Завтра — или уже сегодня? — важная дата. Впервые для меня что-то значит двадцать седьмое июля. Празднует день своего рождения — между прочим, двадцатый, юбилейный — он. Один мой недавний знакомый. И давний друг Ильи. Ник, ну почему ты так крепко вцепился в мое сознание? Что я в тебе разглядела такого? Почему попалась на крючок? Очередная глупышка? Время близилось к двум ночи, а мне совсем не спалось. И я знала, что Ник тоже не спит. Обновляла его страницу примерно каждые двадцать секунд. «Ник сегодня празднует день рождения. Не забудьте его поздравить!» Кто-то уже поздравил. В профиле значился подарок от неизвестного отправителя — пушистая белая собачка с розой в зубах. От анонимного пользователя, со скрытой подписью. Хотелось надеяться, что это Илья ему подарил. Друзья, как-никак. И подписал по-дурацки. Анекдотом из той подборки, которой пытается понизить мою кислотность. Но Илья в сети не появлялся с обеда. Увлеченно строчил в компьютере очередные свои гениальные проекты. Тоже не спал. Десять минут назад я ходила до кухни попить воды и видела бледный свет из приоткрытой комнаты. Свое поздравление я планировала оставить на утро, а лучше — на вечер. Так ждала эту дату — как повод написать ему. А теперь боюсь и откладываю момент до последнего. Да и что мне ему написать? Нас ведь так мало связывает. «Ник, красивых закатов тебе»? До Ильи, что ли, прогуляться. Не начнет же он ругаться? Мешаю, мол… Пожалуюсь, что мне не спится. Пускай жалеет. Мама рассказывала — когда я, крошечная, просыпалась и начинала плакать, он часто вызывался меня успокаивать. Сам еще малышок, еле ходить научился, он раскачивал мою колыбель, и силы в нем было как в богатыре. Отбросила телефон в сторону. Голова из-за него разболелась. И вот, пара мгновений, а я уже за дверью Ильи, стою и покачиваюсь, как ночное чудовище. Тихонько постучалась, чтобы не будить родителей, и толкнула дверь. — Ника? За последние десять минут монитор успел погаснуть. Взъерошенный Илья сидел на стуле, листая ленту новостей (в сети появился! ждём ещё одну собачку), и всё в комнате было нечетким очертанием, кроме его головы. — Мне не спится. — Чего это тебе не спится? — проворчал он. Но все-таки предложил: — Проходи, садись. Одним-единственным движением он скинул вещи с кровати на спинку стула. И махнул рукой. Никакой дополнительный источник света Илья не включил. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я с удивлением заметила, что комната куда более прибрана, чем обычно: бумаги лежат стопкой в углу, из свободно существующей одежды — лишь две футболки. Он сел рядом со мной, сложив ноги, словно индийский монах. — Ну рассказывай, капуста. Надеюсь, темнота не помешала ему словить мой грозной взгляд. — Лучше ты расскажи, как дела. Илья почесал затылок. — Да вот только что закончил помогать одному приятелю. В коде искал ошибки. Он, блин, гений во всем этом, но невнимательный до ужаса. Не знаю, как тебе объяснить. Сочиняет «Евгениев Онегиных» с ошибками и опечатками в каждой строчке. А сам их не видит. — Глаз замыливается, — предложила я. — Ну точно, — Илья вздохнул. — А у меня потом по ночам замыливается ж… зад… няя часть тела, когда я пытаюсь всё исправить, но ничего не сломать при этом. — Так ты же… математик, — напомнила на всякий случай. — Это совсем не значит, что я должен решать квадратные уравнения и больше ничего не делать. Ты случайно не хочешь попить чай? Проголодался слегка… Не хотел идти, вдруг всех вас разбужу. Но теперь вину можно будет спихнуть на тебя — скажу, ты гремела. — Илья, вот ты взрослеешь, нет? — Взрослею… К сожалению. — Ладно, идем. Впервые за долгое время я наблюдала за тем, как готовит Илья. А готовил он основательно. От хлеба откромсал ломоть в треть булки. Сверху уронил четверть пачки масла и кусок колбасы толщиной с два пальца. — Ты не хочешь? — спросил Илья гостеприимно. Я помотала головой. Бывало в детстве, точно помню, бывало, что Илья меня подкармливал. Однако последние лет шесть мы с ним поменялись ролями. Стоит заметить ради приличия, чайник Илья выключил сразу, как он по уровню шума превысил допустимый предел. Предел небудимости, который