Вслух я сказала совсем другое: — Ну и что? Если ты вдруг решил, что это — знак внимания, то ты ошибся. — И что же это тогда, Ника? — Его очередное чудачество, — я пожала плечами. — Он рот не прикрывает, когда смеётся, и на встречи опаздывает на час. Ему нужно делать что-то, чтобы выделяться. Написать своё стихотворение в ответ на моё — еще один способ проявить эксцентричность. Мне раньше никогда не посвящали стихов. Кажется, в наше время о таком уже и не мечтают. — Как тонко ты научилась чувствовать психологию других людей. — И в словах — ни капли восхищения. И все-таки интересно, почему Ник не передал это стихотворение мне напрямую. Зачем было осведомлять Илью? Чтобы в случае чего снять с себя все обвинения? Мол, Илья знал, так что это он виноват, если вдруг его сестра… А что я? Сочиню себе что-нибудь лишнее? — Как тонко ты научился выделять время на семью. У меня дела, Илья. Отстань, пожалуйста. Очень занята — жду мгновения, когда прочитаю посвященные мне строчки. * * * Запутался неба плащ в ветках колючих ив. Я клялся тогда молчать — Решаюсь на рецидив. Спускаюсь к большой воде, маленький человек. Руки тяну к звезде. Вздрогнула кожа век. И — я открываю глаза и отхожу ото сна. Так расцветают слова. Ника — значит весна. 2.5 Итак, в следующий раз мы с Пашкой встретились лишь в субботу. В этот раз я вновь пришла на встречу безыдейно — не было настроения что-либо придумывать. Еще и погода к пяти вечера, нашим любимым, из солнечной вдруг превратилась в пасмурную. Подул холодный ветер, загуляли по небу тучки — словно стадо серых овечек пришло пастись над нашим городом. Серое над серым. Так что я надела обычные джинсы и большую футболку, которую пару лет назад подарил мне Илья. По той самой причине, что она была ему маленькой. Еще я немного посеребрила веки. Чтобы среди этих овечек сойти за свою — такую же кудрявую и бледную. Соскучиться по Пашке я не успела. Смею предположить, почему меня так зацепил этот момент — он будто может стать подтверждением кое-какой закономерности. Есть определенное место. Определенное время. И определенное настроение. В рамках этих условий вы — ты и твой человек — вдруг одномоментно сближаетесь, общаетесь на равных, будто знакомы как минимум лет семьсот и видитесь хотя бы раз в два дня; вы открываете друг другу свою душу. Слова выходят легко, как будто ты — долго-долго зревший плод, к которому стоит лишь прикоснуться, и слова, точно семена, устремятся прочь. Нет страха сказать что-то лишнее. Все, что будет произнесено при этих условиях, будет «то». А потом мир меняется. Заканчивается вечер, один-единственный в вашей жизни. Или остаются позади стены учебного заведения. Или в жизни происходит нечто, с этим человеком не связанное, но поменявшее твой взгляд в целом. И вы отдаляетесь. Появляется неловкое смущение. Вы начинаете отворачиваться друг от друга, чтобы случайно взглядом не пересечься… И вот эта черта… Ее сложно заметить, но она есть. Вы перешагнули её, и теперь — чужие друг другу люди. Почти чужие люди, на крайний случай. Непонятно, наверное, объяснила. Мне кажется, каждый сам должен это прочувствовать, на личном опыте. Много раз, очень много раз. Один отдалившийся человек за другим… Не могу сказать, что мне теперь Пашка — чужой человек. Но я не чувствую ту открытость, что была между нами, когда мы вместе сидели на занятиях. Или разбирали домашки. Может, эта открытость вернется, как начнется новый курс, уже второй наш совместный. Но, может, и нет. Даже если в точности воспроизвести место и попытаться как-то подогнать настроение, — время-то в любом случае будет другим. Человек дается нам на определенное время. Как и мы ему. От нескольких секунд — когда вы встретились взглядом на остановке в ожидании автобуса и обменялись улыбками, отчего настроение, что с утра было невыносимо гадким, чуть-чуть приподнялось. До нескольких лет. Или даже десятков лет. Когда вместе вы испытали множество радостных моментов и пережили целое скопище событий. А потом нечто разлучило вас. Начиная от банальной усталости или необдуманного слова, заканчивая… заканчивая. Я буду рядом, пока я буду тебе нужна. Или как-то так. А ты в ответ будешь рядом, пока нужен мне. Это самый простой закон на свете. Но, даже осознав его, я пока не научилась с ним мириться. Мне безумно страшно, что человек из моего близкого окружения уйдет однажды, а обратно не вернется. Я готова цепляться за него до последнего. И совершать всякие глупости, лишь бы его удержать. Понимаю, что если человек ушел, то это правильно, лучше для меня же самой. Но не могу это принять и смириться. Боюсь. Вечно всего боюсь. — А что ты думаешь насчет цветов? Вот таким был первый вопрос, который Пашка решил обсудить во время второй нашей внеинститутской встречи. В отличие от серенькой меня, Пашка и сегодня принарядился. На нем была новая рубашка, полосатая, оранжево-красно-сине-зеленая, весьма себе симпатичная. Прекрасно сочеталась и с его темными волосами, и с карими глазами, по ободку которых проходит полупрозрачный зеленый ободок, точно болотная тина. Мы прошли мимо цветочной лавки, оформленной под дерево. Наверное, именно она и вдохновила Пашку на подобные вопросы. Но на всякий случай я уточнила: — В принципе? — Насчет тех, которые дарят. Букеты. Я люблю искать во всем второе дно. Так что и Пашкин вопрос сразу заставил меня волноваться. Он же не для того это спрашивает, чтобы вот так вот вдруг взять и подарить мне букет? Как я его понесу? Да и с чего бы Пашке вообще дарить мне что-либо… Он подождал пару секунд, — пока я волнуюсь, и, так и не получив никакого продолжения беседы, поделился сам: — Я смысла в букетах не вижу. Два дня, три, от силы неделя — и в мусорное ведро. Ладно. Похоже, все-таки ничего Пашка мне дарить не собирается.