Я думаю, в глазах родителей дети всегда видятся на расстоянии одного шага от искупления. Независимо от того, как глубоко они завязли в трясине, мы считаем, что им нужно только ухватиться за спасательный круг, и мы все равно сможем благополучно вытащить их на берег. В течение многих лет я был именно таким наивным отцом, который хватался за каждую соломинку, верил каждой лжи, протягивал руку раз за разом и, несмотря на все это, продолжал верить, что где-то в руинах разрушенной души моего сына таится надежда на спасение. Поскольку одна неудача следовала за другой и было очевидно, что Джефф увязает в своих неурядицах все глубже и глубже, я тем не менее продолжал оказывать ему всяческую духовную, интеллектуальную и финансовую поддержку, чтобы у него еще оставался шанс вступить на путь достойной жизни. Но когда я наблюдал, как Джефф разговаривает с судьей, я внезапно ощутил свою беспомощность. Впервые я больше не верил, что одних моих усилий и ресурсов достаточно, чтобы спасти моего сына. Я увидел юношу, в котором не хватало чего-то существенного, того элемента воли, который позволяет человеку самому распоряжаться своей жизнью и направлять ее в нужное русло. С того момента, когда я наблюдал, как Джеффа уводят отбывать год в исправительном заведении, я знал, что если он когда-нибудь и будет «исправлен», то только благодаря заступничеству какой-то иной силы, более могущественной, чем я. «Может быть, это Бог», – подумал я. Или это может быть государство. Возможно, это какая-то программа консультирования. Или это может быть просто другой человек, который, несмотря ни на что, мог бы научить его жить лучшей жизнью. Какой бы это ни была сила, она должна была исходить извне личности Джеффа, и это был бы не я. С тех пор я начал искать это внешнее решение. Я больше не верил, что мои собственные усилия помогут моему сыну. Я больше не верил, что смогу выдержать всю тяжесть его падения. Из-за этого я знал, что мы больше не сядем за стол, чтобы поговорить о его будущем, от нас больше не будет полезных и благонамеренных предложений об образовании или карьере, мы больше не будем притворяться, что он – просто своенравный юноша. Мой сын переступил черту. * * * Пока Джефф оставался в исправительном заведении, я пытался заручиться той помощью, в которой, по моему мнению, он нуждался. Я написал множество писем Джеральду Бойлу, адвокату Джеффа. Каждое письмо было более решительным, чем предыдущее, и по мере того, как проходили месяцы, а освобождение Джеффа приближалось, я все больше и больше преисполнялся решимости найти какую-нибудь независимую помощь для моего сына. Но в некоторых вещах я все еще был слеп. Я по-прежнему считал, что проблемы Джеффа в первую очередь связаны с его алкоголизмом. Я позволил себе поверить, что если бы с этой зависимостью можно было бы справиться, то и другие его поступки исправились бы сами собой. Я не хотел понимать того факта, что алкоголизм был не корнем всех бед Джеффа, а всего лишь первым симптомом. Пока я видел в нем просто жертву алкоголизма, я мог продолжать верить, что у него все еще может быть где-то будущее, жизнь, которая не походила бы на ту длинную нисходящую спираль, которой она была до сих пор. Я писал письмо за письмом адвокату Джеффа, где умолял поместить Джеффа в какую-нибудь хорошую программу лечения. Я был убежден, что если Джефф выйдет из тюрьмы, не избавившись от своего алкоголизма, то он продолжит совершать акты сексуального насилия и растлевать несовершеннолетних. На мой взгляд, именно зависимость моего сына от алкоголя ослабила его волю сопротивляться этим другим, еще более опасным и разрушительным импульсам. Потерявшись в этой иллюзии, я приложил все усилия, чтобы Джеффа поместили в эффективную программу лечения от алкоголизма. Не думаю, сказал я адвокату Джеффа, что ему следует разрешить досрочное освобождение из тюрьмы, учитывая тот факт, что он не проходил лечение от алкоголизма во время пребывания в тюрьме. Мистер Бойл ответил, что вопрос о лечении должен быть рассмотрен с сотрудником службы пробации Джеффа, а его долг, как адвоката Джеффа, – добиваться досрочного