36 Моя дорогая Марта, Кажется, своими дерзкими выходками я пересек черту невозврата. Я совершенно не жалею о том, что смог позвать твою бабушку, но это высосало из меня последние силы. Нет, еще что-то осталось – они плещутся на самом донышке, но боюсь их ни на что не хватит. Каждое утро, когда я просыпаюсь, мое тело стонет от дикой боли. Я подолгу закашливаюсь и не могу прийти в себя, а когда все-таки удается, то я встаю и тут же падаю обратно от слабости в коленях и ужасного головокружения. Вчера я побывал у врача. Никогда не видел подобной растерянности на лице человека. Ничто из анализов не указывает ни на какую болезнь, но организм находится в совершенно изношенном состоянии. Когда все закончится, я лягу в больницу, как они того хотят. Пусть поколдуют. Дадут мне какие-нибудь чудесные таблетки, сделают всякие уколы и поставят на ноги. Я очень-очень устал. Даже сейчас написал едва ли два абзаца и чувствую, что не в силах держать ручку. Прости меня, что не сказал тебе правду, но так будет лучше. Завтра у тебя концерт. Жду не дождусь этого мгновения! Твой Август. 37 – Скоро рассвет, – стоя на балконе особняка, сказал Август. – Да, знаю, – подтвердила Марта с легкой дрожью в голосе. – Волнуешься? – Очень, – призналась девушка. – Завтра будешь сиять. Гарантирую тебе. – С чего ты так уверен? Может быть, я все забуду и буду стоять, как истукан. – О, нет! Ничего подобного не произойдет. Ты так долго к этому шла. Много репетировала, что можешь сыграть даже без скрипки. Разве я не прав? – Наверное, прав. – Ты знаешь песню лучше, чем я сам. По всему особняку горел яркий свет. Издалека он выглядел, как маяк на холме, что указывает путь нерадивым морякам. Дом был абсолютно новым, и уже ничто не напоминало о тяжелых временах, которые он переживал. – Как думаешь, бабушка с дедушкой там будут? – Не буду врать, не знаю, – пожал плечами Август, – но я постараюсь прийти. Помнишь, как тогда в кабинете музыки? – Я была бы очень рада. – Может быть, это дополнительно тебе поможет. – Я так нервничаю из-за какого-то обычного концерта в музыкальной школе. Он же совершенно ничего не значит! Что же я буду делать потом? – Стремиться к новым вершинам. Это лишь первый шаг, а он всегда самый трудный, но, еще раз говорю, ты справишься. По морской глади начали стелиться первые солнечные лучи. – Ну что ж. Пора. – Пора, – вздохнула девушка. – Доброе утро, моя дорогая Марта. – Доброе утро, Август. Сон развеялся, и девушка открыла глаза в своей постели. Под ухом настырно звенел будильник, и она поспешила его выключить. Марта из-за всех сил старалась не показывать своего волнения, но в действительности у нее все внутри дрожало от страха. – Добро утро, – Марта удивилась, увидев маму в такой час на кухне. Она стояла у гладильной доски с горячим утюгом, а перед ней лежала белая рубашка дочери. – Вот, хотела тебе помочь. Сегодня ведь важный день, да? – Спасибо, – Марте было приятно, ведь прежде казалось, словно всем абсолютно без разницы то, чем она занимается, – но это было совсем необязательно. – Хоть чем-то помогу немного. Ты столько репетировала, старалась. – Я думала, ты не замечаешь. – Не подавать вида и не замечать совсем разные вещи, – мама перевернула рубашку и продолжила тщательно отглаживать каждый сантиметр. – Тебе налить кофе? – Марта включила чайник и достала две чашки. – Да, пожалуйста. – Придешь на концерт? – Честно? Постараюсь. Не могу обещать, но вчера я попросила начальницу отпустить меня на полдня. Она сказала, что подумает. – Ладно, – на самом деле, Марту устраивал и такой ответ. – А папа? Я боюсь его снова спрашивать. – Я бы и не спрашивала. Он знает где и во сколько. Если захочет придет. В глубине души Марта надеялась увидеть папу на одном из первых рядов, а в самых дерзких мечтах он должен был обрадоваться тому, что услышит, и поменять точку зрения относительно призвания дочери. Но Марта понимала – скорее всего, он даже не появится. – Из школы кто-то будет? Снежана, другие ребята? – Не знаю, – Марта не говорила ни матери ни отцу о том, что они со Снежаной больше не общаются, и не считала нужным этого делать. – У всех дела. Закончив наглаживать рубашку, мама