Откровения Ильи я испугалась. Но не удивилась. Не представляю себе, насколько нужно отчаяться, чтобы пойти на настолько отчаянный поступок. Но у каждого — жизнь своя, и судить кого-то я не в праве. Илья цокнул. — Он пробовал многое из того, о чем ты никогда даже не слышала, невинная моя овечка. У него… Ну хорошо, признаю, жизнь у него была не самой сладкой. Но иногда начинает казаться, что терять ему попросту нечего. И он ставит на кон всего себя. Я не нашла, что на это ответить. Смотрела в окно, на слабо сияющие звездочки. Дни с каждым днем всё короче. Если бы был конец июня, можно было бы сказать — скоро рассвет. Но сейчас — до рассвета еще несколько часов. Ничто не нарушает мрак, не препятствует разговорам. — Вот поэтому у меня даже мысли не возникает коннектить с твоими подружками, — подытожил Илья. — А ведь ты им нравишься, — призналась я. — Обеим? Мне вспомнилась Полина — и ее задумчивые взгляды, направленные на Илью, который любит заявиться на кухню во время наших посиделок. Ответила, имея в виду Олю: — Как минимум, одной. — Но заметь, — Илья поднял вверх указательный палец. — Я им не улыбаюсь и на свиданки их не провожаю. Ну да. Илья может придумывать что угодно, но на нашей последней встрече с Ником мы сначала обсуждали девушек, которые ему нравятся, а потом собачек, которые нет. Когда мы встретимся в следующий раз? Я так устала ждать. Зависать в состоянии неопределенности. Так хочу встретиться с ним наконец: то ли чтобы простить всё его невнимание, то ли чтобы оскорбиться раз и навсегда. Но увидеть уже наконец перед собой его глаза наглые. — Я не на свиданку ходила, — я вздохнула. Не прошло и месяца, а ощущение такое, будто всё это было давным-давно. — Просто погулять. Я с одногруппником виделась. Но Илья не сдавался: — Я с ним поговорю по-мужски. Чтобы перестал тебе голову насиловать. — Прямо-таки по-мужски? — Объясню, что бывает с теми, кто обижает мою сестричку. Чай закончился. Я поднялась с места, поставила кружку в раковину. Терпеть не могу грязную посуду, мою сразу же после еды, даже если очень занята. Но сейчас совсем не хочется открывать воду — боюсь разрушить момент. — Мы с ним уже и не общаемся, — заметила я, и прозвучало это куда эмоциональнее, чем хотелось. Голос задрожал, последние слова я произнесла тихо, почти неслышно. — Поздравлю, да и всё. — Всё с тобой ясно, Ника. — Илья сказал это так, что сразу стало ясно — ничего-то я не поняла. Объяснил бы, что ли. Но Илья решил хранить молчание. — Спать пойдешь? — спросила, чтобы перевести тему. — Нет, Ника. Тебя буду караулить от всяких бабаек и ещё своих приятелей, чтобы не украли. Встану за дверь, сольюсь с темнотой и дыхание задержку. — Ну-ну, смеешься надо мной… Хотя, может быть, Илья не смеялся. Вернувшись в кровать, я уснула не сразу. Мне потребовалась пара минут, чтобы успокоиться, уложить под голову крыску, перевернуться на бок, обнять одеяло. Когда все было готово, я коснулась прохладной стены — и пальцем нарисовала цветок сирени с пятью лепестками. В детстве я их вдоволь наелась. Но, стоило повзрослеть, и сирень в моей округе осталась только лишь четырехлепестковая. Пионы ведь тоже отцвели уже давным-давно, более чем уверена. Закрылась дверца в иной мир — мир колдовства и вечного лета, и принц его стал обычным мальчишкой, которому сегодня исполняется целых двадцать лет. А обо мне этот мир забыл, будто и не соприкасалась я с ним никогда. На мгновение показал себя, очаровал до невозможности и бросил — справляться со всем самостоятельно… Я попыталась подумать о чем-нибудь еще. Но голова вдруг наполнилась пустотой, в мыслях загулял ветер. Я прикрыла глаза. И уснула. Не зря караулил дверь верный мой рыцарь. Наверное, я буду ревновать, когда у него появится наконец подружка. 