– У твоего отца мало слабых мест, – демон откидывается на спинку кресла и с таинственным видом переплетает пальцы в замок. – Но все же они есть. Внутри меня что-то надламывается. Что-то тонкое, трепещущее, но жизненно важное… – И одно из них я, верно? – одними губами договариваю за него. – Именно так, Шахерезада. Мое сердце сжимается от жесточайшего разочарования, а потом ухает вниз. Прямо к его ногам. Разбивается на сотни жалких ошметков, которые он, вероятно, растопчет без какого-либо сожаления… – То есть ты все это время лгал? – из меня вылетает горький тоскливый всхлип. – Ты лгал мне, Ранель?! Про себя? Про любовь свою? Про «навсегда вместе»?! Он молчит. Пристально смотрит мне в глаза и улыбается. Совершенно чужой холодной улыбкой, от которой по спине ползут мурашки. – Я ведь верила тебе! – в отчаянии скребу ногтями простынь. – Я ради тебя всем пожертвовала! Семьей, репутацией, будущим! – И это стало твоей ошибкой. Его слова бензопилой пропиливают мне грудь и превращают внутренности в кровавый гуляш. Больно везде: меж ребрами, в горле, в висках, в животе. Дышать невозможно, контролировать эмоции – тем более. Я – пульсирующий сгусток страданий. Меня рвет в клочья, ядерными разрядами изнутри молотит. Кажется, еще чуть-чуть – и я взлечу на воздух. А потом, взорвавшись, осыплюсь в безжизненный серый прах… – Господи, какой же ты подонок!!! – я рывком вскакиваю с постели. Не знаю, что хочу сделать: то ли его удавить, то ли самой удавиться. – Называешь моего отца уродом, но сам-то чем лучше?! Я застываю в метре от Ранеля, прижимая обе руки к груди. Так, словно хочу остановить кровь, льющуюся из сердца. Я осознаю, что физически цела, но ощущение – будто умираю. Будто у меня дыра в груди. Огромная такая. Черная. И сквозь эту дыру утекает все хорошее, что когда-либо нас связывало… – А я и не лучше, – Измайлов окатывает меня насмешливым взглядом и невозмутимо поднимается на ноги. – Как говорится в Библии, перелом за перелом, око за око, зуб за зуб. В Библии? И это все, что он вынес из этой наполненной состраданием, милосердием и человеколюбием книги? Неужели ему запомнились только строки про месть? Я хочу вцепиться в Ранеля ногтями. Расцарапать красивое и лживое лицо. До крови. До мяса. До незаживающих следов на коже. Но вместе этого я просто стою и так же, как несколько месяцев назад, тону в изумрудно-зеленом омуте его глаз. Растворяюсь, плавлюсь… А в голове колокольным набатом стучит: «Он не мог так поступить! Просто не мог…» Демон подхватывает со стола свой телефон и направляется на выход. Смотрю ему вслед, а саму знобит от безысходности. У меня больше нет ни дома, ни семьи, ни тыла… Мне некуда вернуться. Нечего ждать. Некого просить о помощи. – Ты не можешь уйти! – задыхаясь от слез, бросаю ему в спину. – У меня, кроме тебя, ничего не осталось! – Нельзя потерять то, что никогда не было твоим, – не оборачиваясь, бросает он. Все тело в ранах. Решетом. А эта фраза – контрольный в голову. За что он так со мной? За что?! Хлопок двери прощальной унизительной пощечиной оседает на коже. Глухой звук рухнувшего на пол тела сотрясает воздух. Пронзительный крик, полный безумной боли, улетает в вечность. Мир гаснет. Вселенная рушится. А дальше – тишина… Глава 47. Ранель Я сегодня без сердца – я убит или раненый? "Я тебя не любил..." – так себя я обманывал. Лариса Бондарь Говорят, что жизнь циклична. Черные полосы сменяются белыми, тяжелые времена – легкими, и даже экономические спады неизбежно чередуются с подъемами. Возможно, в глобальном смысле это действительно работает, но лично у меня такое ощущение, что мою белую полосу в жизни кто-то снюхал. Вокруг – один мрак. И пресловутого света в конце тоннеля тоже ни хрена не видно. Шумно опускаю на стойку