«страшилки, скорее….» — и я будто наяву увидела, как он вздохнул. Ник начал печатать что-то еще. Но прекратил. Я подождала минуту, две, десять. А потом окончательно замерзла и решила возвращаться, пока меня не начали разыскивать. Мама забывает, что мне уже исполнилось восемнадцать. По её мнению, в десять вечера наступает комендантский час, и мы с Ильей к этому времени должны вернуться домой. Со мной в этом плане всегда было проще — я никогда никуда не ухожу. Если вдруг и случаются исключения, то я всегда предупреждаю об этом заранее. И остаюсь на связи. А вот Илья — дурень самовольный, особенно года четыре назад был, как ему шестнадцать стукнуло. Вечно куда-то исчезал, а мама потом сидела на кухне до поздней ночи, выжидая, когда же он вернется. Говорила, что всё равно не сможет уснуть. Меня это всегда ужасно расстраивало. Я просилась ее подменить, и всё равно мама не покидала свой пост. Потом успокоилось. Мама наконец поняла, что Илюша — взрослый мальчик. И свой караул покинула. Только иногда возвращается, теперь ради меня… Когда я уже подошла к дому, я разглядела свет на кухне, я всегда самым первым замечаю именно наше окно. За время моей прогулки Ник всё-таки допечатал своё сообщение. «обязательно сходим погулять, когда я вернусь». Погулять. Ой-ой. Сердце замерло. А что это значит — вернется? Откуда? Я почти нащупала ключи в клатчике, — но рука тут же опустилась безвольно. «а ты уходил?» «уезжал…… Ника. сразу после нашей последней встречи. уехал к матери. а ты не знала?» Я не знала. Я правда думала, что он все это время находится здесь, рядом, и что каждое мгновение нашей редкой переписки ему не хватало всего лишь чуть-чуть смелости, чтобы пригласить меня на прогулку. И я ждала это приглашение. Даже когда наши переписки замолкали на полуслове, безо всяких прощаний и обещаний во взаимной верности. Ходила по улицам — и высматривала его в толпе. А в голове бесконечное — Ник, Ник, Ник — вместо чего-то дельного. Куда уж стихам? Когда ты влюблена… подождите, я правда так сказала? …когда ты слишком увлечена кем-то, собственных слов совсем не остается. Только чужие, другие, его. Скоро отпустит, придет боль, и тогда слов появится множество, и тогда я смогу говорить о нем, признаваясь в этом самой себе — я говорю о нём. Я скрылась за дверью подъезда, квартиры, комнаты. Да так и не нашла, что ответить. …Я ведь хотела поздравить его с днем рождения стихом. Всё двадцать седьмое, до прогулки, просидела за столом, сгорбившись, и даже мама пару раз тыкнула меня в бок — способ мгновенного выпрямления спины. Однако очень быстро я возвращалась в исходное положение. Надеялась — сейчас сочиню что-нибудь про пионы и про закаты, чтобы строчки то укорачивались, то удлинялись, образовывали рисунок и на листе бумаги, и в голове, чтобы он прочитал и получил радость от того, что такое чудесное стихотворение написано именно в его честь. О нём написано. Но после долгих мучений получилось нечто совсем иное. Обо мне. Такое, каким я никогда не осмелюсь с ним поделиться. У меня свои принципы касательно тех, в кого я *зачеркнуто* тех, кем я увлечена. * * * Я ищу с тобой встречи на лучших вокзалах города, я ищу с тобой встречи. Я ждала — рой печальных мгновений. Твоё «до скорого» превращается в вечность. Я скитаюсь по улицам — зыбкое отражение в запыленной витрине. «Верь же мне» серебро исказит в столь серьезное «верь в меня», навсегда и отныне. Среди шёпота листьев, в бессменной небес обители, я твой голос услышу — и взлечу, шар воздушный, и лопну. Салют невидимый приземлится на крыши. Пусть наш город сразит ураган — не хватает хаоса. Пусть настигнет нас вечер, в чьих-то окнах янтарным огнём загорюсь в беспамятстве — вдруг ты всё же заметишь. Часть 3 Куда ветер, туда дым. 1 Не люблю встречать прошлых своих людей. Когда идешь, ничем не защищенный, а навстречу тебе — человек, который значил когда-то слишком многое, а потом внезапно исчез, будто никогда и не существовало его. (Прочти этот лид наша преподавательница по литературному мастерству, она бы, может, даже меня похвалила, за интригу. Но никакая это не интрига — просто жизнь). Недавно, кажется, говорили обо всем подряд и не стеснялись плакать, глядя друг на друга; творили вместе всякие глупости, — а я человек такой, что свою дурашливую сторону могу показывать только тем, кому действительно доверяю. Зато сейчас — останавливаетесь как-то неловко, спрашиваете друг у друга, как жизнь, и жизнь, в общем-то, прекрасно, только теперь она у каждого своя, а раньше в какие-то моменты, точнее, в множестве самых разных моментов, была общей. Мне всегда после таких встреч очень грустно. Ощущение такое, будто я имела нечто важное, но не смогла это уберечь. Лучше бы нам вообще никогда не видеться. Никогда больше, если однажды один из нас или мы вдвоем, такое тоже бывает, решили перевернуть страницу и попробовать начать сначала. Но вот — Вадим снова передо мной. Стоит в двух метрах от меня, в очереди на кассе. А я узнала его по бордовой футболке — у него невероятная страсть к красным футболкам. И по рыжеватому отливу темных волос. По спине, по ладоням, по маленькому шраму на правом запястье, по татуировке на левом предплечье. И по тому, что меня-то он абсолютно не замечает. Две буквы «В». Вадим и Вероника. Весьма гармоничное сочетание, как по мне. Я уже называла прежде его имя. Хотя ужасно не люблю его вспоминать. Он был и остается первым и последним Вадимом, с которым я когда-либо была знакома, так что это имя целиком и полностью принадлежит только ему, а, значит, с головой погружает меня в воспоминания обо всём, что было однажды — и что закончилось. Вадим.