Взявшись за руки, мы произнесли короткую молитву. – Все будет в порядке, Джефф, – заверил я его. Он не выглядел таким уверенным. – Это просто формальность, – добавил я, – через это тоже придется пройти. Джефф тихо кивнул, такой же покорный, как всегда. Я улыбнулся. – Ты хорошо выглядишь, Джефф, – сказал я. Это было правдой. Он был одет в чистый костюм и аккуратную рубашку, но галстук еще не надел. – Тебе следует завязать галстук сейчас, – сказал я ему. – Сейчас нас вызовут в зал суда. Джефф беспомощно посмотрел на меня. – Давай, – сказал я, – завязывай галстук. Джефф не пошевелился. – Я не могу, – сказал он. – Почему бы и нет? Он пожал плечами. – Я не помню как, – сказал он. Я подошел к нему, обернул галстук вокруг его шеи, завязал его узлом и аккуратно подтянул к горлу. – Вот так, – сказал я. – Теперь выглядит хорошо. Джефф слегка улыбнулся. – Спасибо, пап, – сказал он. Через несколько мгновений его ввели в зал суда. Слушание длилось чуть больше часа. Мозентеры были там в качестве адвокатов Джеффа, а Ларри Вуйемин выступил в качестве местного адвоката от имени Джеффа. В целом разбирательство было проведено с большим достоинством. Не было ни легальной пиротехники, ни ажиотажа в прессе. В конце концов Джефф был приговорен к пожизненному заключению без возможности условно-досрочного освобождения[18]. Как только слушание закончилось, Джеффа быстро отвели обратно в комнату ожидания, где нам дали пять минут, чтобы попрощаться. На нем все еще был галстук, который я ему завязал. * * * Несколько недель спустя, 9 июня 1992 года, я заверил Джеффа, что скоро смогу забрать те его личные вещи, которые полиция изъяла из квартиры в Милуоки. Затем, как и следовало ожидать, в своем письме я пустился в ошеломляющее обсуждение своей работы. «Я только что закончил анализ некоторых эпоксидных составов в лаборатории, – написал я. – Ты, вероятно, иногда пользовался эпоксидным цементом или слышал о нем. Эти образцы содержат эпоксидную группу «C-O-C», и исследователи, которые предоставили мне эти образцы, хотят знать процентное содержание этой группы в образцах». Теперь, когда я смотрю на эти отрывки из моей переписки с Джеффом, я вижу в них идеальный образчик той части моего отцовства, которая всегда оставалась непримиримо уклончивой и непредвзятой. В своей концентрации на тривиальных мелочах жизни, в отсутствии глубокого смысла, в том, как она подменяет смысл деталями, а чувства – информацией, эта переписка демонстрирует мою неизменную склонность избегать тревожащей сути как самого меня, так и моего сына, а также нити, которая, несомненно, связывала нас. В другом письме, написанном 2 июля, те же характеристики столь же очевидны. В этом случае мое уклонение от правды принимает форму неуместного прогноза погоды: «Я сижу в своем офисе. На улице жарко и влажно. Трава здесь становится коричневой из-за засухи. Рядом с моим столом есть маленький вентилятор, дующий в мою сторону». И так далее, и так далее, и так далее. Полная пустота таких строк, их бессмысленные детали делают смысл моих отношений с сыном предельно ясным для меня. Я помню, как много лет назад, после того как мы обнаружили Джеффа в одиночестве в доме на Бат-роуд, я фактически передал его заботам Шари. И в то время как я отчаянно искал своего другого сына, Дейва, делая звонок за звонком, Джефф был совсем рядом, в пределах физической досягаемости, но гораздо более потерянный, чем Дейв, гораздо более обделенный, и в самом глубоком смысле, как я понял, гораздо больше похожий на меня, чем я мог себе тогда представить. * * * Ближе к середине августа мы с Шари навестили Джеффа в «Колумбии». К тому времени он уже несколько месяцев принимал прозак, и его настроение значительно улучшилось. Хотя он еще не попал в общую зону, он уже не был полностью изолирован. В беседе он казался гораздо более оживленным, гораздо более увлеченным. Он говорил о возможности устроиться на работу в тюрьме. Он упомянул несколько потенциальных рабочих мест и, казалось, больше всего заинтересовался теми, которые были связаны с тюремной типографией. Анонимный благотворитель перевел сто тридцать долларов на его тюремный счет, на эти деньги он заказал тринадцать книг, все по поводу спора о сотворении мира и эволюции. Его поражало, что научная теория, которая была неоспоримым научным фактом на протяжении всех лет его обучения, может основываться на сомнительных предположениях. Казалось, его восхищало, что столь единодушно принятая идея может быть подвергнута сомнению, что ничто в действительности не стоит на твердой почве. Мы с Шари навестили его утром. А потом отправились