– Теперь в магазин игрушек, – приказываю Михе, аккуратно положив букет на бежевое кожаное сиденье. Не скрывая насмешки, наблюдаю, как втискивается в салон Гриша. Плюхается напротив. Если честно, я никогда не обращал на помощника внимания. Считал его кем- то сродни биороботу, созданному для моего удобства. Никогда не интересовался его семьей или личной жизнью. Да и сам Гриша обычно не многословен. Ни о чем не просит, никуда не отпрашивается. Сосредоточен на службе. Слился с антуражем и помалкивает. Пингвин, блин. – Может, у ювелирного остановимся? – останавливаясь на светофоре, кивает на яркую вывеску Миха. – Нет необходимости, – мотаю головой и тут же замечаю огромный книжный магазин. – Здесь притормози, – велю резко. Сразу прохожу в антикварный отдел. – Ноты какие есть? – спрашиваю продавщицу. Маленькую сухонькую бабульку в очках. Она смотрит на меня внимательно. Будто узнает. Вполне возможно, старинная фанатка брата или маменькина поклонница. Но нет… Видимо строгий учительский взгляд относится ко всем покупателям. – Ноты? – переспрашивает требовательно. – А что именно вы хотите, молодой человек? Что я хочу? Смешной вопрос. Заслужить прощение и любовь Влады. Найти крысу. Стать собственному сыну отцом… – Мне бы какое-нибудь редкое издание. В хорошем качестве… На подарок. – Самое дорогое? – насмешливо смотрит на меня старушка и тянет руки к закрытой стеклянной витрине. – Вот могу предложить вашему вниманию… – твердит она, доставая мало приметную книгу. Серо-коричневый кожаный переплет. Вытесненные лентами узоры. И золотые буквы, игриво разбежавшиеся по обложке. Михаил Иванович Глинка. Руслан и Людмила. 1856 год. «Охренеть, твою ж мать! Вот это повезло», – выдыхаю отрывисто. А вслух тяну небрежно. – Пожизненное издание, получается? – Да, вы правы, – радостно кивает старушка, моментально превращаясь в моего союзника. – Очень редкое издание. Раритетное… – Догадываюсь, – улыбаюсь бабульке. – А вы кому берете? – интересуется она вкрадчиво. – Жене, – роняю коротко. И даже сам удивляюсь собственной уверенности. – Ей должно понравится, – с видом знатока замечает старушка и добавляет чуть понизив голос. – У нас многие девочки из консерватории заходят. И преподаватели. Посмотрят и идут дальше. Цены-то кусаются… – Эти ноты ждали меня, – соглашаюсь довольно. Наблюдаю, как бабулька бережно упаковывает книгу в белую тонкую бумагу и чувствую дикое смятение в душе. Понравятся ли мои подарки Владе не самое главное. Важнее, примет ли она их? Простит ли меня… А тут хоть башкой об стенку бейся. Никакие ноты и букеты не помогут. 35. Дом. Милый дом Ростислав Дом. Милый дом. Особняк Марка встречает меня тишиной. Немного странной и от того зловещей. Не хлопочет на кухне Юлия. Хотя я сам собирался ее уволить. Непонятно чем накормила мою Владу. Навстречу не выходит Леха. Хотя я б ему сейчас самому врезал бы, чтоб не махал кулаками. Володя тоже куда-то запропастился. Но самое ужасное, я не слышу ребенка. Малыша не заставишь сидеть тихо. Сумрачно кошусь на брошенные в коридоре шлепанцы. Бледно-розовые с меховым помпоном. Кажется, Влады. А сама она где? На секунду застываю на пороге. Кажется или на самом деле слышу стук сердца? – Эй, есть кто живой? – зову в темноту коридора. Положив на комод ноты и букет, оглядываюсь по сторонам. Тишина, гребаный экибастуз… Никакого движения. Сзади с ноги на ногу переминается Гриша. Шебуршит коробками с игрушками. Кажется, я скупил половину Детского мира. И все навесил на помощника. Ему не привыкать… Морщась, прохожу на кухню. Пусто и очень чисто. Как будто нежилая вовсе. Так не бывает! Особенно когда в доме маленький ребенок. Вон пару дней назад ждали Измайлова и навели марафет. Так все равно Санькины бутылочки стояли на кухне. А сейчас их нет. Уехала она что ли? Не дождалась, как обещала? – Влада-а! – ору, разворачиваясь круто. И чуть не сбиваю с ног Гришу. Мой ручной пингвин вместе с коробками шарахается в сторону. – Да поставь ты их, – приказываю на ходу. – И цветы в воду! Леху найди! Узнай, куда мои делись. Быстро! Голос предательски срывается. Влада, девочка, как ты могла так поступить со мной! Устремляюсь наверх. – Где же ты, вероломная? – шепчу, врываясь в пустую спальню. Затем рывком открываю дверь в детскую, где еще вчера нянька играла с моим сыном. И сбившись с шага, превращаюсь в статую. На огромном темно-синем ковре, присланном моей матери из Самарканда, спят обнявшись Влада и малыш. Мой сын и моя жена. Охреневаю от эмоций, разрывающих душу. Смотрю как баран на самых дорогих людей и только одно слово могу вымолвить. Мои! Больше ничего на ум не приходит. Голова идет кругом. Ни одной мысли там не наблюдается. Это сумасшествие какое-то! Влада спит, свернувшись калачиком. Обнимает сына, держа его в кольце рук. И нет картины совершенней. Повинуясь инстинкту, оглядываюсь назад. Натыкаюсь на Гришу, дышащего куда-то в район моих лопаток. Вот же пингвин проворный, твою мать! – Кажется, я дал тебе поручения, – рычу, закрывая дверь перед носом помощника. И последнее, что вижу, это обалдело-обиженный взгляд. «Здоровый мужик, а повадки как у малолетки», – успеваю подумать, стягивая мокасины. Пристально осматриваю босые ноги. Вроде чистые… И по старой привычке обтерев одну ступню о другую, ступаю на мягкий, чуть щекочущий ворс. Опустившись на колени, застываю как вкопанный. Влада, Владочка! Ладонь так и тянется к русым волосам, разметавшимся по синей глади ковра. Одергиваю себя, боясь побеспокоить. И тут же на автомате решительно сдвигаю в сторону разбросанные рядом пирамидки и кубики. «Я должен быть с ними рядом», – заявляю самому себе, укладываясь рядом. Осторожно опускаю руку рядом со светлой головкой любимой. Ощущаю, как маленькая ножка, отталкивая, упирается мне под ребра.