Илья выставил самостоятельно. Но объективно. По моему мнению… Три — с горкой! — ложки сахара, и Илья опустился напротив меня. На стене горел ночник, и разглядеть радость на его лице было совсем нетрудно. — Приятного аппетита, братик. — И тебе приятно похлебать чай, сестричка. — И тут же пробурчал, как же наш дед Илья без этого: — И так худая, а еще на диетах сидишь… Передо мной в самом деле стояла лишь кружка с чаем. Зеленый, с мелиссой и ромашкой, он уютным летом окутывал скромное пространство кухоньки. — Я не сижу на диетах. Просто не голодна… Он пожал плечами. И принялся уплетать бутерброд. Для его полного исчезновения потребовалось, наверное, секунд тридцать. Такому-то немаленькому мальчику надо бутербродов пять, а то и десять. Взять весь существующий в доме хлеб, всё масло и колбасу… Ложечка ударялась о края чашки в безуспешных попытках размешать весь сахар, который вбухнул в чай Илья. Чтобы отвлечься от этого звука — только чтобы отвлечься! — я спросила: — Как там, кстати, твои… приятели? Звон прекратился. Илья оставил ложечку в покое, посмотрел на меня, приподнял брови: — Мои мальчики? — Он покачал головой из стороны в сторону так безутешно, что мне тут же захотелось его стукнуть. — Ну, всё с тобой понятно, Ника. Поэтому, может, и не спишь? Думаешь о моих приятелях. Может быть, и поэтому. Полюбопытствовала: — Поздравил уже с днем рождения? — Я не из тех сентиментальных людей, которые держат палец над кнопкой, чтобы отправить кучу сердечек и звездочек ровно в полночь. Это было правдой. — Будете отмечать? — Позже будем. Ника, — он вновь схватился за ложечку и принялся звенеть еще усерднее, как будто мне назло. — Я правда не думал, что он начнет тебе симпатизировать. — Почему это? — Спорить со словами Ильи я не стала, потому что в этом не было никакого смысла. — Ты вся такая… — Ложечка с грохотом упала на дно кружки, и я едва ли не сорвалась с места, чтобы ее словить: — Разбудишь сейчас… Илья покивал, будто я только что подтвердила его мысли. — Ты вся такая… Правильная. Такая, ну, знаешь… Идеальная девочка. Сидишь дома, готовишь еду, читаешь книжки. Занимаешься образованием, следишь за опрятностью. Слишком хорошая для него. — А он что? Уголовник-рецидивист? Судя по его стихотворениям, не так уж я не права… Илья сделал глоток чая, причмокнул. Слова, что ли, подбирал? — Поделюсь с тобой немного своей философией. Для парней существует два типа девушек. Если не учитывать сестер… Первый — те, которые встречаются с их друзьями. И воспринимаются в качестве дополнений к этим самым друзьям. С ними, скажем так, можно поразговаривать и посмеяться, но ты понимаешь ясно, что это не твоя территория. — А второй? — А второй… Ну, ты пей чай, не стесняйся. Второй — девушки, рядом с которыми им хочется быть. Те, взаимодействия с которыми могут в будущем перерасти во что-то серьезное. Которые привлекают внешне и внутреннее. И колебаться начинает что-то, там… — он коснулся груди. — Девушки-друзья… Назовем их нулевым типом. Очень редким. Вы либо оба шарите в узконаправленной области, вам интересно обсуждать профессиональные интересы, и только их. Либо ты понимаешь, что такая, как она, никогда тебе не достанется, остается радоваться дружбе. Либо вы слишком разные, и это обмен опытом. Понимаете, что поубиваете друг друга, если попытаетесь быть вместе, но… любопытство есть, или, скорее даже, азарт. Почему Ник перед тобой такого джентльмена строит, я пока не понял. Видимо, разглядел что-то, к чему мы уже привыкли, а для него еще в новинку… — А для его потенциальной девушки я слишком хорошая. В смысле правильная, а не в том, что красавица и хорошая собеседница. Чай-то я пила, не стеснялась. А вот разговор вызывал куда больше смущения. Один из тех редких разговоров, которые временами случаются между Ильей и мной. Они меня всегда смущают. — Ника, ты красавица и хорошая собеседница. — Илья вздохнул и продолжил через мгновение: — Было это на первом курсе… Одна дама из-за него едва не сбросилась с крыши. Словили в последний момент, буквально. Не понимаю, что вы все в нем находите. — А ты бы тоже хотел, чтобы из-за тебя прыгали? — не удержалась от колкости.