на ярмарку штата Висконсин, которая проводилась в Вест-Эллисе. Стоял яркий солнечный день, и когда мы прогуливались по ярмарочной площади, внезапно почувствовали, что, возможно, в истории Джеффа может наконец-то появиться свет в конце туннеля. На вид он был в хорошей форме, как физически, так и морально. Мы могли хотя бы надеяться, что он научится приспосабливаться к тюремной жизни и извлечет из нее максимум пользы. Из-за этих мыслей нам казалось, что мы хоть и ненадолго, но сможем насладиться непринужденной атмосферой ярмарки. В какой-то момент мы остановились, чтобы перекусить. Я подошел к киоску и купил лимонад и две итальянские колбаски. На ярмарке были толпы народа, и нас обоих утешало, что мы можем раствориться в этом море лиц, таких же, как и все остальные, приятных, довольных, полностью анонимных. Но внезапно, когда мы направлялись к свободному столику, какая-то блондинка схватила Шари за руку. – Присядьте с нами, – сказала она. – Я знаю, кто вы. * * * В сентябре я получил официальный список всех вещей, которые были собраны из квартиры Джеффа. На шестидесяти девяти отдельных листах, озаглавленных «Полицейская опись», перечислялись остатки жизни моего сына. Там были видео, которые он смотрел. Среди них были и безобидные, такие как «Бегущий по лезвию бритвы» и «Звездные войны», были ужастики вроде «Восставшего из ада – 2» и «Изгоняющего дьявола – 3», что наводило на мрачные размышления, и наконец, просто порнография в декадентском стиле – «Твердые мужики – 2», «Жесткий рок» и «Тропическая жара». Там были издания, которые он читал, все порнографического содержания, за исключением четырех книг по уходу за рыбами. Была музыка, которую он слушал, «Мотли Крю» и «Истерия» «Деф Леппард». Были пищевые добавки для укрепления здоровья, неуместно сочетающиеся с совершенно нездоровыми чипсами. Были вещи, которые помогли его уничтожить: бутылки рома и банки пива, неразборчивая коллекция алкоголика. Там были химикаты, которые он использовал для уборки. Химикаты, которые он использовал для консервирования: формальдегид и ацетон. И, конечно, химикаты, которые он использовал для убийства: хлороформ, эфир и хальцион, а также для разрушения плоти недавно умерших, сойлекс, шесть коробок. Были даже химикаты, которые он использовал, заметая следы содеянного: сорбент запаха, тоже шесть коробок. Там были совершенно нейтральные вещи, внезапно приобретшие зловещий смысл: три вилки с черными ручками, два мясницких ножа, пара химически стойких перчаток, ручная пила с пятью съемными лезвиями и дрель диаметром три четверти дюйма. Были обычные вещи, внезапно превратившиеся в невыразимо извращенные: соус барбекю и кухонный молоток для мяса. Несколько вещей, которые он использовал, чтобы украсить свою жизнь: декоративная коряга, искусственные павлиньи перья и освещенный аквариум. Символы современного мира: компьютер и руководство по программированию, руководство по изучению DOS, сине-белая крышка коробки для ноутбука. А еще артефакты из Древнего мира: два пластиковых грифона и курильница для благовоний. Там были вещи, которые он использовал для поддержания жизни: коробка с кормом для рыб. И вещи, которые он использовал, чтобы забрать ее: пара никелированных наручников. Были, наконец, неизбежные остатки ужасного ущерба, который он нанес, и каждый предмет мрачно перечислялся в том же ужасном инвентаре: • 1 подушка белая с голубыми цветами и пятном крови; • 1 подушка с чехлом черная и подушка с пятном крови; • 1 простыня черного цвета с пятном крови; • 1 чехол для матраса белый с пятном крови; • 1 наволочка черная с пятном крови; • 1 матрас с синим цветочным рисунком с пятнами крови с обеих сторон. В субботу 28 ноября я отправился забирать те вещи, которые полиция изъяла из квартиры Джеффа после его ареста и которые никоим образом не были связаны с его преступлениями. Их было довольно много, поэтому я поехал на фургоне в Здание безопасности, примыкающее к полицейскому управлению Милуоки. Полицейский гараж находился в подвале, и поэтому я загнал фургон под здание, а затем задним ходом загнал его на склад, где вещи Джеффа хранились с июля прошлого года. В сопровождении трех детективов я вошел в большое бетонное складское помещение. Другие мужчины уже собирали вещи Джеффа в передней части комнаты. Пожитков было больше, чем я ожидал, и поэтому я долго наблюдал, как они вытаскивали самые крупные предметы: его телевизор, две черные лампы, различные столы и стулья – реквизит, используемый в жизни, прожитой на задворках. Никогда Джефф не казался более потерянным, чем в вещах, которыми он владел. * * *