пустой бокал и мрачно бросаю бармену: – Повтори. Димас без лишних слов наполняет для меня еще один рокс и прокатывает его по дереву. Осушаю залпом. В глотке – обжигающая солодовая горечь, в голове – хмель, но на душе по-прежнему погано. Тоска почему-то не заливается алкоголем, и меня это адски злит. Блядь. Ну какого черта? – Еще, – угрюмо кошусь на Димаса. Пока он возится, запускаю пальцы в волосы. С силой сдавливаю виски и жмурюсь. Да что со мной творится-то, а? Почему чувствую себя так, словно по мне асфальтоукладчик проехался? Аж дышать больно… По логике, все должно быть иначе. Я должен испытывать если не восторг, то хотя бы удовлетворение. Злорадное. Гнилое. Мрачное. Ведь замысел пускай и в извращенной форме, но все же удался! Ублюдок Каримов наказан, а моя мать отмщена. Совсем скоро Диора расскажет предкам о случившемся. Покается, повинится и вернется домой. Рассерженный отец станет выяснять, кто подмочил репутацию его любимой дочурки, а затем, когда на поверхность всплывет мое имя, этот урод с головой окунется в собственное дерьмо. Каримов обязательно вспомнит, кто я такой. И маму мою тоже вспомнит. О том, что случится потом, я стараюсь не думать. Последствия, конечно, будут, но вот какие именно – вопрос. Убьют? Возможно, но маловероятно. В конце концов, на дворе уже не девяностые. Отпиздят? Скорее всего. Но к этому я готов. Шантажировать меня вряд ли получится. Запугивать нечем. Терять мне некого. Как видите, у одиночек есть одно неочевидное преимущество – им очень трудно отомстить. – Держи, Ран, – Димас подгоняет очередную порцию вискаря. – Ты сегодня хмурый какой-то. Проблемы? – С девушкой расстался, – отзываюсь прежде, чем успеваю подумать. А потом мысленно осекаюсь: с девушкой? Черт… Я ведь реально так ее называл. Не только вслух, но и про себя. Дебил. Перегнул. Передержал. Переборщил. Оттого, видать, и ломает, как сопляка в пубертат… Если честно, я не планировал так глубоко вязнуть в Диоре. Изначально хотел просто ее трахнуть и свалить в закат, но что-то пошло не так. Не получилось соскочить сразу. Вовлекся. Втянулся. Решил еще немного покайфовать. Потом план усложнился: надумал снять порнушку с нашим участием и обнародовать ее в Сети. Показать папаше Каримову, как громко стонет его обожаемая дочь, насаживаясь на мой плебейский член. Видос я в итоге снял, а вот выложить – рука не поднялась. Так и хранится до сих пор в телефоне. Время шло, дни превращались в недели, а я тупо бездействовал. Привязывался сам и Диору к себе привязывал. Подсаживался на ее восторженную детскую любовь, как на иглу, и упивался ощущением собственной псевдозначимости. Философские разговоры, жаркие поцелуи, по-киношному возвышенный секс – мы с Диорой растворялись друг в друге, как звезды в рассветном небе, начисто наплевав на тот факт, что у нас, как у пары, нет будущего. Что мы невозможны, как деление на ноль. И что наш роман – не более, чем мимолетная яркая вспышка на монотонно-сером полотне наших судеб. Впервые в жизни у меня с женщиной было взаимно. Но неосуществимо, сука. Абсолютно неосуществимо. В тот период я пребывал на эмоциональном пике, но в глубине душе неумолимо назревала буря. Чем дольше я тянул, тем больше собственное возмездие напоминало дешевый бессмысленный фарс. Я злился, обвинял себя в слабости, вновь и вновь прокручивал в голове доводы. Пробовал переключиться на других, но не помогало. Даже наоборот – после Диоры все бабы казались пустыми и какими-то пресными… Общался с ними без аппетита. Просто для того, чтобы не слишком зацикливаться на ней. Я чувствовал, что теряю себя. Теряю рассудок и точку опоры. Что меня накрывает волной тупых иррациональных чувств и с каждым днем моя главная цель становится все более призрачной и далекой...