освобождения, если это то, чего хочет Джефф, а так оно и было. В последнем ответе мистер Бойл написал, что Джефф заверил его, что он «контролирует себя». По словам Бойла, Джефф «страстно желал вернуться в общество». Джефф сказал ему, что разработал план лечения от алкоголизма и «никогда, никогда больше не попадет в беду». В целом, по словам Бойла, он считает нынешнее отношение Джеффа «очень позитивным». Он признал, что я имел право сомневаться в способности Джеффа контролировать себя или даже следовать какой-либо программе лечения, в которой он не находился под пристальным наблюдением. «Очень может быть, что вы правы в конечном счете», – сказал он, но его работа заключалась в том, чтобы обеспечить Джеффу все, на что он имел право по закону, в данном случае рассмотрение судом вопроса о его досрочном освобождении. И на этой заключительной ноте Бойл заключил: «Я должен сказать вам спасибо и попрощаться». После этого мне ничего не оставалось, как обратиться непосредственно в суд. 1 марта 1990 года я написал судье Гарднеру письмо о своих опасениях за Джеффа и за тех, кому он может навредить, если его выпустят до того, как его алкоголизм будет эффективно вылечен. Я обратил внимание на тот факт, что Джефф в прошлом избегал терапевтического вмешательства и что даже то лечение, которое он уже проходил, шло под руководством терапевта, который не специализировался на лечении алкоголиков, и что никаких сообщений о его прогрессе или отсутствии прогресса не поступало ни в суд, ни в управление пробации и условно-досрочного освобождения. «У меня есть серьезные сомнения относительно исправления Джеффа, когда он выйдет на свободу. Я искренне надеюсь на вашу возможность каким-либо образом вмешаться для того, чтобы помочь моему сыну, которого я очень люблю и для которого хочу лучшей жизни». Я писал, что слышал о программе лечения, которая добилась больших успехов в реабилитации алкоголиков, и что помещение Джеффа в такую же строгую программу имело решающее значение для его будущего. «Я действительно чувствую, что это может быть наш последний шанс, – написал я в последней строке своего письма, – и что ключ к решению этой проблемы может быть у вас». * * * В конце февраля 1990 года я узнал, что Джеффа собираются досрочно освободить, поскольку он отсидел десять месяцев из своего двенадцатимесячного срока. Следующие несколько лет он будет находиться на испытательном сроке, но, за исключением случайных визитов к своему надзирателю, Джефф будет совершенно свободен. Джефф вышел на свободу в следующем месяце. Он вернулся в дом моей матери в Вест-Эллисе, но не было никаких сомнений в том, что он не может оставаться там бесконечно. Она становилась старой и все более слабой, так что Джеффу необходимо было найти собственное жилье. Он нашел его в Оксфордских апартаментах на 25-й Северной улице. Номер его квартиры был 213, и он был должным образом одобрен сотрудником службы пробации Джеффа. На выходные перед Днем благодарения 1990 года[15] мы с Шари навестили его в новом жилище. Мы нашли квартиру чрезвычайно аккуратной и упорядоченной. Меблирована она была скудно: владелец квартиры предоставил только бежевый диван и кресло. Кухня и гостиная были объединены, и Джефф с гордостью открыл дверцу холодильника, чтобы показать, насколько чисто внутри. Единственной странностью на кухне было то, что он купил отдельную морозилку. – Зачем она тебе? – спросил я. – Экономия, – ответил Джефф. – Когда будет распродажа, я смогу запастись продуктами. Во всяком случае, это показалось мне разумной идеей, и я продолжил осмотр. Короткий коридор вел в ванную и спальню, отделенную от гостиной раздвижной дверью, запертой на замок. – А это зачем? – спросил я. – Безопасность, – ответил Джефф. – Район не очень спокойный. Он провел меня в спальню. Там была пара черных торшеров, телевизор и компьютер. – Выглядит хорошо, Джефф, – сказал я. Он гордо улыбнулся. На обратном пути в гостиную Шари зашла в ванную и отдернула занавеску. Два черных полотенца аккуратно висели над безупречно чистой ванной. Месяц спустя, во время рождественских каникул, я навестил Джеффа во второй