аккуратно повесила ее на вешалку и оставила на двери. Горячий утюг остался остывать на столешнице, а гладильная доска моментально оказалась сложенной и вовсе исчезла из поля зрения. – Доброе утро, – вот появился и папа мрачнее тучи. Он, не глядя на родных, налил себе кофе, взял пару бутербродов и ушел в спальню. – Ему сейчас очень трудно. Не обижайся на него. – Я не обижаюсь, – и Марта вовсе не кривила душой. Она прекрасно представляла себе, какие именно мысли кружатся в папиной голове. Попытавшись пару раз поговорить с ним, она поняла, что в этом случае стену не пробить даже отбойным молотком. Он не хотел разговаривать, что-либо делать, а полностью отрезал себя от дорогих людей. Все, что Марта могла, это не ссориться и не провоцировать его ни на что. Может быть, однажды и даже очень скоро скорбь отпустит его и позволит выбраться из черной пучины, напоминающей деготь. Вначале на работу ушел отец, а потом и мама. Марта осталась одна наедине со своим волнением и сомнениями. Они были так настырны и живучи, что, как не срезай их, они все равно находили путь подобно сорнякам. Чтобы взять себя в руки, Марта садилась, закрывала глаза и глубоко дышала, напоминая себе о том, как важно слушать разум. Он должен был стать ее верным другом, чтобы научиться одолевать плещущиеся хаотичные эмоции. После десятого, а, может быть, пятнадцатого вдоха буря утихала, и способность трезво мыслить занимала свое законное место. Но хватало ее ненадолго – буквально через полчаса из недр души поднималась кипящая пучина, заставляю Марта снова глубоко дышать. Чтобы занять себя и заодно еще раз закрепить материал, который девушка успела сыграть едва и не тысячу раз, она доставала скрипку и начинала играть “Июль дождь”. Марта так волновалась, что умудрилась несколько раз сбиться, от чего волноваться начала еще больше. – Интересно, что сказал бы Август? – вслух спросила Марта и оглянулась, словно ожидая увидеть своего друга. – Ты все сможешь, ты молодец, волноваться нормально. Марта попыталась спародировать интонацию и голос Августа, от чего стало очень смешно. Девушка залилась звонким смехом и повалилась на кровать. Наверное, если бы не натянутые, как струна, нервы, то подобной реакции и вовсе не было, но зато, когда смех, наконец, отступил, Марта почувствовало облегчение. Стрелки часов неумолимо бежали вперед, пока не достигли четырнадцати, что означало только одно – пора собираться. Марта взяла выглаженную мамой рубашку, брюки и за несколько мгновений надела их на себя. – Пора, – сказала она себе. Погода на улице стояла ужасная – ледяной ветер носился по городу, превращая осенние капли дождя в иглы, что изо всех сил стремились прорвать одежду и вонзиться в тело. Накинув футляр с дедушкиной скрипкой на плечи, Марта спряталась под большим черным зонтом и быстрыми шагами шла по улицам, стараясь срезать то тут, то там. Мимо нее проносились автомобили, водители которых далеко не всегда заботились о том, чтобы объезжать лужи, а значит приходилось спасаться от вероятности попасть под брызги грязной воды. Еще издалека Марта заметила, что возле Дома культуры сегодня собралось гораздо больше машин, чем обычно. Родители спешили послушать, чего добились их чада на поприще высокого искусства. Девушка прошмыгнула внутрь, моментально почувствовав облегчение в теплой атмосфере, где не было ни намека на дождь. Она взглянула на телефон, ожидания увидеть сообщение от мамы, но та молчала. Может быть, ей позвонить? Марта тут же отбросила эту мысль – если у мамы получится и ей это действительно важно, то она придет. – Марта, ты, наконец, пришла! – обрадовалась Кристина Федоровна, встретив свою ученицу в коридоре. – Здравствуйте, – скромно ответила девушка, поправляя рубашку, сбившуюся назад. – Переживаешь? Можешь не отвечать. Вижу, что переживаешь. Помню, когда я впервые выступала, то вся побелела, как мел. Мама ко мне подходит и говорит: "Ты чего? Ты вообще живая?". А я стою и ответить не могу, – все это время рука Кристины Федоровны лежала на плече Марты, словно некая форма подбадривания. – Чего мы тут стоим? Пойдем. Ребята уже все за сценой. Хочу вам сказать несколько слов, прежде чем начнем.