. Внешний облик, прическа, одежда – все прежнее. Но, несмотря на это, я не могу отделаться от ощущения, что человек, сидящий в кресле, мне незнаком. На моего демона будто надели чужую искажающую маску. Хотя… Может, не надели, а наоборот, сняли?.. – Любовь – забавная штука, правда? И голос у него теперь тоже иной. Какой-то безжизненный, холодный, безучастный. – В смысле? – дурное предчувствие натягивает позвоночник тетивой. – Когда любишь, за спиной вырастают крылья, – вкрадчиво произносит он. – Но если любовь умирает, крылья обламываются и на их месте остаются безобразные шрамы… По коже бежит ледяной холодок. От его слов, интонаций… От того, как он смотрит на меня. – Мне кажется, или ты хочешь обломать мне крылья? – я задираю подбородок чуть выше и направляю на него прямой испытующий взор. Внезапно демон подается вперед и, опершись локтями в колени, щурит глаза: – Неужели ты совсем меня не помнишь? Теряюсь. Я ожидала чего угодно, но только не такого оторванного от темы вопроса. – В каком смысле «не помню»? – хмурюсь я. – Двенадцать лет назад. Ключинка. Ваш роскошный особняк. И костлявый пацан в роли прислуги. Первые несколько секунд я изумленно таращусь на Ранеля, абсолютно не понимая, о чем речь. Что он вообще несет?.. Но затем память начинает медленно и неповоротливо шевелиться. Да, действительно, когда я была маленькой, мы с родителями жили в месте, именуемом Ключинкой. И, кажется, там был мальчишка… Примерно мой ровесник. Он собирал малину, чистил бассейн и… О МОЙ БОГ!!! – Ты и есть тот мальчик?! – едва помня себя от шока, восклицаю я. – Сын одной из горничных?! – Браво, Шахерезада, – на губах Ранеля цветет мрачная улыбка. – А у тебя не так уж паршиво с памятью. Меня обдает волной парализующего страха. Легкие скукоживаются, а голову застилает звоном бьющегося стекла. Именно с таким звуком обычно разлетаются вдребезги несбывшиеся человеческие надежды. – Я… Я не понимаю… – скомкав на груди одеяло, испуганно вжимаюсь в спинку кровати. – Зачем?.. Почему?.. Я настолько обескуражена, что никак не могу внятно сформулировать вопрос. Я сейчас вообще ничего не могу сформулировать… В голове бардак и сумятица. Мысли мечутся, как птицы в силках. – Да все в общем-то просто, – пугающе спокойно отзывается демон. – Ты красивая. А я мстительный сукин сын. Мстительный?.. Так что же получается? Это все было… Местью?! Но кому? За что? – Ранель, пожалуйста… Прекрати говорить загадками, – дрожащим голосом прошу я. – Ты меня пугаешь… – Твой отец обрюхатил мою маму, а потом отправил на подпольный аборт, – огорошивает Измайлов. – Ну а после вышвырнул ее, как мусор. Не только из своего дома, но и из города. Мужской поступок, не так ли? – завершает со злой иронией. Я не издаю ни звука. Просто не знаю, что сказать. Услышанное никак не укладывается у меня в голове. Это какой-то сюр… Какая-то больная извращенная реальность, которая просто не может быть правдивой… – Мой отец… Он… Он бы никогда… – Он ебаный урод, Диора, – жестко припечатывает Ранель. – Один из тех, кто прячется от ответственности за спинами поверивших ему женщин. Не думаю, что моя мать стала первой дурой на его пути. И последней она тоже вряд ли была. Злые обвинения обжигают кожу. Словно кипяток, который выплеснули прямо в лицо. Я до сих пор не верю, что это все правда… Но с другой стороны – какой смысл Измайлову врать? – Ну и что дальше? – затравленно сиплю я. – Зачем ты мне это говоришь?