раз. На этот раз со мной в Вест-Эллис поехал Дейв, и я хотел показать ему квартиру брата. Джефф провел нас обоих по квартире, и выглядела она примерно так же, как на День благодарения. Единственной новинкой была навороченная электронная система безопасности. Над дверью была установлена камера и сигнализация, которая, по словам Джеффа, издает «оглушительный» звук, если кто-то ворвется в квартиру. – Да ты серьезно относишься к безопасности, – заметил я. Он замялся, подыскивая объяснение. – Ну, – сказал он наконец, – здесь происходит много грабежей, и я беспокоюсь, что вломятся и ко мне. * * * На День благодарения мы с Шари поехали в Вест-Эллис, чтобы провести выходные с моей матерью. Джефф должен был присоединиться к нам там, но очень опаздывал. Пока мы ждали, я достал видеокамеру и заснял на память короткий разговор с мамой. Затем она повела меня на экскурсию по дому, застенчиво улыбаясь, пока камера фиксировала ее на пленку. Она показала мне разные комнаты, затем повела меня вниз, в подвал. Пока она говорила, моя камера блуждала вдоль дальних стен подвала, мимо полок с хранящимися товарами и даже двери под лестницей, все так же плотно закрытой, как и несколько месяцев назад, когда я спустился в подвал, чтобы найти причину странных запахов, постоянно проникавших в дом. В тот день никаких запахов не было. Довольно давно уже не было никаких запахов. Они прекратились с Джеффом. Джефф приехал ближе к середине субботы. Он был очень аккуратно одет, его волосы были свежевымыты. На нем были большие очки и матерчатая куртка, которую он отказывался снимать, хотя в доме было очень тепло. – Ничего, я так посижу, – повторял он. – Я все равно скоро выйду покурить. Я взялся за камеру и начал снимать сына. Через объектив я увидел красивого молодого человека, который сутулился в большом мягком кресле всего в нескольких футах от меня. Он несколько раз улыбнулся и рассказал о своем новообретенном интересе к аквариумным рыбкам. Он вежливо отвечал на мои вопросы, а в какой-то момент даже сел на пол и поиграл с оранжевым полосатым котенком моей мамы. Казалось, он держит свою жизнь под контролем. Теперь, смотря это видео, я вижу гораздо больше, чем мог бы видеть раньше. В кресле Джефф сидит, закинув ногу за ногу. При каждом упоминании о его квартире его нога слегка дергается. При каждом упоминании о том, что я или кто-то еще из членов семьи может заглянуть к нему в гости, он дергается. При каждом упоминании о том, что он делает сейчас, о том, как продвигается его работа, о том, что он делает в свободное время, он дергается. Что-то в его отстраненном, полумертвом взгляде говорит: «Если бы ты только знал». * * * 22 июля 1991 года я несколько раз звонил Джеффу домой. Мама не смогла до него дозвониться, а он в тот день пропустил обещанный визит к ней домой. На следующее утро, 23 июля, я снова набрал его номер. Было около девяти утра. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем кто-то наконец снял трубку. На другом конце провода я услышал мужской голос, но это был не Джефф. – А Джефф там? – спросил я. – Джеффри Дамер? – спросил мужчина. – Он самый. – Нет, его сейчас здесь нет, – сказал мужчина настороженным голосом, как будто опасался чего-то. – Где Джефф? – спросил я. – Его здесь нет, – повторил мужчина, все еще очень осторожно. – Кто это? – Я отец Джеффа. Я услышал, как у него перехватило дыхание: – Вы отец Джеффри Дамера? – Да, – сказал я ему. – Где Джефф? – Ну, вашего сына сейчас здесь нет. – Где он сейчас? – Кто-нибудь позвонит вам, мистер Дамер. – Позвонит мне? О чем это? – Вам позвонит детектив. – Детектив? – переспросил я. Неужели Джефф снова влип в неприятности? Набедокурил по пьяни или, что еще хуже, растлил еще одного подростка? – О чем вы? Именно тогда человек на другом конце провода наконец сказал мне, кто он такой – сотрудник полицейского департамента Милуоки. Он колебался всего мгновение, затем сказал как отрезал: – Мы расследуем убийство, мистер Дамер, – сказал он. – Убийство? – спросил я. Я внезапно понял, что вот-вот получу худшую новость, которую когда-либо может получить родитель: кто-то убил его ребенка.