И получилось у меня это весьма неплохо. Ник ответил минут через сорок. Его хорошим манерам, видимо, никто не научил. «не романтичен я к природе…» Вот тебе и раз. Ни ответа, ни привета. Сразу с обвинениями накинулся. «а пионы?» Я продержалась лишь две минуты, прежде чем выдвинуть ответные обвинения. «это было для тебя… девушкам всегда такое нравилось». Ну понятно. Значит, в том цветущем уголочке я была в лучшем случае четвертой. «а к чему романтичен?» «к небу. ночному. или закатному». И далее: «а насчет стихотворения… красивое, правда». А я-то уж думала, он сейчас каждую строчку разложит на составляющие. И скажет, насколько я неправа и бездарна. А он вот так, лаконично… Решила сама себя поругать: «рифмы, правда, косые получились. и с размером, кажется, проблемы, я иногда пересчитываю слоги, а здесь на слух писала». Ник не проникнулся моими поэтическими проблемами. Ответил: 'это не отменяет того факта, что оно красивое. хотя я бы, конечно, на месте твоей героини лирической не надеялся на ветер. нельзя ни на кого полагаться, особенно, если хочется изменений'. «личный опыт?» 'однако, любишь ты интересоваться моим личным опытом. можно и так сказать, да. когда ты меняешься, ты оставляешь позади не только свои привычки и распорядок дел. но и людей, дорогая…. если твое дерево не найдет в себе силы уйти, никакой ветер ему не поможет'. «как оно уйдет⁇ у него ног нет, только корни». «а это тебе лучше знать, твое же дерево. пускай эволюционирует». В мою комнату ворвался Илья. Как всегда, без стука. Хотя я ему примерно десять тысяч раз говорила — стучись. Он у меня совсем дурачок, недалеко по развитию отошел от пещерного человека. Вот уж кому точно нужно эволюционировать. — С кем общаешься? — поинтересовался он, едва ли не касаясь носом экрана моего телефона. Переписку я, конечно же, мгновенно потушила. А за окном яркими красками разгорался закат, скользил по моим стенам красными полосами; волосы Ильи в этом цвете казались розовыми, и длинные ресницы подсвечивались, такого никаким искусственным путем не получить. — С подружками. — Вообще-то я все видел. Я о-о-очень недовольно посмотрела на Илью. Он посмотрел в ответ, но куда уж ему. Сдался первым. Покосился куда-то в сторону, на окно. Думаю, Нику бы этот закат понравился. — Мой лучший взгляд, — заметила без лишней скромности. — Единственный, скорее. — Илья прошелся по комнате, успев за несколько секунд навести хаос: подвинул записную книжку на столе, помял штору, покосил плюшевого зайца, что стоит у меня на тумбочке уже лет десять. Создал достойную себя атмосферу, одним словом. Потом спросил: — Так что у вас там? — У нас? Лучше бы и дальше гулял по комнате, вообще говоря. — У моей порядочной младшей сестры и друга-раздолбая. — Раньше приличным человеком его называл… А что у нас может быть? — Вот и мне интересно узнать. — Ну, в общем, слушай. — Я поднялась с кровати и задрала голову. Потому что сидеть при стоящем Илье вообще невозможно. Чтобы разговаривать, приходится кричать — слишком высокий. — Однажды я захотела порассуждать со своим старшим братом на тему свободы, которую нам дарят ветер и ощущение полета. Но он был настолько безразличным к моим творческим порывам и занят своими делами, а также оладьями, что разговаривать не стал и скинул меня на своего друга. Чтобы тот меня покатал на мотоцикле. И улыбнулась. — Прежде не замечал за Ником интереса к таким врединам. А вот это мне уже не понравилось. Я покраснела — конечно же, от злости! И продолжила свой рассказ: — Мы покатались и разошлись. Потом пару раз случайно столкнулись — вообще говоря, мой любезный, покладистый и очень вежливый старший брат видел эту пару раз своими глазами. Вот и все, что между нами было и есть. Сомневаюсь, что будет что-то еще. — Тогда зачем ты ему пишешь? — Я скинула стихотворение. Я согласилась на эту поездку ради того, чтобы его дописать. Пообещала поделиться потом. Пожала плечами. Абсолютная невинность. — У тебя глаза горят. — Чего-чего? — Такого от Ильи я и вправду не ожидала. — Глаза у тебя горят. Мне не сложно повторить. — И он даже руки сложил на груди. Кто из нас двоих ещё вредина! — Это из-за экрана телефона. Если ты не заметил, уже вечер, полумрак. А экран белый. — Нет, моя милая сестра, это из-за твоей наивности и мечтательности. — Нет, это из-за легкого раздражения по поводу того, что ты врываешься в мое личное пространство. Ну, что ты хотел сказать? Настал мой черед гулять по комнате. Я вернула записную книжку на место, расправила штору. Схватила зайца и обняла, выставила перед собой, как щит. Вот же доколебался до несчастной. К своему другу бы и приставал, раз так много вопросов. Илья вздохнул. И признался все же: — Просто не хочу, чтобы тебе было больно потом. Чтобы история повторялась. — Какая еще история? — С твоим Вадимом. Это имя часто звучало в моей голове. Но уже очень давно никто из моего окружения не произносил его вслух. Я даже замерла на какое-то время. А Илья продолжил тем временем: — Ник… у него своеобразные отношения с девушками. Скажем так. Они постоянно вокруг него есть, но никогда надолго не задерживаются. Не цепляют его, что ли. Понятия не имею. Я вспомнила, как Ник рассказывал мне про ту девушку, с которой сходится время от времени. И подумала — все ли Илья знает о своем друге? Или только то, что тот позволяет о себе знать? — И ты думаешь, что я могу стать очередной? Илья медленно кивнул. — Ну, значит, ты ошибаешься, — взмахнула руками, и несчастный зайчик отлетел в сторону. Приземлился, благо, на кровать, а не куда-нибудь на подоконник, в один-единственный мой цветочный горшок, с фиалкой. — Больно мне нужно возиться с твоими друзьями. С чего ты вообще решил, что я с ним вожусь? Ты так уверенно вошел в комнату. Ты так делаешь только тогда, когда четко осознаешь свои цели. — Да так. Просто. — Что значит — так просто? Он ведь совсем не умеет меня обманывать. Не понимаю, почему все еще пытается. — То и значит. Наш многоуважаемый теперь уже общий знакомый написал мне сейчас. Поинтересовался, как ты относишься к тому, что тебе посвящают стихи. Захотел, скажем так, ответить на твое творчество, или как это называется в вашей литературной тусовке? Сердце внутри запорхало трепетным мотыльком. Честное слово — никакой закат не смог бы так окрасить мои щеки, как приправленное радостью смущение. Наверное, те художники из парка тоже посвящают друг другу свои картины.