2.12 'Ник, красивых закатов тебе. и рассветов, и ночных звезд, и солнца, и облаков. знаешь, чтобы было так — поднимаешь голову, и улыбаться хочется от осознания, насколько прекрасно всё, что происходит вокруг. ярких красок, чтобы жизнь никогда не теряла цвет. удивительных мест, тайных, только твоих. музыки, в которой хочется утонуть. людей — таких, из которых не приходится вытягивать слова, и таких, рядом с которыми и молчать будет комфортно. лёгкой учёбы и новых творческих достижений — пусть тебя никогда не покидают ни вдохновение, ни энергия на то, чтобы создавать. попутного тебе ветра. чтобы он помогал достигать целей, а не препятствовал твоему пути. ну и приятных на лицо собачек:)'. Прежде, чем отправить это сообщение, я выучила его наизусть. Времени — двадцать пятьдесят восемь — в жизни ведь должно быть место правилам? И вот — уже закат, красивый, а я сижу в парке на лавочке, как самая настоящая дура. Еще и Илью обманула. Поздравить поздравила, но цепляюсь за него, точно за спасательный круг — как тут отпустишь? Холодает, и мурашки бегут по коже, а я не могу сдвинуться с места и натянуть на себя рубашку, которую предусмотрительно взяла на прогулку. Застыла, будто восковое изваяние, и приду в движение, лишь когда пригреют солнечные лучи. Хотя, может, и не приду. Обнаружат меня утром прямо здесь, в этом положении, начнут щелкать пальцами перед лицом, а я совсем никак не отреагирую. Он ответил — еще не успело стемнеть окончательно. «про учебу это ты верно подметила». Я вообще-то всё подмечаю верно. Всё до единого слова. «и спасибо, — приписал он погодя, — приятно». «а что не так с учебой?» Шесть дней молчания. И вот мы вновь болтаем как ни в чём не бывало. Если двинусь — вдруг проснусь? И всё это разрушится, как будто не существовало никогда. Проснусь — и вновь окажусь в том июньском утре накануне экзамена по английскому языку. «я ведь тогда не пересдал. помнишь? физику» Что-то такое он и вправду говорил на нашей первой встрече. Однако, окрыленная собственным успехом пересдачи, я даже и не спросила, как у него дела. «и что теперь? пойдешь пробоваться в сентябре?» «пойду». «и много вас таких?» А утро с каждым мгновением будто бы становилось все ближе, и ближе, и ближе. Усилился вечер — он обещал перемены. Я крепко цеплялась за телефон, как за единственную вещь, что связывала два мира: мир, в котором есть я и моя привычная жизнь, и мир, в котором существуем лишь мы вдвоем с Ником. «я один……» Я улыбнулась. Вот такие мы с ним похожие. Мне тоже везет на то, чтобы оказываться на пересдаче единственной. Гордость группы, гроза факультета. «ну ничего страшного, — попыталась приободрить я. — мы как-то контрольную писали по истории — в группе из девятнадцати человек две тройки, у остальных неуд. и ничего, никто не умер». Ник настолько проникся нашим разговором, что в ответ вместо текстового сообщения отправил мне голосовое. Первое на моей памяти. Голос его начинал мой месяц — и он же замыкал; есть ли в этом что-то символичное? — Ну-у-у не-е-ет, Ни-и-икочка, это совсем другое. Когда у тебя семнадцать человек из девятнадцати получают двойки, за самого себя не обидно, коллективизм ощущаешь. Мол, если еще шестнадцать человек кроме меня послали на… пересдачу, все не так плохо. А вот когда ты в меньшинстве, самооценке становится больновато… Я переслушала это голосовое трижды, прежде чем ответить. Будто бы Ник сидел здесь, рядом со мной, и мы с ним болтали обо всём… обо всяком. На фоне звучали голоса толпы — отмечает день рождения, наверное, или просто гуляет где-то. Скорее всего, отмечает — говорит чуть медленнее, чем на наших встречах. Вовремя я его словила — в разговорчивом состоянии. Поэтому, может, и отвечает мне сейчас на сообщения, поскольку готов общаться с кем угодно. «не сомневаюсь, что всё у тебя будет хорошо, и эта жуткая пересдача останется лишь в виде забавной истории из прошлого», — ответила я.